* * *
Дача Кости Ренникова, точнее, его жены Кати, находилась в десяти километрах от Волоколамска. Строго говоря, дача принадлежала ее отцу, и ему самому перешла от жены, Катиной мамы, которую болезнь унесла из этого мира много лет назад. Не раз бывал здесь Алексей у своего друга Кости, но теперь дачу было и не узнать: на месте старого дома под мятой листовой крышей стоял сруб из цилиндрованных бревен с затемненными стеклами, а вместо грядок и плодовых кустов от забора до забора стлался идеально ровный газон с травой преувеличенно яркого оттенка. Все эти новшества, устроенные как бы в тон времени, были оплачены Костей Ренниковым, но задуманы Катей, которая держала руку на пульсе моды и немного управляла как своим мужем, так и вдовым отцом. Вадим Михайлович, отец, вот уже лет тридцать преподавал на биологическом факультете МГУ, и во время оно Алексею приходилось сдавать ему два зачета, а сдать зачет Вадиму Михайловичу считалось высшим подвигом студенчества.
Когда Алексей вышел из электрички на станции Чисмена, день уже клонился ко второй половине. Облака то набегали на станцию, то уносились куда-то в просторы неба, но были они белые, словно взбитые, и никакой угрозы не предвещали. Костя Ренников встречал Алексея на машине. Дачный поселок накрепко сцепился с опушкой смешанного леса, а дальше шло необъятное выпуклое поле, давно непаханное и оттого богатое на все оттенки вольно разросшихся трав. И только на другом его окоеме, где пастельными цветами проступали перелески в дымке отгорающего жаркого летнего дня, некая белая глыба, словно восставая из самой земли, ослепительно отражала солнечные лучи свежепобеленными плоскостями.
- Это наша главная здесь теперь достопримечательность, - пояснил Костя, - Иосифо-Волоцкий монастырь!
- Неужели восстановили? - подивился Алексей, на что Костя загадочно улыбнулся.
Монастырь отстоял от дачного поселка всего-то километра на четыре и отлично был виден все то время, пока машина, переваливаясь в колеях, пересекала поле.
Вадим Михайлович встречал гостя у калитки. Это был рослый, крепкокостный человек, с немного вислыми уже плечами, и одного взгляда было достаточно на его старый спортивный костюм, чтобы признать в нем певца Терскола и Домбая эпохи их расцвета.
- Ты один или с женой? - зарокотал он, и стало ясно, что за завтраком упущено не было.
- Я ж не женат, Вадим Михайлович, - ответил Алексей, широко улыбаясь.
Катя, появившаяся следом, остановила на отце несколько недовольный взгляд и подмигнула Алексею.
- Надо, надо жениться, - рокотал Вадим Михайлович, заключая Алексея в довольно крепкие при его сношенной внешности объятия.
- Да зачем? - смеялся Алексей.
- Э, зачем да зачем? Ты оглянись вокруг! Хорошо? Хорошо дома-то? Во-от! Это вам не Шотландия. "Я не читал романов Оссиана, - продекламировал он, - не пробовал старинного вина. Зачем же мне мерещится поляна, Шотландии кровавая луна?" Так, что ли?.. Умели, умели сказать!
- Мы и сейчас умеем, - почему-то обиженно отозвался Костя, хотя никаким боком к миру изящной словесности не принадлежал.
* * *
Как ни саботировали Катя с Костей поход к монастырю, Вадим Михайлович, особенно после обеда с водкой, настоял и, как Паганель, укрывши голову носовым платком, вывел свою команду за ворота поселка и бодро зашагал через поле. Вскоре они вошли на дорожку, отгороженную от крепостной стены рядом тополей с корявыми стволами. Мягкий полусвет процеженного листвой солнца ложился им под ноги.
Главные ворота были распахнуты, но сам собор сейчас был закрыт, и можно было только попытаться разглядеть его внутренность через большие окна с крытой обводной галереи. Но всюду вокруг него ощущалась как бы проснувшаяся жизнь: молодые яблоньки весело белели на солнце покрытыми известкой основаниями стволов, тут и там высились горки песка, лежали столбики мостильной плитки, и в монастырском дворе попадались молодые монахи, сосредоточенные какой-то хозяйственной думой.
Экскурсанты не спеша прошлись по периметру и вышли за монастырскую стену. Им навстречу по дорожке вдоль пруда брел, бормоча что-то невнятное, голый по пояс и абсолютно пьяный мужик. Они проводили его долгими заинтересованными взглядами.
- Вот, пожалуйста, - сказал Вадим Михайлова. - Это какой-то архетип. Ни церковь, ни кабак…
- Видишь ли, Алеша, - с вызовом сказала Катя, - папа считает своим долгом всех наших гостей просветить своей теорией иосифлянской России.
- Да я не прочь, - улыбнулся Алексей.
- Мы с какого года здесь? - спросил Вадим Михайлович то ли Катю, то ли сам себя. - С шестьдесят девятого, так что своим глазам я верю. И до самого недавнего времени цвела здесь мерзость запустения. Но вот год назад все меняется, как по щучьему велению. Навезли среднеазиатских рабочих и в полгода, в полгода, - повторил Вадим Михайлович, чуть придержав Алексея за локоть, - подняли тут все из руин и тлена. Такой был муравейник, что вы!.. Во-от. И лавка церковная появилась. И купил я в той лавке книжку, попросту говоря, брошюру, про "иосифлян" и "нестяжателей", домой вернемся - покажу. А там написано, доходчиво так, в простых выражениях, что, оказывается, никакой принципиальной разницы между Иосифом и Нилом вовсе и не было, это нас так учили неправильно, а разницу эту придумала якобы либеральная историография в девятнадцатом веке. И вот когда я это прочел, тут-то мне и стало все ясно, и понял я, куда снова идет Россия, - со вздохом закончил он.
Им еще был виден пьяный; теперь он стоял под монастырской стеной и, покачиваясь, мочился прямо на нее, и было даже видно, как известка в этом месте становится серой.
- Помнится, в начале столетия, нынешнего, я имею в виду, власть искала национальную идею. - Вадим Михайлович отвернулся от мужика. - Найти не нашла, но зато взяла из прошлого то, что ей показалось. Но так ведь нельзя. Историческая истина истинна только один раз. А похожесть - это всего лишь похожесть. Если у нас с вами схожие черты лица, следует ли отсюда, что и взгляды наши тоже будут похожи? Ну вот. Похожесть не есть тождество, и каждое историческое время требует своего и только своего, единственного ответа на его вызовы. И то, что, может быть, было хорошо и нужно для пятнадцатого века, сейчас уже выглядит нелепо.
- Нелепо-то нелепо, а плоды приносит, - заметил Костя. - Достаточно телевизор посмотреть.
- Выброси свой телевизор, - сказал Вадим Михайлович. - Плоды там червивые.
- Можно подумать, - обратилась Катя к отцу, - что ты не биофизик, а обществовед.
- Политический обозреватель, - буркнул Костя, уточнив понятие.
- Это потому, дочка, - не без внутренней гордости заявил Вадим Михайлович, - что мы, физики, очень часто бываем еще и лириками. А вот наоборот встречается гораздо реже.
* * *
Вернувшись на дачу, Вадим Михайлович облачился в домашнее: латаные-перелатаные тренировочные штаны еще советского производства, неизвестно как дожившие до настоящего времени, в дырявую и довольно нечистую футболку, обвисавшую уже дряблый его торс. На голове у него красовалась белая панама, а поскольку дело шло к вечеру и воздух посвежел, то поясницу он обвязал шерстяным платком, оставшимся, вероятно, еще от супруги. "Это мой офицерский шарф", - шутливо пояснил он Алексею под ироничный взгляд дочери.
Костя без разговоров занялся устройством мангала. Вадим Михайлович и Алексей сели неподалеку в плетеные кресла у такого же столика и тешили себя чаем. Алексей рассказывал, как жилось ему в Шотландии, кое-что о своей работе, но Вадим Михайлович действительно был настроен политически и мысли его скакали с пятого на десятое.
- Как-то задешево нас всех купили, - покачал он своей благородной головой, - и в девяностые, и сейчас вот. Хотя на монастыри деньги вот находятся. Ну, справедливости ради, еще на диабет. А в общем, все очень грустно. Вся эта нефтедолларовая благодать. Что, позвольте спросить, народ наш обрел свободу? Народ создал гражданское общество? Оказалось-то, что мечта народа - это взятый в кредит плазменный телевизор, а остальное - все одно, что при монархистах, что при коммунистах.
Костя, по своей привычке, помалкивал, считая, что если его и купили, то отнюдь не за ту цену, которую тут обсуждают. Воцарилась пауза, некоторое время все молча наблюдали за спорыми движениями Костиных рук.
Сидя в удобном лонгшезе, Алексей вкушал воздух отчизны. Ему нравился наступивший вечер, нравился праведный, однако немножко забавный гнев Катиного отца, и, в общем, только сейчас он наконец понял, насколько утомительными оказались шесть лет, проведенные за границей. В таком расслабленном состоянии он был готов поддержать любую тему и каждое замечание Вадима Николаевича встречал с благожелательным добродушием.
- Для чего же тогда все это затеяли? - спросил Алексей. - Стоило ли разваливать страну из-за жвачки да женских сапог? Нашили бы джинсов, купили бы в каждую семью по плазменному телевизору, и дальше в коммунизм.
- Ну, затеяли, - усмехнулся Вадим Михайлович. - Это ж лучшие умы работали, чтоб развалить.
- Перехитрили, значит, нас? - с едва заметной иронией вмешался Костя.
Но Вадим Михайлович был вовсе не прост.
- Нас-то, брат, не спросили с тобой, - в тон Косте парировал он, - вот всех и облапошили.
- Нет, а все-таки, - заинтересованный Алексей постарался вернуть Вадима Михайловича в лоно его собственной мысли.
- А ты не понимаешь? - искренне изумился Вадим Михайлович. - Ну, изволь. - И он встал с кресла и зашагал перед оставшимся сидеть Алексеем.