Раз – еще поле и мало домов. Пять – магазин "Электроника". Семь – город и много, штук пять, светофоров. Девять – Нескучный сад и магазин "Спартак". Четырнадцать – выхожу около радиальной станции метро "Октябрьская". Чувствую лето. Щурюсь от солнца и задыхаюсь от бабушкиных объятий. На бабушке черные брюки и разноцветный клетчатый пиджак. Мне протягивают подарочную пилотку, мы начинаем маршрут по улице Димитрова в сторону центра. Верчу пилотку в руках, ведь никогда не надену.
– Спасибо, бабуль!
– Ну, как успехи в школе, Миш? Папа говорит, что ты не водишь дружбу с математикой?
– Да так… Нормально.
Формальный вопрос, невнятный ответ.
1 марта 2006 года
– Алле, Гриш.
– Да, алло, да.
Еще спит. Госслужащий хренов.
– Доброе утро Гриша! Представляешь, а у меня вчера инкассо в гостях была… Неожиданно так…
– Кость, ты?
Да, видимо, немало нас, выживающих на рассвете нового тысячелетия, на перекрестке Азии и белого мира. Сколько таких Костей, Миш, Вань и Вась, к кому вчера инкассо заходила.
– Нет. Не угадал! Это Миша! У вас есть еще одна подсказка! Будете звонить знакомому?
Пикаю сигнализацией, входя в арку дома.
– ?
– Миша Шнайдер. Гриш, к тебе выслать "скорую" с рассолом и клизмой?!
– А-а-а. Я сейчас перезвоню тебе.
Двор затоплен черным снегом. Неопределенная утренняя солянка из шипованных шин, дорогих машин, слякоти, торжественных сталинских колонн и флигелей, выдыхаемого пара и неприятного ощущения безнадежности от уже успевших промокнуть холодных ног.
Жду минуту, две и набираю сам. Занято. Повторяю вызов:
– Алле.
– Да, алло.
– Гриш, это я, Миша.
– Миша???
– Гриш, алле, блядь!
– Вы ошиблись. – Кладет трубку.
Начинаю нервничать и набираю повторно. "Абонент недоступен, оставьте свое…" Набираю его непосредственной начальнице, что делал только раз до этого при особом случае, и то только после месяца кипрского уединения. "Абонент недоступен". Нервничаю по полной программе и жалею, что не выбрал на завтрак феназепам. Трогаюсь с места. В голове черный снег, шашлык, пар, пот, ампир и нервы, почему-то зеленого цвета.
25 мая 1986 года
Бабушка обращает мое внимание на здание Французского посольства. Она рассказывает мне историю строения, краткую биографию архитектора и объясняет сложность архитектурной композиции. Я вместо всего этого сказал бы просто: "Красивый дом". Мой дедушка академик, и бабушка тоже очень много чего знает.
Мы переходим улицу Димитрова по безлюдному подземному переходу и выходим напротив "Шоколадницы". Перед нами вырастает мужчина в костюме Микки Мауса. Мне сложно разглядеть детали наряда, так как он стоит против солнца, и глядя вверх на его лицо, я отчетливо вижу только силуэт известных ушей за слепящими лучами. Бабушка уже успела о чем-то с ним договориться и обращается ко мне: "Миша, встань справа от мышонка. Вот так. Возьми его за руку". Бабушка ужасно рада происходящему и суетится вокруг фотографа с "Полароидом" и самого Микки. Бабушка размахивала фотокарточкой, как веером, в ожидании изображения.
1 марта 2006 года Над проспектом Мира туман. В сторону центра сгущается значительная пробка. Удобно просыпаться в центре и ехать на работу в область. Утром я пролетаю в метре от дымящихся в пробке зомби, то же самое проделываю вечером.
Подъезжаю к офису без пятнадцати девять. Новое, непримечательное здание из желтого кирпича с множеством современных удобств, охраной, парковкой и прочими благами, и самое главное, процентов на семьдесят дешевле, чем, если бы оно стояло в пределах Садового кольца. Мне кивает охранник. В лифт захожу с помощником бухгалтера. Здороваемся. Выходим на наш верхний этаж: тяжелое офисное молчание и "понимающие" взгляды… Коммерческое отступление Современность – это ощущение безнаказанности. Нет ни страха, ни осторожности, ведь мы все уверенно существуем под чьим-то крылом, и неприятности, ну они, конечно, случаются, но не с нами, с другими – с мужиком из рекламы, у которого не стоит, когда не платишь налоги.
Официально мы агентство полиграфии. То, с чего начинал семь лет назад. Потом импортировал сувенирку из стран Азии. Потом оброс таможенными ходами. Потом научился переправлять деньги через однодневки, а не по паспорту сделки. Потом понял, что проще переправлять деньги не свои, а чужие. У меня появился агент по спецоперациям "Бомж". Знакомство, с ним я завел в кругу друзей, имена которых мы оба давно забыли. Сема, сын не последнего по значимости силовика, находил мне, и не без ноты юмора, самых экзотических россиян, которые числились директорами и главбухами самых немыслимых ООО.
К сентябрю 2005 года мое ООО "Колор-Принт" доросло до 11 сотрудников и рекордной цифры, переведенной и частично обналиченной: 4 100 000 долларов. Звонок, который заставил меня уехать на три недели в Тродос, не заставил себя ждать. Его звали Владимир Ильич, его действительно так звали. Подлечив нервы, по прилету в Москву я перезвонил, и сам предложил полковнику встречу.
С поправкой на то, что мой бизнес нестабилен и у меня нет отдела планирования, и любая речь о процентной ставке может либо обрадовать, либо сильно огорчить, я предложил стабильность в виде 4000 долларов раз в тридцать дней, первого шабата месяца. Как только предложение было обмыто, я пожалел, что не начал с 3000. Мне пришлось вернуть налоги тому же государству, а так как наше государство не представители масс, а отдельно взятое лицо, то, быть по сему, буду ему платить за свое социальное обеспечение. Я не вспоминал более о том сонном состоянии, в котором находился на острове Кипр, и уже не жалел об отдаче мзды, даже наоборот, объем шел исключительно на увеличение, а я вернул себе уверенность, смелость и чувство неуязвимости. Полковник Ильич ужинал со мной раз в месяц, ужинал по-человечески, в ресторанах с белыми скатертями.
Времена года сменяли друг друга, радость сменяла разочарование, покой – пьянство, а любовь – свободу до тех пор, пока Ильич и его команда не предложили покровительство в новом подмосковном торговом центре, а я не совершил главную деловую ошибку: шагнул в незнакомую сферу с немалыми деньгами и все с тем же чувством безнаказанности. Появился новый интерес, забытый азарт торговли и конкуренции, выставок, рекламных акций и левых путей растаможки бесполезных предметов интерьера и мягкой мебели. Я перерезал красную ленточку мебельного салона "Юнона" и отправился через дорогу, в придорожное кафе, за столик Ильича и друзей, пить за его здоровье. 25 мая 1986 года Я отчетливо помню спертый, тяжелый воздух гастронома, женщину-продавца с широким лицом, столпотворение и зеленую муху, замершую на заляпанной пальцами витрине. Невзирая на редкие заграничные командировки и незначительные привилегии, такие как государственная дача, дедушка с бабушкой жили скромно. Бабушка вставала на мыски и вытягивала шею, чтобы разглядеть прилавок, возвышаясь над плечами первого ряда покупателей, потом она возвращалась к исходной позиции, недовольно качала головой и шла в другой конец магазина. Там она проделывала то же самое. Я попросился подождать на улице и был отпущен.
Я стоял, опираясь плечом о бетонный фонарный столб. Мимо проплыла белая "Волга". Она неспешно катила, отражая осколки солнца на оставшихся позади кирпичных стенах. Однажды я вырасту и куплю себе такую же, и так же медленно, из области, въеду в самый центр, и это будет красиво. Бабушка неслышно подошла. В бумажном свертке меня дожидались бутылка кефира, сыр и батон белого хлеба. 1 марта 2006 года Закрыв кабинет на замок, я скинул пиджак, прошелся из угла в угол раз шесть-семь, посмотрел в окно и опустился в кресло, положив голову на стол. Свет я так и не включил, зная, что моя лампа гудит. Порой гудит до мигрени. Почему у меня нет просто света без звука?
Два раза стучали в дверь, один раз дергали ручку. Я встал, дошел до шкафа и решил исправить неправильный завтрак. Выпил половину винного бокала Hennessey ХО и закрыл глаза, борясь со жженьем и слезами. Повторил.
За редкими снежинками проглядывался Северянинский мост, за ним – серые безликие здания и трубы погибших фабрик.
Сейчас самое время позвонить Ильичу, как раз тот самый случай. Передо мной подписанная визитка и трубка. Но вместо смотрящего набираю Катю. С третьего раза отвечает, а ведь могла просто скинуть. Закрываю глаза и слушаю.
– Слышишь ты, тварь, зачем звонишь? У тебя такие проблемы будут, я тебе…
– Да ладно, Кать, я тебя тогда сгоряча послал, ты прости меня, я тогда не думал…
– Что ты думал, Миша? Ты, скотина…
– Прости меня, Кать, правда, просто тяжело мне жить с кем-то вместе, в одной квартире, ты понимаешь? Все, что я обещал, в силе, я больше всего хочу с тобой уехать отсюда…
Щелчок. Разговор прерван. Трубка снова на столе, бокал снова полон, а я упиваюсь собственной болью, из всех сил кусая согнутый указательный палец. Вряд ли она сразу выключит телефон. Можно успеть с CMC! "Zasun\' flomastery sebe v zhopu, i narisui mne radugu".
Зачем это? Детский сад какой-то.
Так, Катя говорит у меня будут неприятности? Вчера в мой магазин приехали какие-то чехи, спрашивали меня, перепугали наших девок, даже кассиршу, Марию Егоровну. Порезали итальянский диван из Малайзии за 310 тысяч рублей. Инкассо нагрянула в наш офис по фактическому адресу. В налоговой сегодня утром на мои вопросы отвечать не захотели, хотя еще несколько дней назад тот самый Айзатулин лизал так, что его язык фаршем выползал из динамика телефона. Вспомнив про Гришу, я не удержался и тоже отправил ему CMC: "Дети дворников, АУ?!" Выблядок кривоногий, ладно, выйдет на связь Валентина Михайловна, обсудим дела мои в нормальной обстановке.