Однажды по вагонам прошелся крепкий парень в ковбойке, объявил себя студентом дипломником, сказал, что родители неожиданно умерли и ему без нашей помощи никак не закончить диплом - так убедительно, с такой горечью описал свое безнадежное положение, что многих прошибла слеза. Почти все вытряхнули карманы. И я отдал какую-то мелочь - у меня совершенно вылетело из головы, что крепыш молодец мог бы подработать на овощных базах. Это я вспомнил вечером, когда случайно встретил "дипломника" в Пушкино, он шел с девицей на танцы: одной рукой обнимал красотку, другой раскачивал транзистор.
Особенно преуспевали калеки. Пока их товарищи работали в артелях, эти бездельники шастали по вагонам и заливали пассажирам о своих подвигах во время войны (позднее от опытных загородников я узнал, что большинство из них, будучи в "большом подпитии", просто угодили под поезда). Все-таки некоторые их них добросовестно "отрабатывали" полученные деньги: объединялись в дуэты, ходили по вагонам с аккордеоном и довольно артистично разыгрывали всякие сцены. Правда, при этом слишком много кричали, не понимали, дуралеи, что глотка - не лучший способ убеждения. Под конец эти дуэты старательно затягивали какую-нибудь морскую песню, причем в середине куплета один из поющих всхлипывал и выкрикивал что-нибудь такое: "А сколько корешей погибло! Морское дно им могила!". Это производило неплохой эффект, и исполнителей щедро вознаграждали.
…Прошлым летом в электричке я приметил дачницу. Она выходила на моей же платформе, но все время была с родственниками. И вдруг в разгар лета меня приглашают в наш поссовет оформить какой-то стенд. Вот тут-то все и началось. Сам не знаю, с чего завелся. Ничего особенного в ней не было. Так себе девчонка. Но она точно околдовала меня. Волосы заложены за уши, на лбу челка, из-под загнутых ресниц лучистый взгляд, а на губах улыбка, и походка слишком уверенная - не люблю таких.
Каждое утро она порхала на террасе дома напротив поссовета: выбивала коврик, развешивала белье и пела звонким голосом, похожим на ручей, журчащий на перекате. Целую неделю по утрам мы здоровались, махнув друг другу рукой, и она улыбалась мне. А если день был солнечным, то и кричала:
- Не хочется работать в такую погоду? Хочется укатить на речку, угадала?
Крикнет и засмеется весело, празднично. Этот смех целыми днями не смолкал в их комнатах. От него в нашей конторе дребезжали стекла и дрожали косые пыльные лучи солнца, нагревающие паркет. От этого смеха ничего не лезло в голову, все валилось из рук. Нужно было работать, а я таращил на нее глаза и слушал ее смех и песенки, пока не подходил председатель и не задергивал штору. Но и тогда от ее голоса по занавеске бежала солнечная рябь.
Вначале надо мной подтрунивали только служащие конторы, потом - знакомые и даже дачники. Нельзя сказать, что я в нее влюбился по уши. Скорее, меня заела ее веселость. Уж если на то пошло, я хотел бы или втрескаться в нее по-настоящему, или не влюбляться совсем. "Ну погоди, - усмехался я, - приглашу тебя на речку, посмотрим, как ты там запоешь!"
В час дня, в самое пекло, на всех нападала полуденная дремота, но эта певунья продолжала щебетать, а то и танцевала на террасе, сама себя развлекала.
Как-то во время обеденного перерыва я вышел на улицу покурить и увидел ее - пританцовывает около магазина повседневного быта и поет, словно рассыпает жемчужины. На ней новое платье - рассматривает себя в витрине. "Все-таки у нее обалденный вид", - подумалось. Поравнявшись со мной, она сказала:
- Здравствуйте, труженик, - и остановилась, раскачиваясь на стройных ногах.
Кстати, ее ноги все время были в движении, даже когда она просто стояла на террасе, или переплетала их, или переступала с ноги на ногу. Какие-то неутомимые ноги! Они меня тоже волновали, и не меньше, чем ее смех.
- Для кого вы всегда танцуете?
- Для себя. Каждая женщина должна танцевать хотя бы один час в день.
- Зачем?
- Чтобы быть гибкой… Вас как зовут? Меня - Таня.
Я назвался и сказал:
- Наверно, вы очень счастливая, ведь все время поете, танцуете?
- В самом деле, счастливая.
- Ну ясно, ваши родные - богатеи.
Она засмеялась.
- Никакие не богатеи, но у нас хорошая дача и беседка в саду… дедушка даже выкопал пруд.
- Я заметил. Возьмите меня сторожем. Соглашусь на любой оклад, только кормите как следует. Люблю поесть, - я изображал неизвестно кого и все думал, как бы повернуть разговор ближе к делу, и вдруг заметил у нее на пальце обручальное кольцо. - Вы замужем?
- Не-ет, - она снова засмеялась. - Надеваю мамино кольцо, чтобы не приставали.
Мы немного помолчали, потом я сказал:
- А вы угадали, на речку и правда тянет. Давайте вечером пойдем. Встретимся прямо на этом месте. В семь.
- Меня не отпустят родители.
- Надо вас похитить.
- Как это вам удастся?
- Вы поможете. И я утащу вас на речку и в дремучий лес.
- Сегодня вряд ли получится. А вот в воскресенье давайте. Я очень люблю плавать… Мы могли бы поехать на велосипедах. У вас есть велосипед?
- Еще бы! У кого ж здесь его нет?!
- Замечательно!
Когда после работы я подходил к дому, поселковые девчонки, выглядывавшие из окон, уже поздравляли меня с новой любовью.
В воскресенье я проснулся рано. Солнце еще только взошло, но в утренней свежести чувствовалось приближение жаркого дня. Мы договорились встретиться около поссовета в десять утра, в половине десятого я был на месте.
Она выкатила велосипед из калитки - красивая (уже по-настоящему красивая!), в широкополой шляпе и коротком платье; как всегда, приветливо махнула рукой, улыбнулась, глубоко вздохнула и, зажмурившись, выдохнула:
- Погода славная!
Мы поехали через весь поселок мимо заборов, откуда лезли калина и бузина, выехали на окраину и покатили по тропам среди цветов и трав.
- Смотрите! - крикнула она. - Ветер колышет цветы; кажется, кто-то невидимый ползет по земле.
Только въехали в перелесок, она, фантазерка, снова:
- Ой, стрекозы! Прелесть! Тельце - соломинка, крылья - прозрачные, с сеточкой!
У реки она бросила велосипед и побежала в низину за кусты; там переоделась в купальник и, вернувшись, как бы приглашая меня в игру, радостно сообщила:
- Я видела следы русалок, их украшения и венки! Догоняйте! - крикнула, и побежала в воду.
Выходя на берег, она подрагивала мелкой дрожью - все ее тело было в мелких пупырышках, - но все равно смеялась. И смеялась, когда легла на траву, вытянув ноги. И только я собрался целовать ее смеющийся рот и опрокинутое лицо, как она заговорила:
- Ой! Небо падает прямо в глаза!.. Я так люблю лето!.. Можно купаться, загорать!.. Я такая счастливая! Мне так во всем везет! У других неудачи, а у меня все хорошо. У одной подружки нет отца, у другой - матери, а у меня и отец, и мама, и здесь на даче дедушка с бабушкой… Девчонки не поступили в институт, а я сдала все на пятерки… Мне даже стыдно иногда перед подругами быть такой счастливой.
Она снова засмеялась и вытянула руки над головой. "Самый момент действовать", - мелькнуло в голове; я нагнулся и припал к ее губам. От неожиданности она даже не сопротивлялась, только перестала смеяться, и ее глаза остекленели. Потом резко отстранила меня, привстала.
- Зачем вы все портите?! Я думала… мы будем товарищами и больше ничего… - Ее глаза заморгали, слова стали сбивчивыми.
Неожиданно солнце скрылось за тучи, в низине собрался туман.
"Тоже мне недотрога", - разозлился я про себя и сказал:
- Отчего ты счастливая? Оттого что, у тебя папа с мамой?!
- Да… И поэтому тоже, - не совсем твердо сказала она.
- Подумаешь! Тоже мне счастье! Все у тебя обычно. Ты просто глупая.
- Наверное. - Ее глаза наполнились слезами.
Стал накрапывать дождь. Длинно и жалобно просипела электричка. Сквозь дождевую сетку в стороне я различил что-то вроде сарая. Подняв велосипеды, мы заспешили в укрытие.
Больше мы не говорили. Сидели рядом, но смотрели в разные стороны: я - на чердачную балку, где мокрые воробьи жались друг к другу, она - на мутное окно, где встречались капли и струйками стекали вниз. Я остыл и немного пожалел, что наговорил ей грубостей. "И почему люди так устроены - всегда жалеют неудачников и недолюбливают счастливчиков?" - подумалось и вдруг захотелось сказать ей что-нибудь хорошее, но было стыдно идти на попятную.
После дождя посветлело, а когда мы въехали в поселок, вновь выглянуло солнце.
…Но это все летом, а осенью идут дожди, и огни соседней станции еле угадываются в тумане. От дома до платформы дорогу развезет: на буграх скользишь, как на лыжах, в низинах утопаешь в вязкой глинистой жиже. Бывает, обувь увязнет, и нога вылетает из ботинка, стоишь в носке, вытаскиваешь ботинок, а он, как присоска, еле поддается. Придешь на платформу, очищаешься, отмываешься в лужах. В метро на Комсомольской все загородники безошибочно определяются по забрызганной грязью обуви.
- Как там у вас за городом? - спрашивают меня на работе.
- Отлично! - говорю. - Я люблю дождь! В дождь хорошо думается. Пока едешь в электричке, как бы смотришь на свою жизнь со стороны. Наша ветка - дорога раздумий.
Зимой приходится туговато. На работу выходишь затемно и до платформы добираешься по колено в снегу. В вагоне подолгу дуешь на промерзшее стекло, пока не появится пятнышко, которое снова быстро затягивается. Случается, поезда задерживают заносы, и попробуй тогда оправдайся на работе! Зато в воскресные дни мы гоняем на лыжах по заснеженному лесу среди пухлых сугробов.
- Как там у вас за городом? - спрашивают меня на работе.
- Отлично! - говорю и хвастаюсь здоровым образом жизни.