Колька ссыпал капсюли в карман, закурил… Как-то странно внимательно, с кривой усмешкой посмотрел на фельдшера. Поднялся.
- Спасибо за капсюли.
- На здоровье. Сам бы поохотничал сейчас… - вздохнул фельдшер и почесал лысину. - Но… но отпуск только в августе.
Колька вышел за ворота, остановился. Долго стоял, глядя вдоль улицы.
Повернулся и пошел обратно.
- На капсюли-то, - сказал он фельдшеру. - У меня своих хоть отбавляй.
Фельдшер сделал брови "домиком":
- Что-то непонятно.
Колька нахмурился.
- Посмотри ногу… хочу протез попробовать. Надоело так.
- А-а. - Фельдшер глянул Кольке в глаза… и сам смутился. - Давай ее сюда.
Вместе долго рассматривали ногу
- Здесь чувствуешь?
- Чувствую.
- А здесь?
- Ну-ка еще… Чувствую.
- Пошевели. Еще. А теперь - вбок. Подвигай, подвигай. Так. - Фельдшер выпрямился. - Вообще-то… я тебе так скажу: попробуй. Я затрудняюсь сейчас точно сказать, но попробовать можно. Ее придется отнять вот по этих пор. Понимаешь?
- Понимаю.
- Попробуй. Сразу, может, конечно, не получится. Придется поработать. Понимаешь?
Колька пришел домой и стал собираться в дорогу - в город, в больницу. Матери не сказал, зачем едет, а отца вызвал на улицу и объяснил:
- Поеду ногу отрублю.
- То есть как? - Андрей вытаращил глаза.
- Протез хочу попробовать.
Через неделю Кольке отпилили ногу. Осталась култышка в двадцать семь сантиметров.
Когда рана малость поджила, он начал шевелить култышкой под одеялом - тренировал.
Приехал отец попроведать. Долго сидел около койки… Не смотрел на обрубок: какая-никакая, все-таки была нога. Теперь вовсе никакой.
Потом Колька, не заезжая домой, отправился в Н-ск.
Домой явился через полмесяца… С какой-то длинной штукой в мешке.
Мать так и ахнула, увидев Кальку "без ноги". Колька засмеялся…
Развязал мешок и брякнул на пол сверкающий лаком протез.
- Вот… нога. Ноженция.
Все с интересом стали разглядывать протез. А Колька стоял в сторонке и улыбался: он уже насмотрелся на него дорогой.
- Блестит весь… Господи! - сказала мать.
Отец как механик забрал протез в руки и стал детально изучать.
- Добрая штука, - заключил он. - Не то что у деда Кузьмы - деревяшка.
Всем очень понравился протез. Все верили - и Колька верил, - что на таком-то протезе дурак пойдет. Уж очень добротно, точно, крепко, изящно он был сработан: весь так и сверкал лаком и всяческими пристежками и винтами.
- Когда попробуешь? - спросил отец, взвешивая протез на руке.
- Подживет нога хорошенько - попробую. Не велели торопиться.
Стояла темная ночь. Далеко-далеко мерцали зарницы.
Калька рано ушел в свой сарай. Лег и стал ждать.
Стихло во всей деревне.
Калька подождал еще немного, зажег лампу и стал надевать протез. Надел. Закурил… Курил и смотрел на протез.
- Ничего себе… ноженька. Хэх! - Улыбнулся.
Старательно погасил окурок. Встал. Его шатнуло в сторону, как пьяного. Он удержался руками за спинку кровати. Постоял, шагнул здоровой ногой. А левую, с протезом, не мог сдвинуть. Стал падать. Опять схватился за кровать… подтянул протезную ногу. Сердце сильно колотилось.
- Ничего. Придется, конечно, поработать, - сказал сам себе.
Еще одна попытка - нет. Левая нога не шагала. Тогда Колька далеко шагнул правой и что было силы рванулся всем телом вперед, подтягивая левую. Упал. Долго лежал, вцепившись руками в землю. Левая нога не шагала. Нисколько. Даже на полшажка.
- Ну ничего… Паразитка. С непривычки… - Поднялся. Еще попытка. И еще. Нет.
Колька устал.
- Перекурим это дело. - Он говорил зло. Он уже не верил в успех, но признаться в этом было страшно. Просто невозможно. Нет! Как же?..
Покурил и снова с остервенением стал пытаться пройти на протезе. И снова - нет. Нет и нет.
Колька матерно выругался и лег на кровать. Ему бросилось в глаза ружье, висевшее на стенке, над кроватью… Он поднялся… И снова стал пробовать двигать левой ногой.
- Пойдешь, милая. Ну-ка… Оп-п! Паразитка! - тихо ругался он.
Натруженная култышка горела огнем, как сплошной нарыв. Колька отстегнул протез и стал дуть на култышку. Потом, превозмогая боль, снова пристегнул протез.
- А сейчас?.. Ну-ка!.. Опять нет?
Светало.
- Гадина, - сказал Колька и лег на кровать. И закрыл глаза, чтобы ничего не видеть. Чья-то сальная, безобразная морда склонилась над ним и улыбнулась поганым ртом. Колька открыл глаза… - Ах ты гадство, - тихо повторил он. И снял со стенки ружье…
Отец узнал о несчастье на другой день, к вечеру (он ездил в район насчет запасных частей). Ему сказали, когда он подъезжал к дому. Он развернул коня и погнал в больницу.
- Сейчас лучше бы не надо, - пояснил приезжий доктор. - Сейчас он…
Отец отстранил доктора и пошел в палату.
Колька лежал на спине весь забинтованный… Бледный, незнакомый какой-то - как чужой. Он был совсем безнадежный на вид. В палате пахло йодом.
Отец вспотел от горя.
- Попросил бы меня - я бы попал куда надо… Чтоб сразу уж… - Голос отца подсекся… Он вытер со лба пот, сел на табуретку рядом с кроватью.
Колька скосил на него глаза… Пошевелил губами…
- Болит? - спросил отец.
Колька прикрыл глаза: болит.
- Ээ… - Отец поднялся и пошел из палаты.
- Вот как обстоит дело: все зависит от того, как сильно захочет жить он сам. Понимаете? Сам организм должен…
Отец обезумел от горя: взял доктора за грудки:
- А ты для чего здесь? Организм!..
- Не нужно так. Отпустите. Мы сделаем все, что можно будет сделать.
Отец отпустил доктора, хотел еще раз войти в палату, но перед самой дверью остановился, постоял… и пошел из больницы. Он уже далеко отошел, потом вспомнил, что приехал сюда на лошади. Вернулся, сел на дрожки, подстегнул коня…
Мать Кольки лежала в постели - захворала с горя.
- Как он там? - слабым голосом спросила она мужа, когда тот вошел в избу.
- Если помрет, тебе тоже несдобровать. Убью. Возьму топор и зарублю. - Андрей был бледный и страшный в своем отчаянии.
Мать заплакала.
- Господи, Господи…
- Господи, Господи!.. Только и знаешь своего Господа! Одного ребенка не могла родить как следует… с двумя ногами! Я этому твоему Господу шею сейчас сверну - Андрей снял с божницы икону Николая-угодника и трахнул ее об пол. - Вот ему!.. Гад такой!
- Андрюша!.. Господи… Это из-за Глашки он. Полюбилась она ему, змея подколодная… Был парень как парень, а тут как иглу съел.
Андрей некоторое время тупо смотрел на жену.
- Какую Глашку?
- Какую Глашку!.. Одна у нас Глашка.
Андрей повернулся и побежал к Глашке.
- Дядя Андрей, миленький!.. Да неужели из-за меня это он? А что делать-то теперь?
- Он поправится. - Андрей шаркнул ладонью по щеке. - Если бы ему сказать… кхе… он бы поправился. И за такого, мол, пойду… Врач говорит: сам захочет если… Соври ему. А?
Глашка заплакала.
- Не могу я. Мне его до смерти самой жалко, а не могу. Другому сказала уж…
Андрей поднялся:
- Ты только не реви… Моду взяли: чуть чего, так реветь сразу. Не можешь - значит, не можешь. Чего плакать-то? Не говори никому, что я был у тебя. - Андрей снова пошел в больницу.
Колька лежал в том же положении, смотрел в потолок, вытянув вдоль тела руки.
- Был сейчас дома… - Андрей погладил жесткой ладонью тугой сгиб колена… поправил голенище сапога. - К Глашке зашел по пути…
Колька повел на отца удивленные глаза.
- Плачет она. Что же, говорит, он, дурак такой, не сказал мне ничего. Я бы, говорит, с радостью пошла за него…
Колька слабо зарумянился в скулах… закрыл глаза и больше не открывал их.
Отец сидел и ждал, долго ждал: не понимал, почему сын не хочет слушать.
- Сынок, - позвал он.
- Не надо, - одними губами сказал Колька. Глаз не открыл. - Не ври, тятя… а то и так стыдно.
Андрей поднялся и пошел из палаты, сгорбившись. Недалеко от больницы повстречал Глашку. Та бежала ему навстречу
- Скажу я ему, дядя Андрей… пусть! Скажу, что согласная, - пусть поправляется.
- Не надо, - сказал Андрей. Хмуро посмотрел себе под ноги. - Он так поправится. Врать будем - хуже.
Колька поправился.
Через пару недель он уже сидел в кровати и ковырялся пинцетом в часах - сосед по палате попросил посмотреть.
В окна палаты в упор било яркое солнце. Августовский полдень вызванивал за окнами светлую тихую музыку жизни. Пахло мятой и крашеной жестью, догоряча нагретой солнцем. В больничном дворе то и дело горланил одуревший от жары петух.
- Не зря он так орет, - сказал кто-то. - Курица ему изменила. Я сам видел: подошел красный петух, взял ее под крылышко и увел.
- А этот куда смотрел, который орет сейчас?
- Этот?.. Он в командировке был - в соседней ограде.
Колька тихонько хохотал, уткнувшись в подушку. Когда его кто-нибудь спрашивал, как это с ним получилось, Колька густо краснел и отвечал неохотно:
- Нечаянно. - И склонялся к часам.
Отец каждый день приходил в больницу… Подолгу сидел на табуретке, около кровати. Смотрел, как сын ковыряется в часах.
- Как там, дома? - спрашивал Колька.
- Ничего. В порядке. Потеряешь колесико-то… - Отец с трудом ловил на одеяле крошечное колесико и подавал сыну.
- Это маятник называется.
- До чего же махонькое! Как только ухитряются делать такие?