Крошечка подошла к окошку: и впрямь, к флигелю, где находилось приемное отделение, извиваясь змеей среди тополей и желтой акации, стояла очередь, состоящая большей частью из женщин с детьми, хотя в ней, нет-нет да и попадались мужчины. Некоторые, видимо, устав стоять, сидели на земле, прислонившись к стволам деревьев, и желтые листья, осыпаясь, кружились и падали, а сидящие даже не шевелились - наверное, они давно здесь сидели: многих засыпало с головой, они были похожи на осенние костры, готовые к сожжению. Совсем маленьких ребят женщины держали на руках, одна молодая мать ходила туда-сюда с младенцем, завернутым в клетчатое одеяло, и время от времени хорошенько встряхивала свой сверток. Вдоль очереди курсировала пара дюжих санитаров в белых халатах с завязками на спине. Иногда они курили, прислонясь к стволу акации, переговоривались меж собой, но тем не менее зорко наблюдали, чтобы все было по правилам. Над дверями иногда загоралась красная лампочка, дверь приоткрывалась, и если очередник мешкал - а таковые находились, - санитар живо вталкивал его внутрь.
Врач Шура Александрова протянула с тяжким вздохом:
- Работы-то, рабо-оты-ы… Эпидемия - чего тут рассусоливать!
И вновь склонилась над столом, что-то дописывая, внося какие-то правки в свои записи, потом подняла голову и построжавшим голосом воскликнула:
- Ну, вы еще здесь?! Что же вы стоите… Орина, уж Павлика, ты надеюсь, знаешь?!
Крошечка кивнула, искоса глянув на отвернувшегося к окну мальчишку.
- Вот вместе домой и поезжайте: его тоже выписали. Приедете - вот родня-то обрадуется! Ничего - вы ребята уже большие, как-нибудь доберетесь, вдвоем-то веселее!
Они вышли в коридор и, не глядя друг на друга, направились к дверям, над которыми горело слово "выход". Орина ни разу в жизни не разговаривала с этим букой Павликом, а вот теперь они вынуждены вместе добираться до дома… Павлик, спускаясь с крыльца, чуть не упал, и вообще шел как-то не очень уверенно, каждый шаг давался ему с трудом. "Наверное, какое-то осложнение, - подумала Крошечка. - Паралич? Или… тапки велики?" У Павлика были такие же, как у нее, коричневые дерматиновые тапочки на несколько размеров больше, чем нужно.
Они - широкой аллеей - уже подходили к железным воротам, которые выводили с больничной территории на волю, когда в дверях флигеля показалась дежурная медсестра. Ловко маневрируя среди дожидавшихся своей очереди, она побежала к ребятам, размахивая свободной рукой: дескать, стойте, погодите-ка, вы кое-что забыли - и протянула им по узелку:
- Здесь ваша одежда! А казенные пижамы, так уж и быть, оставьте себе - все равно списывать. Да не потеряйте выписки-то - они вам еще пригодятся!
Ребята кивнули; у Орины сложенная вчетверо бумажка лежала в кармане пижамной куртки, Павлик, в свою очередь, похлопал себя по карману - дескать, и у него выписка тоже прибрана. Возвращаться в больницу - даже для того, чтобы переодеться, - как-то не хотелось. Крошечка углядела среди зарослей желтой акации, рассыпавшей по земле спелые стручки, дощатую беседку, некогда выкрашенную белой краской, - белила облупились и сползали струпьями, - велела мальчику дожидаться ее и, с раздирающим душу треском стручков под ногами, побежала туда. В узелке оказались зеленая кофта, байковое платьишко и полукеды с носками. Она разложила одежку на круглом столе, поверх нацарапанной надписи: "Здесь был Геша". Платье натянула прямо на пижаму, сверху нацепила кофту, полосатые штаны выглядывали из-под подола: получалось по-татарски, но выбирать не приходилось. Крошечка сунула руку в кармашек платья и нащупала завалявшийся пятак - это хорошо! Она позвала Павлика: дескать, эй, иди сюда. Мальчик показался из кустов. Орина велела и ему переодеться, мол, я у ворот обожду.
Она уже подходила к воротам, когда из беседки раздался вопль - Орина вздрогнула и бросилась обратно: этот дурак Павлик стоял посреди беседки совершенно голый и орал, будто его режут. Крошечка повернулась и пошла прочь. Только этого не хватало, наверное, он помешался после болезни. Конечно, он и прежде бегал без штанов - но ведь это было в прошлом году, с той поры он уж, поди-ка, вырос, ему ведь того гляди в школу идти (так же, как и ей), и вот пожалуйста, что он вытворяет! Лучше уж она одна будет добираться до дому, чем с таким-то дурнем! А бабушка еще говорит, что она - дурочка…
Крошечка вышла на улицу - и оторопела: куда ж идти?! За всю свою недолгую жизнь она только два раза была в Пурге - конечно, оба раза со взрослыми, - и ничего тут не узнавала. Знать бы хоть, в какой стороне их Поселок… И спросить не у кого - улица, заставленная одноэтажными казенными домами барачного типа, была пустынна: ни людей, ни машин. Углядев на одном из бараков вывеску "Столовая", Крошечка перешла через дорогу, оглянулась: Павлик (слава богу, кое-как одетый!), переваливаясь на ходу, бежал следом… Да упал посреди дороги! Но скрепился, не заплакал. Орина вздохнула: что ж, от него, видать, не отвяжешься, придется брать мальчишку с собой.
Павлик доковылял до нее и встал рядом. Крошечка спросила свысока:
- А ты хоть читать умеешь?
Он кивнул.
- Можешь прочесть, что тут написано? - и указала на вывеску.
Павлик открыл рот - и просипел что-то невразумительное.
- Что-что-что?! - воскликнула Крошечка.
Разумеется, читать он не умел - куда уж ему…
В столовой заняты были всего два столика: над тарелками с красным борщом склонились семеро работяг, одетых в спецовки; мужики намазывали на ломти хлеба толстый слой горчицы, отправляли в рот и смачно жевали. На стенке красовался плакат "Когда я ем - я глух и нем!". Работяги, видать, - в отличие от Павлика, - читать умели: ели молчком, и так стремительно, что тарелки вмиг опустели, рабочие поднялись, покидали тарелки в мойку, подмигнув ребятам, утерлись рукавами: "Эх, вкусно!" - и помчались к двери: наверное, опаздывали на работу.
Орина нерешительно подошла к раздаче: за спиной тетки в белом колпаке, подобно алюминиевым планетам, громоздились кастрюльки - и побольше и поменьше, а одна так с мельничное колесо; из-под крышек "планет" валил пар, и пахло очень и очень вкусно; но что купишь на пять копеек? Из меню, прикрепленного к стенке, выходило, что выбор у них невелик…
- Что взять: пирожок с капустой или пять кусков хлеба? - спросила Крошечка у Павлика, который стоял за ее спиной.
Но мальчик замотал головой и, кашляя через слово, прошептал:
- Нет, кхОрина, я не кхочу есть. И кхты не кхочешь, - и потащил ее прочь из столовой.
Крошечка до того удивилась, что дала себя вывести наружу:
- Откуда ты можешь знать, что я хочу? Ты, может, и не хочешь, а я бы съела пирожок…
- Я знаю эту столовую: у них капуста кислая и хлеб непропеченный, - сказал Павлик погромче, слегка заикаясь и странно кривя рот.
Крошечка покосилась на него: подумаешь, какой гурман - капуста у него кислая! Можно подумать, Пандора кормит их разносолами.
Они прошли вперед по деревянному тротуару - и Орина остановилась, прочитав любопытную надпись "Их разыскивает милиция", под которой на стенде были во множестве приклеены фотографии преступников, и вдруг среди незнакомых лиц - большей частью мужских - она увидела лицо Нюры Абросимовой… Пригляделась: может, не она? Нет, она: вон и платок на ней, белый. Ничего себе! Покосилась на Павлика: увидел ли он Нюрин портрет - это ведь его бабушка! Он увидел.
И тут в доме позади стенда с треском распахнулось окошко, и мужской голос позвал:
- Эй, ребятки… Идите-ка сюда!
Крошечка увидела, что в окно высунулся Милиционер в форме, и струхнула: видимо, он наблюдал за ними…
- Вы - нам? - на всякий случай уточнила Орина, хотя никаких других ребяток и на километр вокруг не было видно.
- Вам-вам. Идите, идите сюда, - манил их пальцем Милиционер. - Вход с той стороны. Мой кабинет - 21-й. Давайте, давайте, пошевеливайтесь. У меня без вас дел полно…
Орина с Павликом переглянулись: может, дать стрекача? А вдруг Милиционер выскочит в окошко и погонится за ними? Лучше уж послушаться.
Обойдя здание, они со двора вошли внутрь, поглядели: дежурного за огражденной стойкой нет, и пошли по коридору в поисках нужного кабинета. А Милиционер уже распахнул обитую дерматином дверь с цифрой 21 и, дожидаясь в дверях, опять их манил.
В кабинете против милицейского стола наизготовку стояло два стула, на которые они и уселись. Над столом висел портрет остробородого милицейского начальника с холодным взглядом. Милиционер выпил стакан воды, налил из графина еще и предложил им - Орина протянула было руку за водицей, но Павлик перехватил стакан и поставил на стол:
- Спасибо, мы не хотим.
Крошечка решила покамесь не ссориться с наглым мальчишкой: неподходящий момент, но после - все ему высказать.
- Мое дело предложить, - пожал плечами несколько обиженный Милиционер.
- Наше - отказаться, - тотчас докончил Павлик, видать, не наученный, как надо разговаривать со взрослыми.
Милиционер бросил на него сердитый взгляд, но нотацию читать не стал, а сразу взял быка за рога:
- Значит, вы увидели знакомых среди преступников, которых мы разыскиваем, так?!
Крошечка вытаращила глаза: как он догадался?! Но решилась ни за что не выдавать Нюру, ведь она уж отсидела свое… И зачем она опять им понадобилась?.. Не может быть, чтобы она еще что-то совершила… Но пока Орина раздумывала, Павлик вновь опередил ее:
- Извините, но мы никого из разыскиваемых и близко не знаем.
- Мы так просто смотрели, - кивнула Крошечка.
Милиционер недоверчиво хмыкнул и спросил: а, дескать, почему вы бродите одни, где ваши родители?!
- Нас только что выписали из больницы, мы следуем домой, - опять выскочил вперед Павлик.