Главная вина за это не на мне. Были вечера, много вечеров, которые никак не хотели кончаться, которые и по сей день сопутствуют нам с дядей. Стоило нам начать дискутировать, как возникали и разветвлялись бесконечные, безымянные потоки! Мы забывали обо всём на свете - о том, что ночь, о нашей работе, о том, откуда мы приехали и что нам, собственно, нужно в Канаде. Мы не смотрели на часы, а просто говорили до тех пор, пока не опустошали холодильник: в нём не оставалось ни пива, ни еды, ни даже солёного огурчика на закуску. А мы всё продолжали говорить и не могли остановиться. Мы не делали ничего плохого, думал я, ведь без нас мир перестал бы существовать, потому что кто-то же должен был говорить, кто-то же должен был спорить.
Например, я задаю Джимми вопрос:
- Лех Валенса, от кого он получает доллары - от ЦРУ или от Ватикана?
И дядя тут же отвечает мне следующим вопросом:
- Неужто Канада единственная страна, где можно было пережить мировую войну?
Я отпасовываю мяч назад:
- Неужто у русских есть новое сверхоружие, о котором пока никто даже не догадывается?
Тогда он снова спрашивает:
- Интересно, сколькими иностранными языками владеет немецкий канцлер?
И так продолжается всю ночь; Джимми отвечает:
- Ясно, у русских есть сверхоружие! Представляешь, насколько оно секретно! Однажды я видел его в Друскининкае - покрашено в красный цвет, с серпом и молотом. Если они его сбросят, вначале ничего не заметишь, и вдруг глядь - ты мёртвый, а всё остальное как стояло, так и стоит. И вот являются эти братки, ездят на твоём новеньком "бьюике" и поселяются в твоём доме. Вот так!
Должно быть, для Агнес всё это было мукой невыразимой, и эту муку она терпела почти три года, это я признаю.
Даже когда она звала меня к себе в постель, я предпочитал продолжать разговор с Джимми.
- Агнес, милая! Завтра я достану тебе солнце с неба! - говорил я.
- Не нужны мне ни солнце, ни луна! - говорила она. - Я хочу только квартиру для нас двоих!
Но я не мог оставить дядю. Что бы тогда с ним стало? Когда он идёт в магазин и делает покупки, его английский понимают только китайцы и индусы: "Холь мач? Сирти ту? Экспенсив, вери экспенсив!"
В конторах, где мы, например, должны были продлевать разрешение на наше пребывание, Джимми всегда представлялся стандартной фразой, которую он часами репетировал перед зеркалом: "Экскьюз ми! Май нейм из Джимми Коронко. Дис из э бъютифол кантри. Ай эм поленд!" - при этом он кланялся и придурковато улыбался. На большее его не хватало.
Но и Агнес я тоже ни за что не хотел потерять. Ей были посвящены все мои песни, которые мы играли в клубе "Принцесса Манор", каждую из них я мог бы подписать ей. Нет, разумеется, я ни в коем случае не хотел её потерять, но у нас больше не было общих тайн, как в Ротфлисе.
Когда я стоял на сцене в "Принцессе Манор", закрыв глаза и зажигая на моей гитаре соло, я представлял себе, что дирижирую гигантским рок-шоу с летучими свиньями и лунами. Дядя Джимми был Ричард Райт, а "Ямаха" брала на себя партию Роджера Уотерса и Ника Мейсона. Из всех моих тёмных сторон Агнес лучше всего знала манию перевоплощения, которая охватывала меня каждые выходные. Я часто спрашивал себя, за что она, собственно, ещё любит меня.
После того как летом 1986 года Агнес пошла в выпускной класс средней школы и моментально выбилась там в лучшие ученицы, она перестала появляться на наших выступлениях. Она предпочитала проводить время в компании своих новых подруг.
Она говорила:
- Я даже видеть не хочу, как твой дядя надирается прямо на сцене и как он тужится развлечь публику своими примитивными русскими анекдотами!
Она сказала, что мы как Лёлек и Болек - две карикатурные фигуры, которые никогда не станут взрослыми; что мы как мальчишки, которые бегают по улице наперегонки и кричат: "Ура! Я первый, я победил!"
Все эти упрёки заставляли меня бесноваться на сцене не хуже, чем Ангус Юнг. Я был в отчаянии. Как она не понимает, что я, вечер за вечером, отдаю ей на моей электрогитаре лучшее, что у меня есть? Каждое шоу было не чем иным, как моим очередным признанием в любви.
Я был так взвинчен, что посетители жаловались дяде и хозяину клуба на моё поведение на сцене.
- Ты что, принимаешь наркотики, или что с тобой творится? - тревожился Джимми.
- Дядя, тебе этого всё равно не понять, - отвечал я.
- Если это не наркотики, то бабы. Даже не возражай мне, это всё из-за нашей принцессы. Она меня и без того уже давно достала!
В результате Джимми тут же побежал к Агнес, чтобы провести с ней разъяснительную беседу, как он выразился. Он встал перед ней, выпятил грудь и начал:
- Мадам, вы, собственно, отдаёте себе отчёт в том, что можете разрушить самую значительную из польских эмигрантских музыкальных групп? Пошла, откуда пришла! Я вытащил тебя из советского болота, сделал из тебя приличного человека, а ты теперь возомнила, что лучше тебя нет? И это благодарность за всё, что я для тебя сделал, ты, предательница родины! Да на тебе не женился бы даже индейский дшиверибой, который воняет пиццей.
Агнес не разъярилась в ответ, она даже посмеялась над его "Пошла, откуда пришла" и сказала:
- Никуда я отсюда не уйду и не уеду, ты, садовый гном, ты мне даже до подбородка не достаёшь, а твоя белорусская башка в дверь не проходит! Если я получу канадское гражданство, я с тобой разведусь! И вот тогда-то я и уйду!
Чем дольше я упорствовал в молчании на тему переезда, тем отчуждённее становилась Агнес по отношению ко мне.
Её настроение ненадолго изменилось, когда мы купили машину. Я получил передышку на несколько недель и смог подумать о нашем будущем спокойно, без того, чтобы выслушивать упрёки Агнес. Однако решение, которое устроило бы в равной степени Агнес и Джимми, в голову мне так и не пришло. В моих мыслях били тревогу сто колоколов: что, неужто в самом деле без Агнес? Неужто жить без неё, думал я. Больше не видеть каждый день её жирафьи ноги? А мой дядя? Его я тоже не мог так просто стереть из памяти, уничтожить вместе с моим детством в Ротфлисе!
Автомобиль мы купили по объявлению в газете. Джимми вёл себя как заправский торгаш и не принимал во внимание никакие наши советы:
- Вы сопляки, вы понятия не имеет о торговле автомобилями!
Он долго пытал по телефону продавца, задавая ему один и тот же вопрос:
- Босс, вот из делает прайс?
И после того как он повторил этот вопрос несколько раз, на другом конце бросили трубку.
- Как этот тип смеет просто бросать трубку! - возмутился дядя. - Ведь мы его клиенты и кормим его пятерых детей, жену и любовницу! Так поступать преступно, это идет вразрез с международными торговыми соглашениями, надо будет заявить на этого психа!
Пришлось вмешаться Агнес. Она заново набрала этот номер и после нескольких фраз вдруг перешла на польский - они договаривались, когда можно посмотреть машину и проверить её на ходу. После этого я был уже спокоен: теперь всё будет в порядке. Джимми сказал:
- Я что, дурак? Ведь он же разговаривал со мной по-английски.
- Ну и что из того? Всё равно он поляк! - сказала Агнес.
- Теперь мне всё ясно! - объявил он. - Русская мафия набирает здесь команду поляков, которые сбывают для них краденое! Я ничего не стану у них покупать!
Это была наша первая американская машина, старый "линкольн" с синими кожаными сиденьями и кондиционером. Расход в двадцать литров на сто миль был в ней запрограммирован. Зимой, когда мы все трое - Джимми, Агнес и я - ехали утром на работу, у меня всякий раз было ощущение, что мотор сейчас разнесет на куски.
Однажды мы с Джимми вдвоём ехали домой после долгой ночи в "Принцессе Манор". По дороге из-под капота валили клубы серого дыма, перекрывая нам всю видимость.
- Здесь туман, как в Сибири! - пробормотал дядя. - Но что это за скрежет издаёт наша колымага?
Я глянул в зеркало заднего вида и сказал:
- Эй, Джимми! Останови! Там були!
С тех пор как мой дядя стал пить в польском клубе больше, чем обычно, я знал, что рано или поздно он лишится своих водительских прав.
Я мигом сдал экзамены на права и сделался его шофером. Теперь мне постоянно приходилось возить его по городу. Без меня он не мог купить себе даже сигареты, вообще ничего больше не мог сделать один. Он говорил:
- Вот теперь ты поймёшь, что без меня ты как без рук! Поскольку ты ещё несовершеннолетний, я вынужден постоянно ездить с тобой на пассажирском месте!
- Мне уже девятнадцать!
Для праздничных выступлений в "Принцессе Манор" дядя раздобыл напрокат ковбойскую униформу для нас обоих:
- Не грузись и ни о чём не думай! Всё это мы можем вычесть из налогов.
Я был в ужасе:
- У меня нет никакого желания устраивать этот ковбойский номер. Я же не вешалка в гардеробе! - заявил я.
- Расслабься, Теофил. У меня есть одна идея… - сказал он. - Мы можем наделать шороху, если я начну заглядывать в прекрасное будущее наших суеверных поляков. Они это любят. За супергороскоп они готовы заплатить любую цену! Чем несусветнее глупость, тем толще карман! Ты мог бы уже заметить эту закономерность.
Артур Беккер. Дядя Джимми, индейцы и я
После того как Джимми сверх всего прочего украсил свой костюм гирляндой из разноцветных лампочек - для пауз в нашем концерте, - я отказался с ним выступать и пригрозил ему уходом из группы. Он был похож на рождественскую ёлку в шляпе.