- Верно, Жора! - подхватил Рогов. - И как это я забыл! С этого начинать следовало бы.
- Или вот, перевод с грузинского: "Выпьем, выпьем, пока тут, на том свете не дадут. Если же и там дадут, выпьем там и выпьем тут".
- Это слишком грустно, - заметила тихо Женя. - А ну его к черту, тот свет!
- Согласен, - громогласно подхватил Рогов, - не надо трогать подобных тем. Самое лучшее: "Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил". Подлинный жизнеутверждающий оптимизм. Ну да ладно, ближе к делу.
Леня отвинтил на коньячной бутылке нарядную пробку, налил полстакана Каменеву, полстакана себе и занес горлышко над Жениным стаканом.
- А я коньяк ни разу в жизни не пила, - нерешительно заявила Светлова.
Рогов коварно прищурился. Все в нем было сейчас наигранным, даже мимика на лице. "Так, наверное, комик выходит на сцену, похоронивший перед этим родного сына", - почему-то подумала Женя.
- Все же я вам налью, товарищ старший лейтенант Светлова, - обратился он к ней шутливо. - Малюсенький глоточек налью. Наготове тост, за который вы не сможете не выпить. Я это вам со всей журналистской проницательностью говорю. - И несколько капель коньяку упали в ее стакан.
- Как он светится! - восхищенно заметил Каменев.
- Жорка, - подняла брови Светлова, - смотри какой в тебе алкоголик пробуждается.
- Я же не в космос готовлюсь, - ответил тот смиренно, - парашютист имеет право позволить себе чуть побольше, чем космонавт. С него не каждый день кардиограммы снимают. - Он пригладил растрепавшиеся волосы и напомнил: - Однако, дорогой Леонид Дмитриевич, не кажется ли вам, что первый тост должен быть мой?
- Нет, не кажется, - без вызова в голосе остановил журналист и дружески положил руку на его твердое костистое плечо. - Этот монастырь пока еще мой, - обвел он глазами неприхотливый номер гостиницы, - и в нем живут еще по моему уставу.
- Подчиняюсь, - смутился капитан и слегка вспыхнул.
Рогов поднялся над столом, держа в руке стакан. Рука подрагивала.
- Друзья! Не буду длинным. Что было, то было и пусть порастет быльем. Я хочу выпить за вас и вашу любовь. В общем, горько, ребята. Горько! - повторил он и, чокнувшись, выпил. Затем заставил их поцеловаться под еще один выкрик "горько". Пока Каменев медленно тянул крепкий напиток, голосом церковного дьячка Рогов приговаривал: - Пей до дна, пей до дна!
Женя, не раздумывая, проглотила налитое ей на донышке стакана и поперхнулась. Кашляя, отошла от стола. Рогов бросился с яблоком, но она сделала протестующее движение. Тогда он подал стакан с боржоми. После нескольких жадных глотков Светлова перевела дух. По ее лицу катились слезы.
- Мальчики, - прошептала она, - и как только вы можете пить такую гадость! Какие вы, право, мученики!
Потом они выпили еще, не принуждая Женю, и потекла длинная беседа. Перескакивая с одного на другое, они рассказывали друг другу интересные были: Рогов - о своих путешествиях, Каменев - о прыжках, о небе.
Время, казалось, оцепенело. И когда рассеянно их слушавшая Женя поглядела на часы, изумленно вскрикнула:
- Мальчики, мы сели в четыре, а сейчас уже семь! Ну и ну!
- Да, - спохватился Каменев, - у меня же билеты на восьмичасовой сеанс. Идемте с нами, Леня.
- Нет, Жора. Очень тебе благодарен, - отказался Рогов. - Мне еще надо привести в порядок и мысли и вещи.
Они все одновременно встали из-за стола, как будто им кто-то скомандовал.
- А теперь вы отвернитесь, Жора, - потребовал Рогов и сразу перестал улыбаться, лицо его побледнело. Каменев недоуменно пожал плечами, стараясь понять, для чего это нужно журналисту. - Да-да, отвернитесь, - настойчиво повторил Леня. - Я не хочу, чтобы вы видели, как мы с Женей поцелуемся. И еще вас обоих очень и очень хотел бы я попросить: не приходите завтра меня провожать на аэродром. Сделайте такую милость, ребята. Ну и вообще выше головы!..
14
Начальник степновского авиагарнизона генерал Саврасов улетал в Москву не на каком-нибудь роскошном лайнере ИЛ-18, а на боевом ракетоносце. Поэтому, пообещав захватить с собою Рогова, он приказал подготовить и для него парашют.
- Когда-нибудь прыгал? - спросил у Рогова Саврасов, кося на него глаза с цыганским прищуром.
- Да ведь я стрелком-радистом срочную отслужил, - с деланной скромностью сообщил Рогов, - и тоже на дальних. Даже медаль "За отвагу" за освоение новой техники ношу по праздничным дням.
- Ишь ты! - одобрительно отозвался Саврасов, и две золотые звездочки колыхнулись на его кителе. - А на каких же ты типах летал?
Леня ответил. Саврасов, прославившийся еще в сорок первом году тем, что, когда гитлеровцы готовились к параду на Красной площади, летал бомбить район рейхстага и Александер-плац в Берлине, одобрительно улыбнулся:
- Не лыком шит журналист. А статьи я твои и очерки читал. Занятно пишешь. И экзотики хватает. Люблю, брат, экзотику. Ты бы книгу мне свою подарил. Как там она у тебя называется?..
- "Дождь и солнце", - подсказал Рогов.
- Вот-вот. "Дождь и солнце", - удовлетворенным баском повторил генерал.
Рогов приехал на аэродром за целый час до взлета, в сопровождении Сергея Ножикова, Володи Кострова и Андрея Субботина. Хотел еще провожать и Олег Локтев, но его вместе с Гореловым и Дремовым к семи утра запланировали на короткую тренировку в барокамеру. Дремов и Локтев расцеловались на прощание с Роговым. Горелов, всегда очень хмуро и неодобрительно относившийся к ухаживаниям Леонида Дмитриевича за Женей, ограничился рукопожатием, но очень тепло сказал:
- Смотрите не потеряйтесь в человеческом муравейнике, Леонид Дмитриевич. Был у меня любимый комдив Кузьма Петрович Ефимков, автор чудесной поговорки: "В авиации дорожки прямые и узкие - всегда пересекутся". Я тоже верю, что мы еще встретимся.
…Когда на открытом штабном газике провожающие и отъезжающий подъехали под широченное, могучее крыло ракетоносца, с боевой машины были уже сброшены чехлы и опробованы все четыре двигателя. Володя Костров ударил каблуком по огромному тугому резиновому колесу. Борттехник забрал у журналиста вещи. Когда пестрый от заграничных наклеек чемодан исчез в люке, космонавты переглянулись.
- Все-таки уезжаешь, Леня? - сочувственно вздохнул Ножиков. - А может, зря торопишься? Остался бы лучше.
- Я его вчера целый час агитировал, - подал голос Субботин, - никакого эффекта. Как неприступная крепость.
- Знаешь, старик, мы сентиментальностью вроде не отличаемся, - улыбнулся Костров, - но любви к ближнему у нас тоже никто не отнимал. А ты - наш ближний. Сколько лет уже с нами!..
Ножиков, подтверждая, кивнул, снял фуражку, подставил черноволосую голову уже набирающему силу солнцу.
- Верно говорит Костров. Думали, ты от нас не оторвешься. И если к Луне кто-нибудь полетит, первый репортажик будет твой.
- Да чего вы заладили как на панихиде! - взорвался Субботин. - Разве он навек от нас уходит? Да я ему покажу, если он космической теме изменит. Только попробуй, Ленька!
Через силу улыбаясь, Рогов посмотрел на Андрея. То, что он улетал не в одиночку, что на аэродром его пришли провожать космонавты, придавало прощанию особую трогательность.
- Поостерегись на виражах, Андрюша, - ласково остановил он Субботина. - Мне в Австралию на два года предлагают поехать в качестве собкора.
- Ты это только попробуй! - устрашающе сдвинул редкие рыжые брови Субботин. - А впрочем, пусть едет, если ему нашей земли мало.
- Постой, Андрей, - вмешался Ножиков. - Зачем подначиваешь? Мы же прекрасно знаем, что Леня нас не покинет - и в городок будет приезжать, и на космодроме его мы увидим. Верно я говорю, Леня? Мы и книгу еще о космосе прочтем. Не правда ли?
- Да, ребята. Так будет, ребята… - срывающимся голосом торопливо ответил Рогов. - Спасибо, что проводить пришли.
- Понимать его надо, - укоризненно сказал Субботину Костров. - У парня кошки скребут на сердце, а ты… Женька тоже хороша, прийти не могла. Да и Каменеву стоило бы. Нечего им Ромео и Джульетту разыгрывать. Это им не "Мосфильм"!
Леня услышал последние слова и быстро обернулся к Кострову.
- Нет, это не так, ребята, - возразил он. - Женечка ни в чем не виновата. Решительно ни в чем. И Жора тоже. Это я запретил им являться на аэродром. Не вздумайте их упрекнуть!
- Понимаем, - грустно протянул Ножиков. - Прекрасно тебя понимаем, Леня.
Они умолкли, потому что в эту минуту подъехала черная "Волга". У самолета она лихо затормозила. С плащом наперевес и портфелем в руке выскочил из нее подтянутый генерал, стрельнул вопрошающим взглядом в космонавтов:
- А вы здесь по какому поводу, друзья мои милые?
- Прессу провожаем, - сдержанно пояснил Ножиков.
- Смотрите-ка, - порывисто вскинул голову генерал Саврасов, и рот под седеющей скобкой усов открылся в усмешке, - какой почет, а! Три будущих героя космоса, каждый из которых, возможно, - покоритель Луны, - и вдруг провожают одного журналиста. Эка меняется время! А мы во время войны с журналистами скупо беседовали. В основном по приказанию комиссара.
- Так то, может, от недостатка светских манер, товарищ генерал? - всадил шпильку Субботин, и его глаза удовлетворенно засверкали.
- Смотри-ка, шустрый какой, - протянул генерал и на миг задумался. На пепельно-серой щеке забился мускул. Рогов решил - Саврасов обидится. Но генерал спокойно передал портфель и плащ подбежавшему борттехнику и угрюмо скосил глаза на Андрея: - Вздор ты говоришь, парень. Каких там, к черту, светских манер! Элементарной воспитанности не хватало. Вот чего. Летали на деревянных самолетах. Приборная доска, сами знаете, один радиокомпас. А теоретическая база - семилетка, летная школа и фронт!