Все это было рассчитано не только на генерала, но и на бедного Юниса. Он должен был понять свою жалкую, предательскую роль, понять, что уже никогда и ничем не послужит делу борьбы за свободу племен. Трусливое соглашательство слишком далеко завело его по пути компромиссов, и теперь ему нет места среди доблестного братства арабов, которое все равно победит, несмотря на предательскую роль старика. Бедный Юнис сидел и молчал. Одна его рука судорожно теребила ткань бурнуса, другая то жалобно протягивалась вперед, то вновь падала на колено. Он весь ушел в упругую глубь английского кожаного дивана, и его ноги в мягкой арабской обуви казались непрошенными чужаками у этого аристократического камелька.
Зато генерал не сдавался; напротив, он обвинил Гордона в том, что тот изменил свои взгляды. - В свое время для вас существовало только одно восстание - восстание племен. А теперь вы заговорили обо всей Аравии, включая и Бахраз; значит, у вас появился новый союзник. Очевидно - революционеры города и деревни.
- Это не мой союзник, а ваш враг, генерал. Я и сейчас ни во что не ставлю городские и крестьянские революции. Я могу позволить себе относиться к ним немного иронически. А вот вы не можете. Для вас все эти мелкие бунты против английского влияния и дурных арабских правительств - реальная угроза. Когда вспыхнет новое восстание племен, кто знает, какие у них найдутся союзники!
Фримен выколотил в камин свою трубку. - Вы хотите сказать, что племенам окажут поддержку бахразские революционеры? Но, к вашему сведению, Гордон, так называемое восстание города и деревни больше не существует. Оно выдохлось после поражения племен. Почти всех его руководителей переловили и перевешали как преступников. Что же касается вашего приятеля Зейн-аль-Бахрази, то мы знаем, что он скрывается в Истабале у Хамида, но он теперь уже не опасен…
- Не опасен? - Гордон потер свои сильные руки. - Вы просто бесподобны в своем недомыслии, Фримен! Не опасен! - Он злорадно засмеялся. - Если вы хотите обезглавить революционное движение на нефтепромыслах, добраться до его настоящего вдохновителя - того, кто является его душой и мозгом, - старайтесь захватить моего брата Зейна. Пока он жив, ваши бахразские друзья ни одной минуты не могут чувствовать себя в безопасности. Пока он жив, он думает только об одном - об их погибели.
- Боюсь, что вы введены в заблуждение, - улыбнулся Фримен. - Нам все о нем известно. Он вовсе не руководитель. Просто агитатор, подвизающийся на нефтепромыслах, только и всего. А сейчас, прячась в Истабале, он и вовсе бесполезен для своей революции.
- Что ж, поживем - увидим! - весело воскликнул Гордон, радуясь за Зейна.
- Вы мне как-то говорили, что не имеете ничего общего с городскими революционерами, - сказал генерал. - А теперь оказывается, этот Зейн все-таки был вашим союзником.
- Ничего подобного, генерал! Он был моим другом. Даже братом. Но только не союзником. Вот что касается его связей с Хамидом, тут я, конечно, ничего сказать не могу.
- Хамид в таких союзниках не нуждается, - раздраженно сказал генерал.
- Хамид способен вступить в заговор с кем угодно, - возразил ему Фримен. - Не будем сентиментальны, генерал! - Он взглянул на Гордона и добавил с хитрой усмешкой: - А ведь вам, пожалуй, неприятно, что Хамид подпал под влияние Зейна…
- Да, неприятно, - скрепя сердце признал Гордон. - Но тем не менее я люблю Зейна, как родного брата. И если бы вы не были таким ограниченным интриганом, Фримен, вы бы поняли, что он гораздо опаснее меня.
- Я никогда не считал вас особенно опасным, - ответил Фримен. - Это для генерала вы - жупел, а для меня нет. - Сказав это, Фримен довольно бесцеремонно расхохотался. - Я лично хоть завтра отпустил бы вас обратно в Аравию. Да, да! С удовольствием устроил бы вам это, честное слово.
Такого Гордон не ожидал и растерялся. Ему вдруг стало неловко и даже стыдно за его арабский маскарад, за всю его игру в героя. Он попытался понять - отчего, и сразу же нашел ответ: "Черт возьми! Фримен сообразил, как нужно говорить со мной! Сообразил, как можно надо мной посмеяться!" Да, Фримен сумел раскусить его и от этого сразу стал другим, быть может, более опасным человеком. "Нет! - поторопился он себя утешить. - Это все тот же добрый малый Фримен, и опасного в нем ничего нет. Пока еще нет".
И тут только до него дошел смысл шутки Фримена. - Вы сказали, что я могу вернуться в Аравию? - переспросил он. - Вы, значит, освобождаете меня от данного слова?
Генерал поспешно вмешался. - Нет, нет, Гордон! И не думайте о возвращении. Слово вы давали мне, и я никогда вас от него не освобожу. А нарушить его вы не захотите.
- В этом я далеко не убежден, - сказал Гордон, не то чтобы всерьез, а просто из желания попугать.
- Что за глупости! - рассердился генерал. - Если каждый разговор об Аравии превращается у нас в какие-то пререкания по мелочам, так лучше вовсе не говорить на эту тему.
Гордон молча пожал плечами. Очень хорошо, что ему удалось вызвать эти пререкания по мелочам. Генерал счел его вероломным, а Фримен - невежливым. Но все забыли о бедном Юнисе (на которого главным образом была рассчитана его игра). Старик дремал, безучастный к разговору, и на дряблом лице застыло сонное спокойствие.
Гордон спугнул его сон, крикнув: - Эй, брат мой, проснись и поговори о нефтепромыслах в возвышенном тоне. Генералу надоели наши вульгарные споры о восстании.
Но Юнису был недоступен сарказм, и стрела в цель не попала, тем более что Фримен ввел нового гостя.
Этот гость был Азми-паша.
Гордон никогда не разрешал себе надолго поддаваться душевному смятению. Он привык владеть своими чувствами и поступками в любых обстоятельствах. Но когда на пороге библиотеки появился Азми, самообладание на миг изменило ему. Сразу же возникло знакомое ощущение болезненной тошноты, от которого, как ему казалось, он отделался навсегда. Это не был спазм или внезапная слабость, просто он вдруг с предельной ясностью вспомнил прикосновение этих мясистых ищущих рук. Его путешествие в Бахраз, отнявшее столько душевных сил, лишь сделало его добычей Азми. Осквернение плоти завершило все. И теперь, когда он увидел короткие толстые пальцы, протянутые к нему для учтиво-почтительного рукопожатия на английский лад, ужас объял его. Он попятился назад, боясь, что Азми его узнает и тогда он уже не сможет молча подавить свое отвращение. Но Азми - и в этом заключалась ирония положения - ни минуты не подозревал, что человек, к которому в тот далекий день тянулись его трясущиеся руки, был Гордон. Свирепый маленький араб в отрепьях никак не связывался в его представлении с прославленным новым англо-арабским героем. Азми поклонился и прошел дальше. Генерал встал ему навстречу, поздоровался и уступил новому гостю свое место. Таким образом Азми и бедный Юнис оказались соседями на диване.
- Я решил свести вместе льва и ягненка, - невозмутимо шепнул Фримен Гордону, поглядывая на Азми и Юниса.
- Убийца! - так же невозмутимо ответил ему Гордон.
Как ни велико было потрясение Гордона, он все забыл, когда взглянул на бедного Юниса - предателя Юниса. Непримиримая ненависть горела в его глубоко запавших глазах. Гнев, презрение к Азми, вражда к остальным - все отражалось во взгляде этих глаз. Слезливый, жалкий старик исчез бесследно, и перед Гордоном был бесстрашный старый араб, сумевший вновь обрести себя после пережитого горя, чтобы уж никогда больше себя не потерять. Его присутствие здесь было военной хитростью, блестящим ходом, предпринятым ради Хамида и дела свободы племен. Гордон мысленно склонился перед мужеством старика. Стерпеть все унижения и обиды, молча проглотить оскорбление, которое сам Гордон только что нанес ему; а теперь еще эта новая мука - сидеть рядом с убийцей своего сына. Так уметь жертвовать собой во имя служения делу: молча сносить хулу, позор и бесчестье от своих же братьев, ради которых приносились все жертвы! Гордон почувствовал, что Юнис - единственный здесь истинный герой духа, что нравственная победа за ним.
- Зря я дал вам живым выбраться из пустыни! - вполголоса заметил Фримену Гордон.
- Верно. Что ж, пойдемте завтракать, - сказал Фримен, Затем улыбка. - Я пригласил еще одного вашего старого друга, Гордон, но он, видно, спасовал в последнюю минуту.
Должно быть, это замечание придало решимости отсутствующему гостю: послышался под окном металлический скрежет автомобильных тормозов, и минуту спустя в комнату вошел старый друг, о котором шла речь, - искатель приключений Смит.
- А вот и он! - воскликнул Фримен. - Как раз вовремя!
До этой минуты Гордону было довольно безразлично, встретится он еще когда-нибудь со Смитом или не встретится. Но сейчас ничье появление не обрадовало бы его больше. Он почувствовал, что пришел верный друг, что у него теперь есть поддержка.
Чувство это было обоюдным. Смит (судя по его виду) не знал, чего здесь ожидать. В нерешительных движениях его высокой фигуры сквозило затаенное опасение: а не является ли все это георгианское великолепие, вместе с радушным и любезным Фрименом, с Юнисом, генералом и ко всему еще Азми, попросту расставленной ему ловушкой? Зато если к Гордону он сохранял еще прежнее отношение, благоговейное, но с холодком отчужденности, то сейчас оно сменилось ощущением крепкой, дружеской близости, непривычным для обоих - Смит сразу почувствовал, что и Гордон испытывает то же. Гордон взял его под руку и процедил сквозь зубы:
- Фримен (сволочь!) занимается тут мудреными сценическими трюками, так что глядите, Смитик, будьте начеку!
- А чего он хочет? - с глухим раздражением спросил Смит.
- Он хочет, чтобы мы разыграли дурака ему на потеху. Смотрите, не поддавайтесь. Ведь вы недаром Смит-паша! Ах, черт, и почему я не прикончил его тогда на аэродроме!