– Я? – слабо произнес Чегоданов. Он был усыплен ее колдовством, тихими поцелуями, волшебными ароматами, цветком алой розы, вдруг возникшим у нее в волосах. Шатер волос превратился в своды собора. Горели лампады, сияли жаркие свечи, рокотали басы, светились озаренные лица. Он стоял на коленях в наброшенной горностаевой мантии, и патриарх в золоченой митре, усыпанный солнечными бриллиантами, раскрыл над ним золотую книгу. Он не слышал слов патриарха, а только бархатный рокот. Смотрел на властное, с седой бородой лицо. Это лицо приближалось, рокот слов превращался в угрожающий рык, и вдруг из-под митры прянул на него разъяренный кабан – косматая шерсть, мокрые черные бивни. Огромный зверь ударил его, сокрушил.
Чегоданов с криком очнулся:
– Где я? Что?
Комната была пуста. В сумерках тускло золотились завитки на спинке дивана. На ковре лежала оброненная красная роза.
ГЛАВА 18
Градобоев просматривал прокремлевские сайты, которые демонизировали его. Выуживали из его многочисленных интервью и высказываний порочащие признаки. Его обвиняли в подготовке государственного переворота и призывах убить президента. Подозревали в связях с чеченскими террористами, с которыми он якобы встречался на конспиративной квартире. Вскрывали финансовые поступления, которые шли через неправительственные организации. Намекали на еврейское происхождение. Приводились свидетельства проституток, которые рассказывали о его мужских немощах.
Сайтов было множество, они слипались в клейкую массу. Их содержание травмировало Градобоева, и он находил утешение, читая другие, либеральные сайты, где его превозносили, прочили в президенты России.
Его отвлек охранник Хуторянин. Он вошел бесшумно, с манерами осторожного разведчика, которым он и являлся, работая прежде в органах безопасности.
– Иван Александрович, к вам редактор "Честной газеты" Луцкер. Без предварительного звонка. Утверждает, что срочное дело. Прикажете отказать? Или направить к пресс-секретарю? – Хуторянин бегал глазами по кабинету, словно ощупывал воздух вокруг Градобоева, убеждаясь, что в воздухе отсутствует опасность.
– Пригласите. – Градобоева заинтересовало неурочное явление Луцкера. – Семен Семенович, не волнуйтесь. Проверено, мин нет, – усмехнулся он, ценя преданную бдительность телохранителя.
Луцкер с шумом вошел, рыхлый, неопрятный, похожий на перезрелый гриб, пропитанный водой, изъеденный лесными улитками. Он пугливо оглянулся, отыскивая по углам скрытые камеры и подслушивающие устройства. Приблизил шевелящиеся губы к уху Градобоева и страстно зашептал:
– Это ваш шанс! Немедленно! Мне было непросто! Кругом глаза и уши! Переломный момент в политическом процессе! Я очень рискую!
– Да что случилось? – Градобоев отстранился от Луцкера, спасаясь от волны кислых испарений.
– Валентин Лаврентьевич приглашает! Прямо сейчас! В нужном месте!
– Да кто такой Валентин Лаврентьевич? – не понимал Градобоев.
– Да боже ж мой! Да Стоцкий Валентин Лаврентьевич, президент!
– Хочет видеть меня?
– Да, да, да! И немедленно! Собирайтесь! Это громадный шанс для всех нас!
Вошел Хуторянин:
– Все в порядке, Иван Александрович?
– Я уезжаю, вы со мной. – Градобоев стал одеваться.
Уселся в машину Луцкера, усадив рядом с собой Хуторянина.
– Да зачем вы берете охрану? – всполошился Луцкер. – Да боже ж мой, вас не похищают.
– Со мной всегда находится преданный мне офицер, – ответил Градобоев, поймав благодарный взгляд телохранителя.
В вечерней метели они проплыли в вязком месиве Садового кольца. Скользнули в железные ворота ампирного особняка. Оказались в тесном дворе. Здесь их поджидала другая машина, у которой стояли два рослых охранника, одинаково строгие и статные.
– Прошу вас, – произнес один, открывая перед Градобоевым дверцу.
– Вам лучше остаться, – бросил второй, оттесняя Луцкера и Хуторянина.
– Я не поеду без моего человека, – сказал Градобоев.
Луцкер обиженно отошел. Машина, где на заднем сиденье поместились Градобоев и Хуторянин, мягко покинула двор через другие ворота. Снова погрузились в вязкий поток, в котором терлись друг о друга лакированные автомобили, гневно вспыхивали фары, сыпал мокрый московский снег. Долго выбирались из этого ртутного варева, пересекли огненную Кольцевую дорогу и понеслись по Дмитровскому шоссе, включая сирену. Градобоев чувствовал этот маршрут как таинственную линию своей судьбы, совершающей еще один причудливый поворот.
Съехали с шоссе на лесную дорогу. Миновали шлагбаум с будкой. В глубине соснового бора открылся особняк с оранжевыми горящими окнами. Градобоев оказался в теплой прихожей с коврами и большой китайской вазой с драконами. Ему помогли раздеться. Хуторянин остался в прихожей, а Градобоева провели по коврам в гостиную. Мягко золотились деревянные стены, горел камин, был накрыт стол на две персоны, мерцала под потолком уютная лампа из разноцветных стекол. Градобоев не успел оглядеться, не успел протянуть к камину руки, как в гостиную быстро вошел президент Стоцкий.
– Признателен, Иван Александрович, за то, что откликнулись на мое приглашение. Подарили мне время, которое вы бы могли использовать в своей яркой политической деятельности. – Они пожали друг другу руки, и Градобоева поразило нервное, цепкое пожатие маленьких острых пальцев. В лице Стоцкого присутствовало одновременно два выражения, наложенные одно на другое. Высокомерное достоинство повелителя и заискивающая неуверенность, детская застенчивость, боязнь упрека. И эта двойственность мешала Градобоеву, внушала опасение. – Давайте поужинаем, Иван Александрович. А заодно дружески поболтаем.
Официант в белом сюртуке с золотыми позументами приносил блюда. Предлагал вина, водку, виски. Стоцкий и Градобоев согласились пить белое шабли. Стоцкий перехватил у официанта бутылку, наклонил над бокалом Градобоева:
– Вы знаете, когда король Швеции принимал меня в своей резиденции, он собственноручно наливал мне вино, ухаживал за мной. Это было очень мило, как-то по-домашнему. – Золотое вино лилось в бокал. – А вот на ранчо президента Буша мы вообще не пили вина. Как известно, Буш-младший когда-то страдал от запоев, и этикет этих камерных приемов исключал спиртное. Один из сенаторов как-то зло пошутил, что лицо Буша напоминает этикетку от виски. – Стоцкий наполнил бокал Градобоева, уронив на скатерть несколько капель, принялся наполнять свой бокал. – Зато президент Абама, принимая меня в Кемп-Девиде, решил сделать мне приятное. Выпил рюмку русской водки, закусив соленым огурцом. – Стоцкий засмеялся, поднял бокал. – За нашу встречу, Иван Александрович.
Градобоев чокнулся, сдержанно улыбаясь. Стоцкий вовлекал его в непринужденную беседу, при этом, упоминая сильных мира сего, давал понять Градобоеву, какая честь ему оказана, какая дистанция между ними.
– Наивны эти русологи, или, как раньше их называли, советологи. Только что у меня была встреча с членами клуба "Валдай". Эти господа из Германии, Америки, Франции высказывали свое видение российской политики. Ее конфликты и тенденции. Все, казалось бы, правильно. Но они не понимают, что в центре российской политики лежит не военный, не политический фактор, а психологический. Психологические отношения всего нескольких лиц, иные из которых вообще неизвестны политологам. Как раньше, так и теперь, Кремль полон византийских интриг. Отношения двоих людей могут перевернуть кверху ногами всю политику. Например, наши с вами отношения.
Появлялся официант с золотыми галунами, меняя блюда. Был великолепен средиземноморский салат с осьминогами. Французский луковый суп с гренками был изысканно пикантен. Телячьи медальоны под сладким соусом таяли во рту. Градобоев чутко вслушивался в интонации Стоцкого, то исполненные превосходства, то дружеские и шутливые, словно они были добрыми друзьями. Градобоеву льстила эта нежданная встреча, говорившая, как выросла его политическая роль, какой вес он приобрел своими митингами, блогами, манифестами и разоблачениями. Но он не позволял себе упиваться честолюбивыми переживаниями. Слушал, как, позванивая, раскручивается пружинка их разговора.
– Должен сделать вам комплимент, Иван Александрович. Вы на редкость искусный политик. Некоторые ваши пассажи вызывают восхищение. Вы политик нового типа, каких не знала Россия. Вы политик эры Интернета, и вам удается сломить тупую мощь государственных телеканалов. Ваше виртуозное скольжение среди информационных бурь подобно виндсерфингу. Ваши разоблачения, ваши обличительные воззвания, ваши огненные призывы войдут в хрестоматию современной политики. – Стоцкий важно поощрял Градобоева, одобрительно кивал, как ценитель, наблюдающий фигурное катание, знающий толк в рискованных фуэте. И это слегка раздражало и забавляло Градобоева. Ибо сам Стоцкий был политик "византийского толка", получил свою власть благодаря мучительной закулисной интриге. – Но когда-нибудь время площадей и интернетных флешмобов для вас закончится, и наступит период традиционной политики. А в ней совсем иные законы, нежели на площади. И среди этих тихих политических омутов и невидимых волчьих ям вам бы пригодился поводырь и советчик. – Стоцкий лукаво улыбнулся, и его влажные фиолетовые глаза посмотрели на Градобоева с нежностью.
– Я чувствую недостаток политической практики, – потупился Градобоев, чтобы Стоцкий не уловил промелькнувшую в глазах искру смеха. – Я часто ошибаюсь в людях, в выборе союзников.