21
Четыре года назад Лидия Степановна твердо сказала себе, что больше никогда никого не полюбит и скоротает жизнь вдвоем с Наташкой. Но отчего же даже наедине с собственной совестью не может она повторить этого сейчас? Что случилось с тобою, Лида? Отчего ты краснеешь от каждого брошенного на тебя Алексеем неосторожного взгляда и стыдливо опускаешь глаза? Отчего проснулась в тебе снова застенчивая пылкая девушка и тянется к счастью оттаявшее сердечко, давно не знающее ласки? За что ты полюбила его? Неужели за то, что этот парень с твердыми плечами и часто робеющим взглядом серых глаз в две минуты избавил тебя от пьяных ухаживаний Убийвовка? Или за то, что с такой распахнувшейся сердечностью играл он на сломанной детской флейте и пел глупую песенку про барбосика - красного носика у постели больной Наташки? А может, за то, что когда-то на горящей машине он решил во что бы то ни стало дотянуть до аэродрома и не прибегать к надежным услугам катапульты, потому что был под ним густонаселенный город?
Все это важно и значительно, конечно, но человека далеко не всегда любят за одни его положительные или даже героические поступки. А быстрый поворот головы и огоньки в глазах, заставляющие сильнее стучать сердце, а улыбка на доверчивых, по-детски припухлых губах, адресованная только тебе, и полные немого восхищения взгляды, и сильная рука, от прикосновения которой почему-то становится трудно дышать и хочется, чтобы себя не выдать, поскорее распрощаться, а через несколько секунд тосковать и желать новой встречи? Разве не все это слагает многоэтажное здание любви?..
Привокзальная площадь после тихого Степновска оглушает их голосами пешеходов, шумом проезжающих автомашин, ревом громкоговорителей, оповещающих о приходе и отходе поездов. Как огромные маяки, возвышаются над типичными для этих мест одноэтажными и двухэтажными домиками шестиэтажные здания новой постройки. Чистое ясное небо стоит над привокзальной площадью и улицами.
- Как же мы встретимся? - озабоченно спрашивает Горелов. - На этой площади мы рискуем потеряться.
- Я, право, не знаю, - поднимает на него синие глаза Лидия. - Может, послушаемся Наташку и встретимся в городском саду у клеток с хищниками. А? - и она вопросительно и покорно смотрит на Алексея. Светлые ее волосы, тронутые забиякой ветром, выбиваются из прически, нитями сверкают на белой шее.
- А сейчас я вас подвезу к больнице, а сам поеду в библиотеку. Идет?
- Конечно, идет! - вмешивается в разговор Наташка, и на щеках у нее, еще бледных после болезни, появляются точно такие же, как и у матери, ямочки. - Такси, это как ковер-самолет!
Переделав все свои дела и не без пользы просидев три часа в городской библиотеке, Горелов к назначенному сроку поспешил в городской парк. По пути он купил Наташке маленькую коробку шоколадных конфет, и у витрины парфюмерного магазина долго раздумывал, не взять ли что-нибудь Лидии. Волнуясь, вглядывался в свое отражение на витрине, узнавал себя и не узнавал. Показалось, что с этого стекла на него смотрел не капитан Горелов, уже несколько лет прослуживший в отряде космонавтов, а тот прежний десятиклассник Алешка, что слыл самым добрейшим и простодушным среди мальчишек и девчонок. Недавней сдержанности как не бывало. И он впервые подумал о великой силе любви и о том, что до сих пор не хватало в его жизни, целиком отданной полетам, учебе и космическим тренировкам, вот этих синих глаз Лидии и звонкого голоска так крепко к нему привязавшейся Наташки. "Зайду", - решил Алексей и открыл дверь магазина.
За всю свою жизнь он только дважды дарил духи: один раз матери после окончания авиационного училища - тогда он принес ей коробку "Красной Москвы" и второй раз Марине Бережковой в день свадьбы, и тоже "Красную Москву". "Нет, сегодня я куплю что-нибудь другое", - предположил он. И даже вспотел, приглядываясь к разноцветным пузырькам. Хотел было приобрести "Вечер", но испуганно попятился от прилавка: а что, если Лидия скажет, что такие духи дарят только отцветающим женщинам? Махнул рукой и заплатил в кассу за ленинградскую "Славу". Молоденькая продавщица розовой лентой перехватила коробку, многозначительно улыбнулась:
- Попомните мое слово, ваша жена одобрит. Эти духи никогда не выйдут из моды.
- Жена? - до ушей покраснел Горелов. - Может быть, может быть…
Без пяти шесть он уже был в городском саду и еще издали увидел желтый пыльник Лидии и яркое платьице Наташки. Заметив его, Лидия помахала рукой, а девочка бросилась навстречу и повисла у него на шее.
- Дядя Алеша, ты уже пришел. А я весь зверинец осмотрела, и ничего в нем особенного. Даже слона и бегемота не привезли в этот зверинец. А крокодил в корыте купается. Мама сказала про него: замухрышка. Он весь тощий… Это мне конфеты? Ой, какое спасибо! "Белочки"! Мама, "белочки"!
Горелов шагнул к Лидии и протянул коробку, перевязанную розовой лентой.
- А это вам. Не обессудьте.
- Ну зачем? - вспыхнула она, принимая подарок. - Я тоже, как Наташка, буду любопытной. Раз она подсмотрела, что в коробке, разрешите и мне бумагу надорвать. - Острыми, сверкающими от маникюрного лака ногтями она ловко развернула коробку и счастливо воскликнула: - Ну как вы угадали, транжир вы этакий! Это же самые мои любимые.
Пора было отправляться на вокзал. Неугомонная Наташка уговорила его и мать еще раз пройти мимо клеток. Алексею вдруг стало очень весело, и он поддержал просьбу девочки:
- Мама, ну что вам стоит? Ну право же, не обижайте Наташу.
- Потачник! - засмеялась Лидия.
Волки, медведи и тигры метались за решетками, высунув от жары языки. Один только снежный барс надменно лежал на полу, вытянув перед собой мягкие лапы и положив на них голову. Зато лев, худой и чахлый, со впалыми, как у клячи, боками, проявляя явные признаки беспокойства, мотал головой и зевал.
- А еще царь зверей! - презрительно сказала Наташка.
- Знаешь, на кого он похож? - засмеялся Горелов. - На коллежского ассесора, ожидавшего очередной чин и вместо этого уволенного в отставку. Вот он и зевает, как будто хочет сказать: "Подумаешь, не больно-то и хотелось!"
- Алеша, - улыбнулась Лидия Степановна, - а вы сатирических стихов случайно не пишете?
- Нет, - сознался Горелов. - Шаржи для стенгазеты рисую. В нашей группе я в единственном числе исполняю обязанности всех Кукрыниксов. Да и вообще балуюсь кистью немного. Акварельки, пейзажи, портреты.
- Да что вы говорите! - изумилась Лидия. - И вы нам покажете?
- Не только покажу, но еще и позировать вас с Наташей заставлю.
- Наташа, ты слышишь?! - воскликнула Лидия певучим голосом. - Дядя Алеша обещает нас рисовать.
Они вовремя успели на поезд и сели в тот же детский вагон. Горелов сразу отметил, что Лидия выбрала место так, чтобы на обратном пути в окне не возникал выжженный солнцем кустарник, прячущий черные могильные памятники. "И правильно сделала, - одобрил он, - сколько же можно терзать себя прошлым?"
Поглядел на часы:
- Лида, а нам пора запеть: "Давай, космонавт, потихонечку трогай". Что-то запаздывает со стартом.
- Ах, это вы про паровоз! - засмеялась Лидия. - Повесьте мой плащ, пожалуйста.
Алексей с удовольствием выполнил ее просьбу. Паровозик загрохотал, обдал себя белесым паром, и в окнах, облитый вечерним солнцем, поплыл перрон.
- Мама, знаешь, что говорят колеса? - поперхнулась смешком Наташа. - До-мой! До-мой!
- Выходит, дома все-таки лучше? - потрепал ее за бантик Горелов.
- Еще бы, дядя Алеша, - согласилась Наташа. - Дома и стены помогают. Так моя мама говорит.
Многоэтажные каменные здания привокзального района остались позади, замелькали кособокие саманные домишки, а потом потянулась ровная строчка телеграфных столбов, высоких и стройных на фоне однообразной степи. Мелькнуло озерцо, к которому, гордо вскинув головы, торопились на водопой верблюды. Проплыли две черные юрты, очевидно служившие пристанищем чабанам, - и за окном вагона снова стало так пустынно и голо, что даже Наташка заскучала.
Лидия на обратном пути была молчаливой. Она односложно отвечала на вопросы Алексея, сама не сделала ни одной попытки завязать разговор. Горелову подумалось, что она снова ушла в горькие воспоминания, и он тоже умолк.
Встречный ветер становился к ночи прохладнее, заносил в окно обрывки паровозного дыма. Так и казалось, что тяжелый знойный степной воздух осел на землю, обессилев от усталости. Где-то далеко догорел багровый окаемок солнца, и в окне возник квадрат звездного неба. Наташка зябко передернула плечиками. Легкое платье с короткими рукавами плохо защищало от прохлады. Алексей вопросительно покосился на Лидию.
- Я, пожалуй, закрою окно. Она ведь только поправилась.
Лидия согласилась, как-то робко и виновато на него взглянула. Нет, она едва ли думала о чем-либо печальном. Просто синие глаза не таили откровенной радости. Когда неподатливая рама со скрипом поползла вверх, Лидия нерешительно попросила:
- Алеша, снимите, если не трудно, мой пыльник и набросьте на Наташку.
- Не надо, мама, - запротестовала полусонная девочка. - Я лучше к дяде Алеше прижмусь. Он те-еплый.
- Тогда мне дайте.
Алеша снял с крючка шуршащий плащ, отдающий еле уловимым запахом духов, и накинул на ее плечи. Нечаянно притронулся к холодному локтю.
- Я вас, как маленькую, - засмеялся он напряженно.
- Дядя Алеша, - потребовала Наташа, - садись ко мне ближе, а то холодно.
- Вот и попробуй не подчиниться, - развел он руками.