И вот вышло два устоя береговых да три промежуточных, поверх положили продольные прогоны в ряд из трех сложенных друг на друга бревен, а после уж поперечный бревенчатый накат настелили. Ну и в конце сделали перила из самонаилучшего английского бруса - по словам Полуэкта Евстафьевича Вахрушева, - и вписали в них, будто в прописи первоклассника, по паре строчек печатной буквы "X".
Мост через Постолку был готов! Директор Леспромхоза выбежал на бревенчатый настил и принялся на нем дробь отбивать: ноги выписывают кренделя, а руки расставлены, как крылышки у взлетающего гуся.
И в очередное мгновение тьмы, которое что-то затянулось, Орина стала выспрашивать у Прораба, закурившего "Приму": дескать, пока вы лес валили да мост рубили, солнышко, судя по всему, взошло да зашло несчетное число раз… Только, правда, день с ночью как-то ужались… А ведь нам нужно было мост всего за одну ночь построить.
- Вот как это понимать?!
Борода, покуривая, объяснил: мол, ну, у нас это так происходит - как вроде Баба взялась ткань на живульку сшивать: иголка то снаружи шовчик делает, то с изнанки, и вот как на изнанку-то игла полетела в сквозную черную дыру, мы за ней сквозь дыру и валимся… и тут - контрабандой - работаем. Как всё сделаем, так и вызднемся вместе с иголкой наверх, сквозь черную-то дырку. После опять да опять… Растянет Баба наскоро сшитую, присборенную ткань, всё на свои места и встанет. В присборенной-то ткани, может, все двенадцать месяцев-стежков пробежали… А то и больше… А так - вроде всего одна ночь прошла, да и та еще не минула… Ускоренный метод называется.
Работяги, опроставшие всю пачку прорабской "Примы" и как один закурившие, поддержали разговор.
- Мы ведь бригада социалистического труда! - гордо говорил Череп.
- Постоянно выполняем и перевыполняем план, - кивал Боров. - Идем с опережением графика.
- Сколь вымпелов, сколь грамот имеем: победители соцсоревнования! - вместо топорика вытащил из-за пазухи пачку грамот Топор и сунул Орине под нос.
- Кто пятилетку в три года выполняет, а мы - дом за ночь возводим! - засмеялся Ус. - Ну али мост, али еще что!
- Бригаду Злобиных все знают! - хвалился Волохатый. - Говорят, больно мы злы на работу!
- Так вот и работаем… - подытожил Ломонос. - За руку пока никто не поймал.
А прораб, склонив голову набок и умильно глядя на Крошечку, воскликнул:
- Ну а теперь бы расплатиться не мешало! Сделано в срок? В срок! (Даже раньше срока: еще ведь темно.) Претензий нет? Нет! Комиссия приняла объект? Приняла! - и ткнул пальцем в директора Леспромхоза, который, правда, уж перестал плясать и, свесившись через перила, вглядывался в правый берег.
Орина сунула руку в карман и вытащила горсть медяков: дескать, этого хватит?
Но Борода покачал головой: дескать, мы деньгами не берем, пусть и не бумажными, а настоящими медными, а вот бы, дескать, ты Оринушка, пошла к нам в поварихи да по совместительству в уборщицы - вот бы как хорошо было! Остальные Злобины наперебой стали поддерживать прораба:
- Больно у нас хибара большая: одни никак не управляемся…
- Домой придешь - все вверх дном, ничего не убрано.
- И то сказать: все ночи на работе. Днем кое-как удается выспаться.
- Едим в столовой, а какая в столовой еда - сама посуди!
- Сейчас опять придется в столовку бежать, эх! А была бы у нас хозяюшка…
- Вон мы нынче какой мост сработали - а пообедать так и не успели… Мы хоть и мостники, да ведь не постники!
Работяги со всех сторон обступили Орину - у нее даже голова закружилась от одинаковых мужских лиц.
- Да я же маленькая! - закричала Крошечка. - Детям нельзя работать, тем более на двух работах!
- Какая же ты маленькая?! - воскликнул Череп, доставая из кармана круглое зеркальце в траурной окантовке, в которое вначале погляделся сам, скривился и сунул зеркало к лицу Орины. - Погляди-ка на себя!
Крошечка пригляделась в свете полной луны - и оторопела: в зеркале отражалась смутно знакомая девушка в сбившемся набекрень капоре, из-под которого свисали пряди волос. Она быстро провела ладонью по лицу, по груди, которая еще поднялась - и охнула.
- То-то! - ухмыльнулся Прораб. - Не бойся, мы тебя за сестру будем держать.
- Так не годится! - закричал Павлик Краснов, стараясь пробиться к ней сквозь частокол Злобиных. - Мы так не договаривались!
И она увидела, что Павлик за эту ночь - а ведь еще и утро не забрезжило, - перерос ее, да и коренастых рабочих тоже.
- А мы так нанимались! - твердо сказал прораб.
Неизвестно, чем бы дело кончилось, но вдруг раздался страшный грохот, все повалились на землю, а когда Орина, приподнявшись, повернула голову, то увидела, что конторы Леспромхоза больше нет: разнесло ее в щепы, а то, что осталось, горит пожаром, с куполом дыма, за которым скрывается шпионка луна. А посреди нового моста - от перил одной "X" до "X" другой - стоит фашистский танк, размером как раз с порушенную контору, и поводит саженным стволом пушки с какой-то бульбой на конце, выискивая, куда бы еще шебаркнуть.
- Вот гад, пятидесятитонный! Как бы новый мост не продавил… - бормочет Прораб. - Надо бы его как-то выманить на твердь…
А Вахрушев с ума, знать, сошел: бегает вокруг горящей конторы и волосы на голове рвет: дескать, телефон… телефон там остался, как я теперь с верхами-то связываться буду?! Вся связь кончилась…
Череп выбегает на дорогу и кажет танку левую руку, "перерубленную" в сгибе правой:
- А это видал?!
И танк, как бык, которому показали красную тряпку, тотчас съехал на этот берег и, найдя цель, остановил на Черепе свой длинный ствол: дескать, такой-то не перерубишь… Но лысый, не успел танк бабахнуть, уж нырнул за угол склада. В который и нацелился толстый ствол.
Павлик Краснов схватил Орину за руку и потащил за собой. Крошечка обернулась на бегу: все Злобины укрылись кто где - за складом, за клубом, за избой Газакаевых; может, и хотелось бы им повоевать - да никакого оружия у них не было, кроме бензопил, да пил лучковых, да еще гидроклиньев, рычагов и топоров… А танк-то ведь - в отличие от моста - не деревянный…
И вот бронированная техника, разбомбив-таки склад и миновав пожарище, с чужеродным грохотом катит по заученным Ориной наизусть - до каждого кустика крапивы, до каждой кривой канавки, до последней коричневой пупырчатой гальки - уличкам Поселка.
Крошечка потянула Павлика к дому: дескать, в избе укроемся, - но мальчик покачал головой:
- Нет, в лес надо бежать, там бездорожье - танк не пройдет!
Ребята свернули направо, в проулок, - танк за ними, промчались мимо развешанного мочала, которое наперебой показывало им желтые языки, прошмыгнули между забором дедушки Каттуса и пекарней, - тут танк точно застрянет, - миновали навес-смолокурню, - а танк грохочет следом, видать, ничто его не остановит, порушил все заборы. Скорее, скорее… Свет пожарища остался позади - а впереди полнодревесная тьма. Когда же все-таки рассветет?!
Орина с Павликом с топотом промчались по мосткам и побежали в гору, пускай в темный - да зато свой - Наговицын лес. А танк, проломив мосток, ухнул в речку Смолокурку - и, кажется, на время затих.
И вдруг Крошечка услышала… лай собак в отдалении и… и… чужую невнятную речь, и… треск автоматных очередей, как будто поселковые бабы собрались вместе и старые тряпки рвут, чтоб сплести из них половики.
Они побежали дальше, спотыкаясь и падая, и вот, загнанно дыша, остановились передохнуть под ближайшей сосной, как вдруг Лес Петрович вновь заговорил:
- Тятя, тятенька вернулся!
- Вернулся! А ты ему подножку поставил! Из-за тебя упал тятька!
- Я думал, это простой человечек…
- Думал он… Чем ты только думаешь… Макушкой надо было думать, а не комлем! Тогда бы и не выставил свой дурацкий корень…
И сосна, под которой они стояли, сказала:
- Тятя, лезьте скорее на меня… Уж я вас спрячу!
Крошечка, продев голову в ременную петлю сумки и повесив ее наискось, полезла первая, Павлик - за ней; но ствол дерева оказался без табачных - и прочих сучьев, - не за что уцепиться, прямослойный, не свилеватый, как раз такой, какой пришелся бы по душе директору Леспромхоза, но забираться по нему без цирковой подготовки было невозможно.
- Не надо быть пророком, - пробормотала Орина, - чтоб предсказать, что быть этой сосне телеграфным столбом!
Но Павлик Краснов на нее зашикал; а лай собак и лающая речь страшно придвинулись. Орина с Павликом, так и не добравшись до раскидистых зеленых веток, зависли один под другим, на разных уровнях смолистого ствола, точно две морозовые опухоли. Одно утешало: темно в лесу, авось фрицы их не заметят!
И тут они увидели, что темноту прощупывают длинные пальцы света: это немцы включили свои фонарики. А лай стал таким громким, как будто псы гавкают в соседнем дворе. И молвь стала явственно слышна: тут уж торопись молиться каким угодно богам, - правда, молитвам Крошечка не была научена, поэтому прошептала:
- Дедушки Ленин, Маркс и Энгельс, помогите мне, грешной! - подумала и прибавила: - А также Павлику Краснову, сыну Пандоры-Кривой.
Она пыталась разобрать, что говорят внизу, но иноземные слова сливались в неразличимый набор звуков. Была бы здесь ее мать, Лилия Григорьевна, она бы живо сделала перевод, но матери ни на этой сосне, ни на соседней, увы, не было.
Одна из воздушных световых тропинок начиналась под лесиной, на которой они с Павликом засели, - немец остановился как раз под ними. Орина заглянула вниз и из-за повисшего мальчика, заплетшего вокруг ствола руки-ноги, увидела две темные фигуры. От одной тянулся луч, маятником прорезавший тьму, а другой была овчарка, которая выла и рвалась с поводка… Сейчас она ка-ак…