- Вань, не помнишь - ты уголь разгружать ездил, - от какой станции ближе, второй или первой? - крикнул он во вторую комнату Секачёву.
- До второй, а там дуй по бетонке, а потом сюда до поворота. Натопаешься. Километров восемнадцать… - зевнул Секачёв. Он вышел из своей комнатенки и стал расстеливать на столе газеты. - Упьетесь ведь, как свиньи, - проворчал по-старушечьи, пряча усмешку.
- Стели, Ваня, стели. Порядок нужен, - согласился Морев. - А это кто такой? - он поглядел на газетную фотографию, повернутую к нему вниз погонами. - Подполковник Запупыкин, - прочел наобум.
- Молодец, товарищ подполковник. Повезло тебе.
- Чего? - удивился Секачёв.
- А того, что Ванька не будет твоей мордой сраку вытирать.
- Скоро историк большим человеком будет… Мы его тоже на подтирку пустим.
- Ему сперва батя этим самым морду вымажет, - сказал Секачёв.
- Смотри, Борис, - всполошился Федька. - Оборотная сторона славы… От великого до смешного… А?
- Похоже, - кивнул Курчев.
- Интересно все-таки, - повторил Федька, надеясь расшевелить Курчева. Федьке осточертело целый день торчать одному в домике и он ожидал прихода Бориса, как в фойе кинотеатра ожидаешь начала сеанса. Хлебом его не корми дай потолковать о чем-нибудь высоком.
- Ты в газетах не печатайся.
Курчев, не отвечая, вышел в кухню наваксить сапоги.
Входная дверь теперь хлопала, как вокзальная. В домик набивалось офицеров. Пехотный парторг Волхов выглянул из своей комнатёнки и проворчал:
- Хоть бы, свиньи, снег стряхали, - и уставился на Бориса.
Борис, чистивший сапоги волховской ваксой (никто из обитателей холостяцкого домика ваксы не имел, но все знали, куда Волхов перепрятывает свою), покраснел и сказал:
- Извини, Витя, последний раз попользуюсь.
- Ты это куда? - спросил парторг.
- К девчонкам. А то мне пить нельзя, я под арестом.
Парторг еще раз с сомнением посмотрел на щетку и ваксу - и прикрыл дверь. Снова хлопнула входная и ввалился Гришка, веселый и деятельный сразу от всего - от общества, от конца службы и от предстоящего выпивона.
- А инженер где? - спросил из кухни Курчев.
- Не придет. Сказал, через четверть часа, чтоб ждал у ворот. В райцентр едет.
- Порядок! Я с тобой.
- Ты? Не повезет, - с сомнением покачал головой Гришка.
- Ничего, уломаю. Вы на бетонке, где из балки выскакивают, притормозите.
13
Через четверть часа Борис выскользнул из дома, раздвинул за сараем доски и выбрался из поселка. Было почти темно, но фонари над КПП и ограждением не зажигали. Сильно похолодало и, нырнув в балку, он поставил между ног чемоданишко и развязал тесемки ушанки.
"Замерзнешь, пока они там греются, - вздохнул и не спеша поплелся к бетонке. - И чего это Марьяшка меня сегодня заприглашала? - Чтобы согреться, стал думать о московских делах. - Кларка, наверно, придет?.."
Он знал, что переводчица должна была возвратиться из ГДР.
- Кларка так Кларка. - Летние воспоминания не согревали.
Он осторожно выбрался на бетонку, опасаясь, как бы не заметили из окна КПП, и посмотрел в сторону "овощехранилища", не идет ли кто навстречу. Ветер сметал с бетонного покрытия снег и дорога просматривалась плохо.
Сзади, над забором и КПП, засветилось электричество, и почти тотчас же Борис услышал пыхтение машины. Видимо, Черенков, отпирая ворота, заодно зажег и свет. "Победа" медленно, неуверенно плыла к повороту, потом как-то неловко повернулась, словно ее занесло, но тут же качнулась вправо и поползла вниз по бетонке. Курчев стал посреди шоссе, как всегда делал, голосуя, и вдруг с ужасом сообразил, что в темноте цвета не определишь, и вдруг это не серая забродинская, а бежевая особистов.
"Что скажешь? Сломал? Так посмотрят малявку. Спекся, Борис Кузьмин! А чего там?! Моя вещь - куда хочу, туда везу", - злобно перебил себя.
Ослепляя фарами, машина надвигалась прямо на него, но у водителя кишка была тонка. Он, не прибавляя скорости, повернул машину влево, но и Борис отпрыгнул туда же. Тогда тот вильнул вправо, но скорость была мала, мотор зачихал и заглох.
- Что, пьяный? - закричал в темноту инженер Забродин. - Ты, Курчев? Да как ты…
- Это Боренька, - послышался голос Соньки-перестарки. - А мы с Валюхой в магазин.
- И ты здесь? - засмеялся Курчев, обходя "Победу" и хватаясь за ручку задней дверцы.
- Куда? Домой иди, - занервничал Забродин.
- Тише, инженер, мне до поворота.
- Не повезу. Ты арестован.
- Мы не скажем, - заступилась Валька. - Повезите, Всеволод Сергеич.
- Повези, чего уж, инженер. До поворота только, - пробурчал Гришка.
- А свет зачем испортил в салоне? - спросил Курчев, открывая дверцу. Не бойся. Я тебя не видел. Ты меня не вез. Спрячьте меня, девочки? - и он уткнулся Вальке в колени.
"Повезло, - подумал. - Надо же такой факт, чтобы зануда катать их повез. Вот еще мотомеханизированное ухаживание."
- Ты не очень их спаивай, Сева, - сказал, когда проехали шлагбаум.
- Мы в магазин, - засмеялась Сонька, и никто бы не поверил, что это она сегодня днем выла в голос, бегая по двору в разодранном сарафане.
Машина тяжело поднималась по горбатой дороге. Забродин был неважным шофером, осторожничал и запаздывал переключать скорости.
- Не захотела диктовать, - шепнула Борису девушка.
- Ну и фиг с ней.
- Я боялась зайти. Два раза мимо по улице шла. Видела - ты сидел на койке. Печатал - да? - снова зашептала девушка, как бы извиняясь перед лейтенантом за эту экскурсию в райцентр. - Там у вас Игорь, Морев этот. У него язык, как пилка…
- Кончай шептаться, - прошамкал Гришка.
- Секреты на кухню, - бодро подхватила маркировщица.
- Сейчас вылезем, - сказал Курчев. Всем пятерым не терпелось добраться до поворота.
14
В полупустом автобусе Гришку начало укачивать. Он позевывал, клевал носом, но уснуть никак не мог - слишком разошлись нервы.
- Женись, слушай, на этой чернявой, - покряхтел, разгоняя дремоту. Ей-бо, не прогадаешь. А то этому хануре достанется.
Борис, оторвавшись от невеселых мыслей, поглядел на Гришку и вдруг вспомнил, что километров через сорок они вылезут из полутемного с намерзшими окнами автобуса и расстанутся навсегда. Бесчеловечно было не подумать об этом раньше. Почти полгода жил с человеком душа в душу, спал на соседней койке, а теперь в последний раз сидишь с ним рядом, а копаешься в собственных пустяках.
- Куда мне ее? - улыбнулся Борис.
- А туда… Женись. Свадьбу проведешь. Все равно в полку тебе не жизнь. Так - этак, а удерешь. У нее специальность. И потом чистая из себя, аккуратненькая. А то женишься на какой-нибудь с очками, которая не знает, как подмываться…
- Иди ты…
- Нет, не говори, - расходился полупьяный Гришка. - А эта в порядке. У меня друг до войны на такой женился. И знаешь, чудно как…
Поборов дремоту, Новосельнов перешел на сентиментально-вспоминательный минор, который Федька и Курчев между собой называли "из золотого века" или "паршивого прошлого".
- Идем, значит, с приятелем, - покашливая и отсмаркиваясь, стал настраивать Новосельнов голос, все равно как гитару, - с другом моим по Невскому, как раз под выходной, в получку. Так, сами ничего, в галстучках, в чарльстонах. Я еще лысый не был, а приятель вообще "вейся чубчик кучерявый". Спортсмен. Ну, идем, ля-ля. Приняли немного. А Питер до войны совсем другой был. Тогда где чего - точно знали. Кому это - педерастов, те у Казанского собора прохаживались, а кто девочек ищет, те подальше, у "Авроры", а еще верней - у кинотеатра "Молодежный".
- И теперь там.
- Пробовал?
- Слышал. Другие рассказывали.
- Параша, - старчески скривился Гришка. - Теперь всё вперемежку. Уже не разберешь, где кто и которая какая. А до войны было строго, порядок. Подходим мы это, значит, к "Молодежному" и вдруг стоит девочка. Ну, точно твоя. И одета чистенько, но бедно. Штопаное, последнее. Носочки еще, помню, на ней были. А время такое - осень посредине. Стоит девушка и ожидает. Ну, мы к ней - ля-ля, мол, то да сё. Как вас, фройляйн, по имени. А она молчит. Приятель хвать ее повыше локтя. Не вырывается, только дрожит. Мордашка такая, что ну прямо сейчас реветь начнет.
- Чего стоишь здесь? - Это я ее спрашиваю. - Тут, - говорю, маленьким стоять запрещается. Тут, знаешь, чья стоянка?
- Знаю, - отвечает. Это первое было слово, какое от нее услышали. И слезки сразу у нее между ресничками заблестели, а ресницы, как у твоей Вальки, длиннющие, даже еще длинней.
- Да оставь ты Вальку, - рассердился Курчев. Ему не хотелось слушать эту бодягу, которая, - он знал, - если не сплошное вранье, то уж надерганная из разных чужих историй или даже книжек - сборная солянка, но перебивать человека перед окончательной разлукой было невежливо.
- К инженеру ревнуй, а я тут ни при чем, если похожи… - осклабился Гришка. - Я тебе точно говорю - женись. В отпуск ко мне в Питер приедешь. Жена как родных примет. Комнату предоставит. Не хочешь?.. Тогда я к тебе переберусь… Ну, так вот. "Знаю", - она так нам ответила. Понимаешь, девчоночке, ну, шестнадцать, не больше, а знает. Собой - свежачок такой. Грудки еле-еле под жакеткой намечаются. Ну, скажу тебе - мечта! Сколько лет прошло, а помню…
- Слюни подбери.
- А мне что? Я ее не трогал. Другу досталась. Он, понимаешь, раньше моего докумекал. "Ты, что, - удивился, - такая?" - "Угу", - кивает, а сама уже ревет по-серьезному.
- Брось ее, - говорю ему. - Припадочная… А она на меня кулачками:
- Идите отсюда. Гадкий вы, противный… - или чего-то вроде этого.