Он пичкал нас своими воспоминаниями о Вьетнаме. Все они были, на первый взгляд, не более достоверны, чем те, что мы уже слышали от моего дяди. Но Джек Клоуд показал нам свои фотографии из Сайгона, шрамы от шрапнели на спине, любовные письма от его японки - всё было похоже на правду, о таких доказательствах Джимми Коронко мог только мечтать.
Сиукс иногда соблазнял нас на рыбалку. Он обзавёлся когда-то замечательной лодкой из армейских запасов, которую каждый раз нужно было заново собирать. В этой ореховой скорлупке мы часами гребли на холоде, всегда вдоль берега, время от времени забрасывали удочки, но так ничего и не поймали.
- Ребята! Я вам давно хотел сказать, - заявил Джек, - правда такова, что я уже много лет рыбачу в этом озере, но ещё ни разу не поймал ни одной рыбы. Судя по всему, вода здесь отравлена. Чарлз Адаме утверждает, что если здесь вообще и водится какая-то рыба, то лишь мутированные уроды!
Я бы тоже не удивился, если бы в этом солёном бульоне, который изображал посреди Юты море, действительно жили какие-нибудь монстры с чешуёй, плавниками и зубами.
Мы с Чаком время от времени думали о том, как там поживают без нас два старых господина в Виннипеге, а Калифорния, наш рай, вызывала у нас теперь тихий смех. Да есть ли вообще такая земля, спрашивали мы себя. Попадём ли мы туда когда-нибудь, под солнце Тихого океана, в бухту Сан-Франциско, куда заплывают иногда по ошибке киты-убийцы и залечивают там свои гарпунные раны?
Мы задержались на Солёном озере до Дня благодарения - в основном ради Джека Клоуда. Он признался нам, что не отказался бы от некоторого разнообразия, поскольку уже в пятый раз празднует День благодарения в одной и той же компании, и ему уже изрядно это надоело, потому что Чарлз Адаме, напившись, произносит свои безумные монологи об астероидах и кометах, а его жена без передышки меняет вечерние платья, как на показе мод.
Жарить на гриле индейку было страстью Джека. Он фаршировал её калифорнийскими фруктами и разбавлял жирный соус несколькими ложками белого вина
Он говорил Чарлзу:
- Что ты так угрюмо пялишься на меня? Не бойся, я не утоплю эту индейку в вине!
Вечером в День благодарения мы увидели Друга Детства в её самом изысканном наряде: белое шёлковое платье, лодочки на шпильках, на загривке боа из страусовых перьев до лодыжек и меховое манто; пальцы унизаны золотыми кольцами, ногти отлакированы до блеска, как крылья у свежепокрашенного автомобиля, волосы начёсаны так высоко, будто на её голову водрузили старую верёвочную швабру.
Мы с Чаком не знали, смеяться нам или плакать, и решили бороться с этим кошмаром при помощи алкоголя.
После нескольких порций напитка мы принялись ворошить наше прошлое, словно рылись в ящике со старыми семейными фотографиями. Мы рассказывали о нашем детстве: я - о моём в Ротфлисе, Чак - об индейской резервации в Колорадо. Наши хозяева слушали нас раскрыв рты.
К полуночи вдруг стало невыносимо холодно, и мы удалились в нашу палатку-иглу. Начался дождь. Сильный ветер обрушился с гор на долину. Мы наглухо задраили в палатке все переборки и забились в наши спальные мешки.
Часа через три я проснулся оттого, что Чак тряс меня как сумасшедший. Я даже испугался, что он выворотит мне из суставов обе руки. Он мотал мою голову туда и сюда как погремушку.
- Тео! - орал он. - Конец света!
- Я слышу только бульканье, больше ничего, - пробормотал я и перевернулся на другой бок. - Это всего лишь дождь!
В этот момент земля начала дрожать и раздался адский грохот, как будто взорвался старый многоэтажный дом.
- Езус! - вскричал я. - Что там происходит? Атомная война в такой пустыне?!
Мы высунули носы из палатки. Дождь в горах собрался в подземные потоки, гигантские водные массы с камнями и глиной прорвались из чёрной пасти, отдалённой от нас не больше чем метров на пятьсот, и устремились к озеру, пересекая пляж. Разрушительная волна погребла под собой биотуалеты и разливалась вширь с устрашающей скоростью, как лава при извержении вулкана. Было необычайно светло, просеки на берегу, проложенные опустошительным потоком, были огромны, от серебристых домиков на колёсах не осталось и следа.
- Неужто америкосы погибли? - спросил Чак.
- Может, они просто уехали! - сказал я. - Но тогда бы Джек нас непременно предупредил, или как ты считаешь?
- Какая теперь разница! Я знаю одно: нужно скорее отсюда смываться!
- В Калифорнию? Мне уже и этого хватило!
- Тогда поехали назад, - сказал Чак, - к Бэбифейсу и Джимми. Деваться больше некуда!
- Но это значило бы, что мы струсили! Подумай хоть об этом! Что же это за путешествие?
- Калифорния и так повсюду! - сказал Чак. - А главное, она там, где мы… А эта природная катастрофа - плохой знак. Я индеец, я знаю, что говорю.
Мы в панике побросали наши вещи - палатку - иглу и всё дорогое оснащение навалом в багажник "форда", повернули ключ зажигания и увидели в свете фар следы колёс. Чак сказал:
- Вот жопа этот Джек! Перессался от страха и бросил нас погибать! Ничего себе, герой войны!
Через несколько минут мы снова были на пути, ведущем назад, к дому, на той же самой дороге, которая четыре недели назад должна была привести нас прямо к Калифорнии, в лучшее будущее.
15
Мы проделали путь до Виннипега, уложившись всего в четыре дня. Короткие остановки мы использовали только для того, чтобы немного поспать. Но в чистом виде обратная дорога заняла у нас не больше двадцати часов.
После длинного звонка в дверь нам открыл Бэбифейс. Он держал в руке пластиковое ведёрко, полное кубиков льда.
- Очень хорошо, что вы снова здесь, ребята! - обрадовался он, увидев нас. - А то я уже не знаю, что мне делать с Джимми Коронко. Я перепробовал всё, что только можно: таблетки, холодные компрессы, массаж спины, бичевание, выпотевание и танцы. Ничего не помогает!
- Неужто мой дядя болен? Он лежит в постели? - спросил я.
- Не-е, - сказал Бэбифейс. - Он сидит на кухне, курит как паровоз и пьёт!
- Старик что, не в своём уме? - спросил Чак.
- Я бы так не сказал, - ответил Бэбифейс. - Идёмте-ка лучше со мной!
Джимми сидел за столом - и с отсутствующим видом смотрел на пепельницу, полную до краёв. Перед ним лежали голосовой генератор и его блокнот для заметок. Он исхудал, даже как - то иссох. Волосы свалялись и засалились, лицо заросло щетиной. Он наверняка потерял килограммов десять, но лицо, покрытое красными пятнами, как при ветрянке, слегка опухло от обильного курения и от виски.
- Хай, дядя! - поздоровался я.
- Хай, Джимми! - сказал Чак.
Он ничего не ответил.
Мы подсели к нему, а Бэбифейс приготовил ему на лоб новый компресс из кубиков льда.
- Дядя, - сказал я, - ну что же ты молчишь? Скажи что-нибудь! Что с тобой?
Он подвинул мне свой блокнот, раскрытый на странице шестьдесят два.
- Давай, Тео! - веселился Чак. - Читай вслух!
- О'кей! Здесь написано: "Простой польский мужчина невысок ростом, потому что он постоянно получает по шапке. Но окончательная его погибель - это индейская женщина. Она непрерывно домогается его, а если он больше не может, она избивает его до полусмерти, докрасна и до синяков".
Чак разразился смехом:
- Джиммочка! Что это опять за история?
Дядя Джимми пролепетал:
- Толстая Мэрри - ей постоянно нужно было от меня только одно! А две недели назад я вдобавок ко всему получил из Ротфлиса письмо: "Твой отец умер, пришли денег, похороны обошлись дорого. Аня Малец".
- Как, Леопольд умер? А Аня? Малец?! Не могу поверить! - воскликнул я.
- Ты, идиот! Я в трауре! - сказал он. - Мой отец покинул нас! И Мэрри тоже: ши из гон с водителем грузовика. Правда, я по этому случаю трижды с облегчением перекрестился!
- Чёрт возьми! - воскликнул я. - Что там конкретно написано, в этом письме из Ротфлиса?
- Твоя тётя стала мамой, - объявил дядя. - От поселкового старосты Малеца! Но это же такой позор для всей семьи Коронржеч! И они поженились. Здесь фотография их свадьбы и их дочурки. Посмотри!
Он схватил лежавший на столе конверт, измятый и захватанный его жирными пальцами. Я прочитал письмо - дважды, трижды - и придирчиво рассмотрел фотографии.
Чак сказал:
- Джиммочка! А что там такое с толстой Мэрри? Ты что, влюбился? Наделал глупостей?
- Тьфу! - сказал мой дядя. - Какие там глупости! Во всём виноват твой старик. Это он притащил в дом эту бомбу, сразу после того, как вы уехали! Боже, боже мой! Моя кровать проломилась в первую же ночь!
Бэбифейс сказал:
- Я только хотел помочь моему белому брату. Он был в печали. Одинокий. Голодный и грязный. И тогда я позвонил в Ванкувер Мэрри, моей кузине. Коронко нужна была скво, женщина!
- В следующий раз ты уж, пожалуйста, спрашивай меня, - сказал Джимми, - когда ставишь на карту мою жизнь. Знаю я этих любителей сделать тебя счастливым. Ты не хочешь, но они осчастливят тебя насильно. В этом коммунисты были большие умельцы!