В это время Орина, сев за поломанную парту спиной к нему, глядясь в зеркальце, которое подарил ей Череп, второпях меняла свою внешность. Задрав подбородок и вытаращив глаза, измазала ресницы черной щеткой, вроде карликовой зубной, выпятив губы, намазала их коралловой помадой и облизала, принялась покрывать ногти вонючим лаком под цвет зари… А Павлик Краснов отыскал за шкафом карты размером поменьше - по истории, это были карты великих сражений, начиная с Пунических войн и заканчивая Отечественной войной 1941–1945 годов, с широкими овальными стрелками разных цветов, которые указывали направления главных ударов, наступления с флангов, кольца окружений и т. п., но все они к Орине не имели, казалось, никакого отношения.
Только успела она покрасить ноготь на большом пальце неудобной правой руки, как вдруг увидела в окошко, что в ворота школьного двора въезжает мотоцикл с коляской. Орина насторожилась. Мотоциклист, сняв ногу с педали, соскочил на землю, стащил шлем с головы - и оказалось, что это… Милиционер из Пурги, тот самый, что поручил им расследовать убийство Орины Котовой! Крошечка указала Павлику на Милиционера: дескать, а вдруг да он чего подскажет - насчет карты личности… И еще Милиционер обещал награду, если они раскроют убийство и уложатся в три дня, а они раскрыли - и уложились с лихвой! Пускай теперь держит слово!
Павлик Краснов кивнул, и они, оставив - он карты боев, она покраску ногтей - выскочили в коридор. Но тут прозвенел звонок - и из всех распахнувшихся дверей, одновременно ударивших ручками в штукатурку, хлынули… школьники?! Орина и Павлик, невольно вскрикнув, остановились. Ученики оказались до того малы ростом, что, вздумай кто-нибудь окликнуть сейчас Орину домашним именем Крошечка, такого человека просто подняли бы на смех! Самые большие ребятишки, правда, достигли роста обычных первачков, но остальные… Это были, в основном, младенцы до года, правда, попадались и ребятки постарше: между годом и семью. Причем и месячные крохи вполне сносно бегали, и вообще - вели себя так, как от роду положено всякому порядочному школьнику, вылетевшему с урока на переменку, то есть орали, ставили товарищам подножки, гонялись друг за другом, устраивали игру в чехарду и прочая, и прочая.
Но тут, приглядевшись, Орина увидела нечто такое, от чего накрашенные ее ресницы дотянулись до бровей… У самых стен коридора, видать, опасаясь, чтобы их не задавили ребята постарше, катились какие-то Покати-горошки, имевшие едва уловимый переход от туловища к голове - ни рук, ни ног у этих горошков не имелось. Были тут и ребятишки побольше ноготка: мальчики-с-указательный-пальчик и девочки-с-мизинчик, эти по строению тела напоминали снеговиков - те же округлые наросты на месте рук и ног. Но дети чуть повыше пальца уже полностью были похожи на людей - за исключением шуточных размеров. Они бежали, перепрыгивая через неуклюже передвигавшихся младших собратьев. Ну а те детишки, что имели рост с локоток первоклассника, с полным правом бежали среди прочих школяров.
Вся малышня, независимо от величины, была одета как полагается ученикам: девочки - в коричневые платьица с пришивными белыми воротничками и белые фартучки (видать, был какой-то праздник), мальчики - в мышиного цвета ворсистые костюмчики, под которыми белели строгие рубашки, правда, у многих полы рубашнёшек уже выбились из брюк и болтались на манер фалд. У самых маленьких на левой стороне груди горели крохотные октябрятские звездочки, у тех, кто постарше, были повязаны на шее шелковые красные галстуки. Правда, обувь у многих из тех, кто имел ноги, была странная: пинетки. Иногда с помпончиками.
Завидев Орину с Павликом, которые, точно две береговые скалы возвышались в коридоре, заполнявшемся темными, в белой и красной пене, волнами, - передовые школьники с воплем "Мама, папа!" кинулись к ним. А остальные с визгом последовали за пионерами. И на лицах детишек было написано до того странное выражение, что девушка с юношей, развернувшись, кинулись к спасительным дверям библиотеки, в которые упирался коридор. Двойные двери распахнулись - из них вышла Афина Ивановна и одним поднятием руки остановила волну наступления.
- Ребята, ребята! - строго сказала библиотекарша. - Это вовсе не мама и папа… Это такие же дети, как вы… Они только с виду… взрослые… Они, как бы это сказать, акселераты, вот! Но в отличие от вас, ребята, эти двое в школу ни одного дня не ходили, так что вы все куда умнее этих дылд…
Орине с Павликом она с укоризной шепнула:
- Те, кто к нам попадают, уже не растут… Совсем. Не то что некоторые…
- Тетенька, достань вор-робушка! - задорно крикнула одна из девочек, росточком будучи Орине по колено.
А какой-то отважный Покати-горошек, прокатившись среди множества ног, выскочил к самой суконной боте Орины и что-то запищал… Она присела и протянула ладонь, на которую Покати-горошек тотчас закатился, и когда девушка осторожно поднесла его к уху, то услыхала:
- Сколько будет, если к одной маме и одному папе прибавить одного ребеночка, а после столько же отнять?
- Горохов! Тебя еще не хватало! - прикрикнула Афина Ивановна, тоже придвинувшая ухо к ладони Орины. - Оставьте гостей в покое! Они еще малы отвечать на такие сложные вопросы… Ну а тебя, Каллиста, это больше всех касается! - обратилась она к задорной девчушке. - Гляди: вон пришли по твою душу!
Школьники разом обернулись: с того конца коридора на цыпочках - видать, боясь нечаянно раздавить своими сапожищами кого-нибудь из ученической мелкоты, - шагал Милиционер.
Зазвенел звонок, и школьники побежали и покатились по классам. Библиотекарша задержала метнувшуюся в сторону погрустневшую Каллисту: дескать, а ты куда?! Ты, моя дорогая, останься!
А Орина, присев, спустила с ладони отважного Горохова, который, как болванчик, покивав намечающейся головкой, упал на бок и так, бочком, куда-то покатился.
Положив руку на плечико маленькой ученицы, - для чего ей пришлось перекоситься, - Афина Ивановна разговаривала с Милиционером. Тот спрашивал: дескать, ну, как она себя ведет? Как учится? Не убегает больше?
- Да как сказать, Антиох Антонович…
- Как есть, так и скажите…
- Последнее время посещает занятия. И вроде вести себя стала получше. Не пререкается, никого не задирает. С учителями не спорит. Вы ведь знаете, у нас преподают наши же бывшие ученицы, показавшие хорошие успехи в учебе, но, как бы это сказать, авторитет их у детей не слишком высок… Ну, вот она на этом и играет. И что скрывать: убегала, на той неделе еще совершила побег… Бежит - не удержишь! Не знаю, что уж ее там так привлекает… Медом, что ли, намазано?! Ей ясно же дали понять: она там лишняя… - и библиотекарь попыталась почесать голову, до которой сквозь нарост высокой башни, видать, трудно было докопаться - и пара шпилек вывалилась из ее могучей прически.
- Ну, Афина Ивановна, если опять побежит - обращайтесь к нам, - говорил Милиционер, влюбленными глазами глядя на библиотекаря. - Ежели ей так неймется, заберем к себе, будет сидеть взаперти в детской комнате милиции. Ведь вот от горшка два вершка - если не меньше, - а уж состоит у нас на учете… Посидит немножко - дак одумается. Как, Каллиста? - присел Милиционер перед крохой на корточки. - Не побежишь больше?
Девочка, все это время завязывавшая и развязывавшая тесемки чепчика (она была в школьной форме, но на голове у нее красовался младенческий чепчик, отороченный кружевом, а ноги были обуты в лиловые пинетки), пожала плечами:
- Может, и не побегу… Не знаю.
Афина Ивановна покачала головой:
- Ведь мы о тебе же заботимся, Каллиста! Хотим как лучше - чтобы ты стала полноценным и полноправным членом нашего общества. Чтобы ты выучилась, человеком стала…
- Никогда я не стану человеком! - закричала маленькая ученица. - Никогда, - и, вывернувшись из-под пальцев библиотекаря, побежала прочь.
- Каллиста! - закричала вслед ей Афина Ивановна. - Остановись! Если опять убежишь, лучше не возвращайся… Назад не приму!
Девочка замедлила бег и в конце коридора, ведущего на улицу, остановилась, опустив головенку, обернулась и крикнула:
- Думаете, мне больно нравится бесприютным духом скитаться?.. Я, может, душу продала, чтоб учиться в вашей школе, а вы… Эх, вы! - свернула к какой-то двери, постучала и вошла в класс.
- Ой, как тяжело с ними, Антиох Антонович! - вздыхала библиотекарь. - Не приведи господь! Никто ведь не хочет работать в этой школе: я тут и за директора, и за завуча, и за техничку, и библиотека на мне. Ужас! Иной раз, добреду до постели-то - и так и рухну!
- А я что говорю: бросали бы вы это дело, дорогая Афина Ивановна, и шли бы за меня замуж…
- Ах, милый Антиох Антонович, - поправляя башню на голове, заворковала библиотекарь-директор-завуч-техничка, - А что ж с ними-то будет? Как же я их-то брошу?! На кого? Мало родители обошлись со многими из них, как… как пара парок: как Нона с Мортой. Так тут я еще… Мы, Антиох Антонович, не можем думать только о себе, нас с вами поставили на наши должности не для того, чтобы мы… увлекались…
Тут Орина, - ребята деликатно дожидались своей очереди на прием к Милиционеру в сторонке, у окна, - увидела, как из высокой прически женщины вывалился, вместо шпильки, один из Покати-горошков, кажется, тот самый Горохов; скатившись по затылку и спине, зависнув на краю юбки и едва не угодив в ловушку сапога, сверзился на грязный пол (знать, техничкой Афина Ивановна была никакой) и спрятался под плинтусом, время от времени высовывая оттуда крохотный язычок.