Вечером по дороге на Виннипег каждые двадцать минут проезжала какая-нибудь машина, и свет фар скользил прямо по нашим головам. Нет, эту часть дикой природы гризли будут обходить далеко стороной, в этом можно было не сомневаться. Мы сидели, сонные от тяжёлой еды, на толстом бревне, Джимми и я обрабатывали банки "Уайлд кэт" и бросали окурки в костёр. Мы помалкивали. Про газетную статью и моего немецкого дедушку мы и думать забыли. И только заслышав на лесной дороге рёв спортивной машины Чака, мы снова очнулись.
Чак привёз с собой двух девушек. Он представил их нам как Тину и Мону. Они были не старше двадцати и приехали из Германии.
Джимми тихо сказал:
- Типи-мини! Если они не шлюхи, то я готов сожрать веник!
- Будь полюбезнее! - сказал Чак. - У тебя иногда получается. Например, сегодня твоё утреннее морзе-послание было очень хорошим. Описание дороги оказалось точным!
- Но там ни слова не говорилось о девушках лёгкого поведения! 1
- Всё ясно, Джимми! - сказал я по-польски. - Шлюхи в дорожных ботинках и норвежских пуловерах!
Потом я спросил Чака:
- И где ты их только подцепил?
- В моей мастерской, - сказал он. - Классика: поршневые кольца износились, двигатель масло жрёт! Думаю, до понедельника я управлюсь, тут никаких проблем! После этого Тина и Мона продолжат своё отпускное путешествие.
- Ах вот как обстоят дела! - сказал Бэбифейс. - Так это твои клиентки!
Девушки проголодались. Дядя Джимми заставил меня перевести, что он сейчас же подаст им лучшие котлеты во всей Манитобе. Ещё он сказал:
- Расскажи им про Вермахт и твоего дедушку! Всё-таки их земляк! Они наверняка его знают!
- Ты разве не слышал? Они хорошо говорят по-английски! - сказал я. - Куда я полезу с моими жалкими крохами немецкого! И оставь, наконец, моего дедушку в покое!
Я пригляделся к Тине и Моне получше. Они мне не понравились. Где тонкие скулы Агнес? Где её светлые волосы? И ещё: они были в брюках, тем более в джинсах, чего я совсем не любил, - я хотел, чтобы были юбки, безумные юбки с красными маками, и чулки!
Чак проглотил котлеты Джимми в рекордное время, потому что хотел вернуться с девушками в Виннипег до девяти часов.
- Поехали с нами, Тео! - сказал он. - Сходим потанцуем!
- С этими-то германскими огородными пугалами? Нет уж! Ни за что! - сказал я.
- Что я сделал не так? Я подцепил жирную добычу, а ты снова портишь всю игру! - обиделся Чак и направился с девушками к машине.
- Посмотри на своего друга, - сказал Джимми, - он всего лишь слесарь при домашней мастерской! Особо похвастаться нечем, но в одном пункте он прав: у тебя нет квалификации! Женщины от тебя бегут, потому что ты гонишься за призраком по имени Агнес. Мне, например, нет никакого дела до всех старых историй, я всегда живу сегодняшним днём - и на всю катушку!
Мы оставались в этой рыбацкой хижине до воскресенья, как и было задумано. Озеро Виннипег было словно выметено, щука не клевала, хотя мой дядя забрасывал свою специальную блесну, которую сам выточил из старой ложки у Чака в мастерской. Как любезно он ни приглашал щук на их последнюю трапезу, это не возымело никакого действия:
- Эй, вы, акулы! Ну, поплавали, набили себе брюхо досыта, пора уже и честь знать!
Бэбифейс скрёб себе голову и говорил:
- Озеро большое, берег без горизонта, и если рыбак хочет перехитрить щуку, он должен обзавестись моторной лодкой!
- Не бойсь, краснокожий! - сказал Джимми. - Газетная статья про Теофила сделает нас богатыми и знаменитыми. Тогда мы купим высоковольтный разрядник. Опускаешь в воду намёт с зарядом в тысячу вольт!.. Вот тогда увидишь, чего мы понавытащим. Рыбаки и браконьеры из Ротфлиса только так и делают, поверь мне!
В понедельник позвонил Дэвид Юнг и сказал:
- Решили давать эту историю!
Вначале я был против публикации. Я не хотел, чтобы посторонние люди рылись в моём прошлом своими любопытными грязными пальцами. Кто знает, что тут может неожиданно обнаружиться. Слухи, которые когда-то распустили мои родные из Ротфлиса, и без того наделали немало путаницы. Я уже не знал, кому и верить. Джимми или моей матери? Ну уж, наверное, не Сильвии, которая уже много лет молчит и, пожалуй, даже не знает, что я навсегда покинул Ротфлис.
Мой дядя только посмеивался надо мной и говорил, что я жалею сам себя, вместо того чтобы наконец стать взрослым мужчиной и порвать с воспоминаниями детства.
- Вытряхни наконец своего дедушку из ящика, - сказал он. - Глядишь, он ещё и гроши тебе принесёт!
Я сто раз всё обдумал и наконец согласился. Джимми убедил меня, что я должен подвести под моим прошлым жирную черту и всё перекроить, даже мою любовь к Агнес.
Мистер Юнг прислал Бэбифейсу шоколадные конфеты и открытку с наилучшими пожеланиями. Я же, наоборот, получил чек на шестьдесят пять долларов.
- Я думаю, - сказал Джимми, - что это только аванс!
В середине ноября это наконец свершилось - мы оказались на первой полосе под заголовком "Немецкий солдат и индейцы", как и предсказывал мистер Юнг, правда, в региональной части газеты. Попасть в международный отдел у нас не было никаких шансов, мы не могли конкурировать с новостью из Берлина: "Открытие границы в Германии!"
Дядя прочитал заголовок и сказал:
- У меня крыша едет! Германия напала на Германию!
- Что, началась Третья мировая война? - спросил Бэбифейс.
Через несколько дней после публикации о моём дедушке нам позвонил Гржибовский и приказал немедленно и без возражений явиться в его кабинет в "Принцессе Манор".
Я предчувствовал неладное. Дядя Джимми успокаивал меня и говорил:
- Мы покажем Рихарду статью в газете. Вот он удивится! Он вырежет фото твоего дедушки, а также семьи Коронко с Бэбифейсом и повесит на стене в своём кабинете. А скоро мы наверняка получим орден за заслуги в деле взаимопонимания между народами!
Джимми захотелось непременно купить ещё две рамки для картинок, под золото. Из-за этого мы опоздали на полчаса и нашли нашего шефа в очень плохом состоянии. Лицо у него пожелтело и позеленело, глаза смотрели растерянно. У меня было впечатление, что он больше не встанет со своего кресла, а если и встанет, то тут же рухнет замертво.
- Шеф! Что с вами? Инфаркт или что? - спросил Джимми.
- Вы и ваш племянник! - тихо сказал Гржибовский. - Вы и этот представитель немецкого народа! Этот шваб! Я видел всё! Эту вашу статью! Дедушка нападает на нашу родину, а внук ещё и гордится всей этой историей и позволяет её напечатать в газете. Я не потерплю, чтобы эта нацистская пропаганда наносила урон моему доброму имени! Как на родине, так и за границей!
- Что-что, извините, нанесло урон вашему имени? - переспросил Джимми.
- А вы молчите! - прикрикнул Гржибовский. - Отныне я запрещаю вашей нацистской группе выступления в моём клубе! Вы уволены! Вы, ренегаты!
- Есть! - сказал мой дядя. - Но, шеф! Вы хорошо это обдумали? Так скоро вы не найдёте новую группу, которая согласилась бы играть за такую нищенскую плату!
- Оставь это, дядя, - сказал я, - у старика не все дома! Однажды он приползёт на коленях и будет хныкать, чтобы мы снова выступали у него, вот посмотришь!
- Только через мой труп! - кричал наш шеф. - Сейчас же покиньте это учреждение польской культуры! Вы, коллаборационисты!
Запрет на выступления в "Принцессе Манор" оставил меня равнодушным; я уже давно смирился с тем, что, возможно, придётся играть просто на улице.
Мне даже не надо будет класть перед собой шапку с монетами и однодолларовыми купюрами, чтобы заработать почти треть того, что мы получали как группа "Блэк из уайт".
Я был на сто процентов убеждён, что Рихард Гржибовский позовёт нас на сцену ещё до Рождества, поскольку, воистину, найти замену нашей с дядей группе на какой бы то ни было широте Земли было полностью исключено. Итак, я верил в скорое возрождение "Блэк из уайт".
Мой дядя вообще не думал обо всей этой истории. Он просто списал нашу группу. Он распрощался с ней при помощи множества банок пива и одиноких вечеров, в которые он слушал в своей комнате живые записи последних двух лет на кассете.
Был декабрь. Однажды вечером Джимми случайно поведал мне, что его шеф набирает новую бригаду, которая вот-вот должна приступить к работе: вначале люди будут заняты на внутренней отделке, а летом главным образом на кровельных работах.
Я сразу понял, что это мой шанс, и сказал, излучая радость:
- Ну так я готов!
- Откуда такая внезапная перемена убеждений? - спросил он. - Интеллектуал хочет снизойти до нас, до рабочего класса?
- Нет, он только хочет спасти свою шкуру! Следующий вор, который явится в видеопрокат, может быть, окажется повидавшим виды солдатом с базукой. До тебя дошло?
- Ещё как! У тебя, видимо, совсем измотаны нервы - того и гляди сорвёшься, - сказал он. - Если так, то завтра я могу спросить у Рыбака. Но это посредничество будет тебе чего-нибудь стоить. Скажем, так: двадцать долларов!
На следующий день во время обеденного перерыва Джимми позвонил мне. Он был краток:
- Рыбак сказал, будешь на подхвате!
- Когда начинать? - спросил я его.
- Со второго января - приказ твоего нового начальника!
Я положил трубку и в ту же минуту побежал в заднее помещение к мистеру Шорту и сказал:
- Прежде чем какой-нибудь сумасшедший пристрелит меня, лучше я сам уйду! А вы - страховой мошенник!
От неожиданности он оторопел, но быстро пришёл в себя и сказал:
- Неплохая шутка! Я её запомню, а теперь перенеси свою почтенную задницу за дверь и больше никогда здесь не показывайся! Я не могу держать за стойкой проката чокнутых психопатов!