- Жена-то? Тайно, конешно, жалеет. У меня счас без вычетов на руки выходит сто двадцать. И все целенькие. Площадь - тридцать восемь метров, обстановка… Сервант недавно купил за девяносто шесть рублей - любо глядеть. Домой приходишь - сердце радуется. Включишь телевизор, постановку какую-нибудь посмотришь… Хочу еще софу купить.
- Ходите, - сказал Славка.
Дядя Володя долго смотрел на фигуры, нахмурился, потрогал в задумчивости свой большой, слегка заалевший нос.
- Так, Славка… Ты как? А мы-так! Шахович. Софы есть чешские… Раздвижные - превосходные. Отпускные получу, обязательно возьму. И шкуру медвежью закажу…
- Сколько же шкура станет?
- Шкура? Рублей двадцать пять. У меня племянник часто в командировку на восток ездит, закажу ему, привезет.
- А волчья хуже? - спросил Славка.
- Волчья небось твердая, - сказала мать.
- Волчья вообще не идет для этого дела. Из волчьих дохи шьют. Мат, Славка. Дождик перестал; за окном прояснилось. Воздух стал чистый и синий. Только далеко на горизонте громоздились темные тучи. Кое-где в домах зажглись огни.
Все трое некоторое время смотрели в окно, слушали глухие звуки улицы. Просторно и грустно было за окном.
- Завтра хороший день будет, - сказал дядя Володя. - Вот где солнышко село, небо зеленоватое: значит, хороший день будет.
- Зима скоро. - вздохнула мать.
- Это уж как положено, У вас батареи не затопили еще?
- Нет. Пора бы уж.
- С пятнадцатого затопят. Ну пошел. Пойду включу телевизор, постановку какую-нибудь посмотрю.
Мать смотрела на дядю Володю с таким выражением, как будто ждала, что он вот-вот возьмет и скажет что-то не про телевизор, не про софу, не про медвежью шкуру - что-то другое.
Дядя Володя надел фуражку, остановился у порога…
- Ну, до свиданья.
- До свиданья…
- Славка, а кубинский марш не умеешь?
- Нет, - сказал Славка. - Не проходили еще.
- Научись, сильная вещь. На вечера будут приглашать… Ну, до свиданья.
- До свиданья.
Дядя Володя вышел. Через две минуты он шел под окнами - высокий, сутулый, с большим носом. Шел и серьезно смотрел вперед.
- Руль, - с досадой сказала мать, глядя в окно. - Чего ходит?..
- Тоска, - сказал Славка. - Тоже ж один кукует.
Мать вздохнула и пошла в куть готовить ужин.
- Чего ходить тогда? - еще раз сказала она и сердито чиркнула спичкой по коробку. - Нечего и ходить тогда. Правда что Гусь-Хрустальный.
В профиль и анфас
Hа скамейке, у ворот, сидел старик. Он такой же усталый, тусклый, как этот теплый день к вечеру. А было и у него раннее солнышко, и он шагал по земле и легко чувствовал ее под ногами. А теперь - вечер, спокойный, с дымками по селу.
На скамейку присел длиннорукий худой парень с морщинистым лицом. Такие толлько на вид слабые, на деле выносливые, как кони.
Парень тяжело вздохнул и стал закуривать.
- Гуляешь? - спросил старик.
- Это не гульба, дед, - не сразу сказал Иван. - Собачьи слезы, У тебя нет полтора рубля?
- Откуда?
- Башка лопается по швам.
- Как с работой-то?
- Никак. Бери, говорит, вилы да на скотный двор.
- Это кто, директор?
- Ну да. А у меня три специальности в кармане да почти девять классов образования. Ишачь сам, если такой сознательный.
- На сколь отобрали права-то?
- На год. А я выпил-то всего кружку пива! Да красенького стакан, А он придрался… С прошлого года караулил, гад, Я его тогда матом послал, он окрысился…
- Ты уж какой-то… шибко неуживчивый, парень. Надо маленько аккуратней. Чего вот теперь с ими сделаешь? Они - начальство…
- Ну и что?
- Ну и сиди теперь. Три специальности, а будешь сидеть. Где и смолчать надо.
Жгли ботву в огородах - скоро пахать. И каждый год одно и то же, а все не надоест человеку и все вдыхал бы и вдыхал этот горьковатый, прелый запах дыма и талой земли.
- Где и смолчать надо, парень, - повторил старик, глядя на огоньки в огородах. - Наше дело такое.
- Да я особо-то не лаюсь, - неохотно откликнулся Иван. - Если уж прицепится какой… Главное, я же правила-то не нарушал! - опять горько воскликнул он. - За стакан вина да за кружку пива - на год лишать человека!.. Паразит.
- Заглянь через плетень, моя старуха в огороде?
- Зачем?
- У меня под печкой бутылка самогонки есть. Я б те вынес похмелиться-то.
Иван поспешно встал, заглянул в огород.
- Там, - сказал он, - в дальнем углу. Сюда - ноль внимания.
Старик сходил в дом, принес бутылку самогона и немного батуну. И стакан.
- Что ж ты сразу не сказал? - заторопился Иван. - Сидит помалкивает!.. - Он налил стакан и одним духом оглушил. - Я вот такой больше люблю, чем первач. Этот с вонью, как бензин, - долго не будешь раздумывать. Кха!.. Пей. Сразу только.
Старик выпил не торопясь, закусил батуном.
- Как бензин, верно?
- Самогон как самогон. Какой бензин?
- Ну вот! - Иван хлопнул себя ладонью в грудь, - Теперь можно жить. Спасибо, дед. Хошь моих? - Протянул пачку "Памира".
Старик с трудом ухватил негнущимися пальцами сигаретку, помял-помял, посмотрел на нее внимательно, прикурил.
- Петька-то пишет?
- Пишет. Помру я скоро, Иван.
Иван удивленно посмотрел на старика:
- Брось ты!..
- Хошь брось, хошь положь… на месте будет. - Старик говорил спокойно.
- Болит, што ль, чего?
- Нет. Чую. Тебе столько годов будет, тоже учуешь.
Ивану сделалось хорошо от самогона, не хотелось говорить про смерть.
- Брось! - сказал он. - Поживешь. Гармонь, што ль, принесть?
- Неси.
Иван перешел через дорогу, вошел в дом… И его долго не было. Потом вышел с гармошкой, но опять хмурый.
- Мать, - сказал он. - Жалко вообще-то…
- Все жа ехать хошь?
- Ну а что делать-то? - Иван, видно, только что так говорил с матерью. Не могу же я на этот… Да ну - к черту совсем! Я Северным морским путем прошел… Я моторист, слесарь пятого разряда… Ну ладно, год не буду ездить, но неужели… Да ну - к черту! - Он тронул гармонь, что-то такое попробовал и бросил. Ему стало грустно. - Не везет мне тоже, дед. Крепко. Женился на Дальнем Востоке, так? Родилась дочка… А она делает фортель и уезжает к мамочке в Ленинград. Ты понял? - Он часто рассказывал, как он женился.
- Пошто в Ленинград-то?
- Она на Дальнем Востоке за техникум отрабатывала. Да мне ее-то - черт с ней, мне дочь жалко. Снится.
- К ей теперь поедешь?
- К жене?! Она второй год замужем… Молодая красивая кыса.
- А куда?
- К корешу одному… На шахты. Может, не на все время. Может, на год…
- На год у вас теперь не получается. Шибко уж легко стали из дому уходить.
- Ну а что я тут буду делать-то?! - опять взвился Иван. - На этот идти, на… Да ну, к черту! - Он развернул гармонь, заиграл и стал подпевать - как-то нарочно весело, зло:
Вот живу я с женщиной,
Ум-па-ра-ра-ра!
А вот уходит женщина
Д от меня.
Напугалась, лапушка?
Кончена игра!..
Старик все так же спокойно слушал.
- Сам сочиняю, - сказал Иван. - На ходу прямо. Могу всю ночь петь.
А мы не будем кланяться -
В профиль и анфас;
В золотой оправушке…
- Баламут ты, Ванька, - сказал старик. - Ну, пошел ба, поработал год на свинарнике… Мать не жалеешь. Она всю жись и так одна прожила.
Иван перестал играть, долго молчал.
- Не в этом дело, дед. Мне обидно. Что, думаешь, у них не нашлось бы места, где устроить меня? Что им, один лишний слесарь помешает? Я тебя умоляю!.. Директор на меня тоже зуб имеет. Я его дочку пару раз проводил из клуба, он стал опасаться. А там можно опасаться: полудурок. А я трепаться умею… Я б ему сделал подарок. Зря, между прочим, не сделал.
- Чтоб в подоле принесла? Подарок-то?
- Ага. Скромный такой. К Восьмому марта.
- Это вы умеете.
- Вообще грустно, дед. Почему так? Ничего неохота… как это… как свидетель. Я один раз свидетелем был: один другому дал по очкам, у того зрение нарушилось. И вот сижу я на суде и не могу понять: я-то зачем здесь? Самое ж дурацкое дело! Ну, видел - и все. Измучился, пока суд шел. - Иван посмотрел на огоньки в огородах, вздохнул, помолчал. - Так и здесь. Сижу и думаю: "А я при чем здесь?" Суд хоть длинный был, но кончился, и я вышел. А здесь куда выйдешь? Не выйдешь.
- Отсюда одна дорога - на тот свет.
Иван налил в стакан, выпил.
- Нет счастья в жизни, - сказал он и сплюнул. - Тебе налить?
- Будет.
- Вот тебе хорошо было жить?
Старик долго молчал.
- В твои годы я так не думал, - негромко заговорил он. - Знал работал за троих. Сколько одного хлеба вырастил!.. Собрать ба весь, наверно, с год все село кормить можно было. Некогда было так думать.
- А я не знаю, для чего я работаю. Ты понял? Вроде нанялся, работаю. Но спроси: "Для чего?" - не знаю. Неужели только нажраться? Ну, нажрался… А дальше что? - Иван серьезно спрашивал, ждал, что старик скажет. - Что дальше-то? Душа все одно вялая какая-то…
- Заелись, - пояснил старик.
- И ты не знаешь. У вас никакого размаха не было, поэтому вам хватало… Вы дремучие были. Как вы-то жили, я так сумею. Мне чего-то больше надо.