- Перестань, - сказала она, - вон старичок на нас смотрит.
Они оба повернулись и поглядели на Тэннера.
- Привет, - сказал он и легонько кивнул. Потом быстро повернулся и пошел к своей двери.
Дочь была на кухне.
- Знаешь, кто снял соседнюю квартиру? - спросил ее Тэннер с сияющим лицом.
- Кто? - отозвалась она, подозрительно на него глянув.
- Ниггер, - ответил он ликующим голосом. - Из Южной Алабамы, если я что-нибудь понимаю. И с ним рыжеволосая фря, только посветлее, и они поселились рядом с тобой. Чтоб мне провалиться! - Он хлопнул себя по колену. - Так-то вот, дорогуша, - сказал он и засмеялся, в первый раз с тех пор, как уехал из дому.
Ее чуть оплывшее лицо вдруг стало жестким.
- Выговорился? - спросила она.- Теперь послушай меня. Ни в коем случае не пытайся с ними заигрывать, а лучше вообще держись от них подальше. Потому что здесь они совсем не такие, и я не хочу вляпаться с нигтерами в беду. Раз уж приходится жить рядом с ниггерами, не лезь к ним - тогда и они к тебе не полезут. Да ведь ладно жить только так и можно. Не лезь к другим - будешь ладно жить. Живи сам и другим не мешай. - Она стала по-кроличьи подергивать носом - ее обычная дурацкая гримаса. - Здесь у нас никто не лезет к другим, - сказала она, - и все живут ладно. И от тебя ничего другого не требуется.
- А я ладил с ниггерами, - сказал он дочери, - когда тебя и на свете еще не было.
Он ушел на площадку и принялся ждать. Он-то мог чем угодно поручиться, что ниггеру захочется потолковать с человеком, который по-настоящему его понимает. Дожидаясь, он от волнения два раза забылся и сплюнул табачную жвачку на плинтус. Минут через двадцать дверь отворилась и негр снова появился на площадке. Он был при галстуке, в роговых очках, и тут Тэннер впервые заметил его бородку - маленькую, едва заметную, клинышком. Ну и ферт! Негр шел мимо и, казалось, не видел, что на лестнице стоит кто-то еще.
- Привет, Джонни,- сказал Тэннер и кивнул, по негр не обратил на его слова внимания и, стуча каблуками, устремился вниз.
"Глухонемой, что ли?" - подумал Тэннер. Он вернулся в квартиру и сел у окна, но, заслышав на лестнице чьи-нибудь шаги, вставал, шел в прихожую и высовывался за дверь - посмотреть, не возвращается ли их новый сосед. Один раз, под вечер, он. выглянул на площадку, когда негр показался из-за поворота лестницы, но не успел он и рта раскрыть, как негр скрылся в квартире и захлопнул дверь. Тэннер никогда не видел, чтобы люди так бегали - если им не надо было спасаться от полиции.
На следующее утро он уже стоял на посту, когда женщина - одна - вышла из квартиры, постукивая высокими золочеными каблучками. Он хотел с ней поздороваться или просто кивнуть, но чутье подсказало ему, что стоит поостеречься. Он не встречал таких женщин ни среди белых, ни среди черных и сейчас, растерянный, даже напуганный, стоял, изо всех сил прижимаясь к стене и делая вид, что его тут нет.
Женщина равнодушно скользнула по нему взглядом, отвернулась и обошла его как можно дальше, словно незакрытое помойное ведро. Он перевел дух, только когда она скрылась. А потом стал терпеливо дожидаться мужчину. Негр появился часов в восемь.
На этот раз Тэннер заступил ему дорогу.
- А-а, преподобный, - сказал он. - Привет. - Он по опыту знал, что если негр не в духе, то такое обращение всегда его смягчает.
Негр резко остановился.
- Недавно здесь? - спросил его Тэннер. - Я и сам не здешний. А что, небось хочется к себе в Алабаму?
Негр не шелохнулся, ничего не ответил. Он принялся в упор рассматривать Тэннера. Его взгляд уперся в черную шляпу, двинулся вниз, к синей рубашке без ворота, аккуратно застегнутой на верхнюю пуговку, царапнул вылинявшие бесцветные подтяжки, спустился ниже - к серым брюкам, к сапогам и снова - очень медленно - начал подыматься, мерцая лютой ледяной ненавистью, от которой негр весь подобрался и как бы даже осунулся.
- А я ведь, преподобный, что подумал, - сказал Тэннер, - может, мы где ни то сыщем здесь купель? - К концу фразы его голос порядком осип, и тем не менее в нем все еще слышалась надежда.
Изо рта негра вырвалось пронзительное шипенье. Потом он сказал, задыхаясь от злобы:
- Я не из Южной Алабамы. Я из Нью-Йорка. И я никакой не преподобный. Я актер!
Тэннер хихикнул.
- Ясное дело,- сказал он и подмигнул.- Все вы немножко актеры. А проповедники - это уже в свободное время.
- Никакой я не проповедник! - заорал негр.
Он промчался мимо Тэннера, словно спасаясь от ос, невесть откуда появившихся на лестнице, ринулся вниз и мгновенно исчез.
Тэннер остался на площадке один. Немного погодя он ушел в квартиру и весь день молча просидел у окна, обдумывая, стоит ли попробовать еще раз или уж окончательно махнуть рукой на это знакомство. Но, услышав на лестнице чьи-нибудь шаги, он выглядывал за дверь. Негра все не было. А вечером, когда негр наконец возвратился, Тэннер уже поджидал его на площадке.
- Добрый вечер, преподобный, - сказал он негру, забыв, что тот назвал себя актером.
Негр остановился и вцепился в перила. По его телу прокатилась мгновенная судорога. А потом он медленно двинулся вперед. Подойдя ближе, он рванулся к Тэннеру и ухватил его за плечи.
- Ты что ж, белая гнида, - прошипел он, - думаешь, я дам дерьмить себе мозги такому старому сучьему отродью, как ты? - На миг он замолчал и перевел дыхание. А потом, в выхлесте злобы, его голос сорвался и задребезжал, как хрипатый истеричный хохот. Он звучал пронзительно, сипло и бессильно. - И никакой я не преподобный. Я даже не христианин. Я не верю во все это божье дерьмо. Нету никакого Господа, нету Христа!
Сердце старика вдруг тяжко одеревенело.
- И ты не черный, - сказал он. - А я не белый. Негр с размаху ударил Тэннера об стенку. Дернул вниз его шляпу - она насунулась Тэннеру на глаза. Потом, схватив его за застежку рубахи, поволок к открытой двери и пихнул в квартиру. Из кухни дочь видела, как отец влетел в прихожую, ударился о косяк и уже в комнате рухнул на пол.
Долгие дни его язык, словно застыв, не двигался. А когда он смог им наконец шевелить и попытался разговаривать, дочь ничего не поняла - язык так распух, что Тэннер едва им ворочал. Он хотел спросить, получила ли она его пенсию, потому что собирался купить билет на автобус и уехать домой. Через несколько дней она поняла, чего он хочет.
- Получить-то получила, - сказала она, - но ее хватит, чтобы заплатить доктору только за первые две недели, да и скажи ты мне, пожалуйста, куда ты поедешь, если ты не можешь ни ходить, ни говорить, ни соображать, а один глаз у тебя все еще косит. Ну куда ты такой поедешь?
И вот постепенно до него дошло, в каком он теперь оказался положении. Тогда он постарался убедить дочь в том, что хотя бы схоронить его надо дома. Ведь они могут отправить его в вагоне-холодильнике, и он в нормальном виде будет доставлен до места.. Молодчики из здешних похоронных контор его не заполучат - на это он не согласен. Просто его надо будет сразу отправить, и он прибудет домой на утреннем поезде, и надо послать телеграмму Хутену, чтобы тот нашел Коулмена, и Коулмен все сделает; ей даже не придется ехать туда самой. После долгих споров он вырвал у нее обещание. Она сказала, что отправит его в Коринт.
Он стал получше спать и немного пришел в себя. Во сне он ощущал миссисипский ветерок, поддувающий в щели соснового ящика. Ему виделся красноглазый старина Коулмен, стоящий на платформе, а рядом Хутен, с зеленым козырьком и в черных нарукавниках. Если бы старый дурень остался дома, думает, наверно, Хутен, где он прожил всю жизнь, ему бы не пришлось сейчас ехать в ящике. А Коулмен уже, наверно, развернул фургон - интересно, у кого он выпросил мула? - чтобы вдвинуть в него ящик прямо с перрона. Все готово, утренний - 6.03 - уже прошел, и вот они молча наклоняются над гробом и начинают осторожно сдвигать его в фургон. А Тэннер принимается скрести ногтями по крышке. Они отскакивают от гроба, как будто тот вспыхнул.
Они глядят друг на друга, потом - на ящик.
- Это он, - говорит Коулмен.
- Да нет, - говорит Хутен, - должно, крыса забралась в гроб.
- Это он. Это он штуку такую удумал.
- А если это крыса, так пусть там и сидит.
- Это он. Надо ломик.
Хутен, ворча, уходит за ломиком, возвращается и подсовывает ломик под крышку. Передний край крышки чуть-чуть приподымается, а Коулмен уже начинает что-то выкрикивать, припрыгивая на месте и задыхаясь от волнения. Тэннер снизу упирается в крышку, она отскакивает - и вот он появляется из ящика.
- Судный день! - кричит он. - Настал судный день! А вы, два олуха, ничего и не знаете!
И вот теперь он узнал цену ее обещаниям. Уж лучше положиться на свою записку и на любого чужака, который найдет его мертвым - на улице, в товарном вагоне или где он там умрет. А она все сделает, как ей заблагорассудится, ничего другого от нее не дождешься. Она снова на минутку вошла в комнату, неся шляпу, пальто и резиновые сапоги.
- Мне надо в магазин, - сказала она. - А ты не пытайся тут без меня вставать или, не дай бог, ходить, слышишь? В уборной ты был - тебе незачем вставать. А то вернусь и увижу тебя на полу - только этого мне и не хватало.
"А ты меня и вовсе не увидишь", - подумал он. Последний раз он смотрел на ее лицо - плоское, глупое. Но ему было совестно. Она ведь всегда относилась к нему по-доброму, а он - он всегда ей только досаждал.
- Хочешь, я принесу тебе стакан молока? - спросила она.