- А я вот видите, вынужден был вас побеспокоить. Вы ключ от моего номера унесли по ошибке. Это меня тетя Анара направила. Вы уж извините, что обстоятельства поставили меня в роль незваного гостя.
- Да, я действительно виновата, - чистым, так ему понравившимся грудным голосом промолвила женщина, - такая растеряха. Проходите, пожалуйста, я вам ключ сейчас отдам.
Горелов неловко потоптался у порога.
- Нет-нет, обязательно проходите, - решительно повторила женщина, - чего же вы будете здесь ожидать?
Алеша очутился в тесном коридоре.
- Мама, кто это? - донесся из комнаты детский голосок.
- Отдыхай, доченька, - ласково сказала женщина. - Это дядя ко мне по делу. - Покосившись на приоткрытую дверь, она извиняющимся шепотом пояснила: - Моя Наташка малярией сильно заболела. В полдень около сорока было.
- Бедненькая, - сказал Алексей, чтобы хоть что-нибудь сказать.
- Вы проходите в столовую, - кивнула женщина на другую, настежь раскрытую дверь.
Алеша очутился в небольшой, аккуратно обставленной комнате, увидел на маленьком столике груду чистого белья, гладильную доску и поставленный на попа электрический утюг.
- Я тут убиралась, - сконфуженно призналась женщина, - вы уж извините, такой хаос.
Горелов увидел на стене портрет молодого офицера с тремя звездочками на погонах и инженерным значком на тужурке. Короткий зачес густых волос, усталые глаза, большие и выразительные. Губы энергично стиснуты, у рта замерла жесткая складка.
- Мама… пить, - донесся детский голосок.
- Сейчас, моя светонька, - пропела женщина, и Горелов почувствовал, как много было ласки в ее голосе.
Цепкий взгляд Алексея успел отметить и простоту комнатной обстановки, и дешевенькие, уже давно выгоревшие от солнца штапельные занавески, и даже заштопанный рукав на светлом с красными кружочками ситцевом халатике, очень коротком, едва скрывающем ее колени. "Откуда же быть у нее большому достатку? - подумал Горелов. - На зарплату дежурной по гарнизонной гостинице вдвоем с девочкой не особенно разживешься".
Напоив девочку, женщина возвратилась в комнату, и Алексей смутился, заметив, что она успела переодеться. На ее ногах появились белые босоножки, а домашний халат она сменила на черную юбку и ту самую розовую кофточку, в которой Алексей увидел ее впервые. Он нечаянно встретился с ее синими глазами и заметил, как, вспыхнуло ее лицо.
- Мама, - снова позвала девочка, - а дядя ко мне зайдет? Мне скучно одной. Ты все работаешь да работаешь.
Алексея царапнул по сердцу жалобный голосок. Женщина смущенно отвела глаза:
- Что ты, Наташенька, дяде очень некогда. Я переглажу белье и буду читать тебе сказки.
- Ты долго будешь гладить, - недоверчиво отозвалась девочка.
Горелов поднялся:
- Если я к ней на минутку зайду, вы не будете против?
Женщина, уже державшая в руке ключ, благодарно посмотрела на Горелова.
- Ой, да что вы! У вас же и на самом деле каждая минута, наверное, на учете. Но если вам действительно не в тягость… - она не договорила и открыла перед ним дверь.
Горелов вошел в комнату и на маленькой никелированной кроватке с высокой спинкой увидел под стеганым одеялом девочку с беленькими косичками. Она лежала на спине. По багровому румянцу на худеньких впалых щечках и прерывистому дыханию можно было догадаться, как ей тяжко. На стуле, приставленном к изголовью, лежала половинка лимона, градусник, пачка каких-то таблеток. Алексей прикоснулся ладонью к ее пылающему лбу.
- Тебе больно, Наташа? - спросил он участливо.
- Нет, - качнула девочка головой, - только лобик горячий. Подержите на нем руку, дядя. Ка-ак хорошо! У вас рука холодная-холодная. Еще подержите немножко, ладно?
Горелов не видел, какими добрыми и грустными глазами смотрит на него с порога женщина. Он опустился перед кроваткой на колени и теперь почти целиком закрыл ладонью пылающий детский лобик.
- Ой как приятно! - прошептала девочка. - Мама, этот дядя хороший?
- Хороший, Наташа, очень хороший, - ответила певуче Лидия.
- Мама, он летчик?
- Летчик, Наташа.
- Но ты же не любишь летчиков.
- Кто это тебе сказал?
- Ты сама говорила.
Женщина смутилась. "Видно, насолили ей, бедняге, всякие перегонщики вроде Убийвовка, если даже ребенку на них пожаловалась", - подумал Горелов и, желая разрядить обстановку, весело сказал:
- А я не летчик, Наташенька. Это я раньше был летчиком. А теперь парашютист. Вот я кто.
- Это правда? - потребовала подтверждения Наташа.
- Правда, девочка.
- Мама, дай дяде мою дудочку, пусть он на ней поиграет и песенку какую-нибудь споет.
Алексею никогда не приходилось нянчить маленьких. Своих братьев и сестер у него не было. Так уж cлoжилacь горькая вдовья жизнь у его матери Алены Дмитриевны, что одним-единственным остался он у нее. Но когда учился в школе, иногда катал в коляске младшего брата одного из своих друзей и запомнил с тех пор не очень мудрящую песенку.
- Мама, - рассмеялся Горелов, - дайте, пожалуйста, дудочку.
Лидия пожала плечами, порылась среди валявшихся в углу игрушек и протянула Алексею маленькую флейту. Он подул в узкую щель, пальцами прошелся по клавишам. Положил флейту на кроватку, пропел:
Шарик Жучку взял под ручку.
Стал с ной польку танцевать,
А Барбосик - красный носик
Стал на дудочке играть.
- Ой как здорово! - засмеялась Наташа. - Мама, пусть дядя не уходит. Он мне еще раз песенку споет.
Горелов взглянул на хозяйку. Увидел добрый, признательный блеск в ее синих глазах, веселый румянец, осветивший щеки. И вдруг в них показались слезы. Женщина, видать, вспомнила о чем-то своем, глубоко запрятанном и наболевшем. Алексей не знал, как поступить - постараться утешить или сделать вид, что не заметил. Пока он колебался, Лидия быстро вышла из комнаты. Возвратилась через минуту, уже овладев собой.
- Мама, ты здесь? - прошептала Наташа.
- Здесь, родная.
- Спроси у дяди - он еще к нам придет? Как вас зовут, дядя?
- Алексей Павлович, детка, - ответила мать.
- А мою маму тетя Лида. Только она любит, чтобы ее взрослые называли Лидия Степановна. Вы еще придете ко мне, дядя?
Горелов поднялся, ладонью стряхнул пыльное пятнышко с колена, на котором стоял перед кроваткой, увидел печальные, широко раскрытые глаза, стынущие под напряженно сведенными стрельчатыми ресницами. Они ждали.
- Лидия Степановна, - серьезно обратился к Лидии Алексей, - сегодня концерт по заявкам окончен. Тем более единственный слушатель явно устал. А вот завтра…
- Вы и в самом деле сможете на несколько минут к нам забежать? - нерешительно спросила женщина.
- А разве можно обманывать больного ребенка? - вопросом ответил Горелов.
12
В маленьком душном номере гостиницы Леня Рогов укладывал свои вещи в серый объемистый чемодан, разукрашенный наклейками иностранных отелей. Где только не побывал этот чемодан! С желтых, зеленых, оранжевых и карминных наклеек глядели клыкастые львы и носороги, полуобнаженные красавицы - кинозвезды, тяжелоатлеты и знаменитые автомобильные гонщики, колонны развалин древних Афин и сверкающие небоскребы, "бьюики" и разлапистые пальмы в дельте Нила, под которыми так и тянуло отдохнуть, - все было на этикетках, украшавших его чемодан.
Леня стоял над ним и сосредоточенно решал, как бы получше и поаккуратнее утрамбовать свое имущество. Долгая холостяцкая жизнь приучила его к экономности и практичности. Был он в одних трусах и сиреневой безрукавке. Темные оливковые глаза перебегали с предмета на предмет. Каждая вещь подлежала недолгому, но внимательному разглядыванию, прежде чем укладывалась в чемодан.
Леня не был сейчас одинок в покидаемом им жилище. На его койке сидел подполковник Субботин. Остряк и пересмешник был явно не в духе. Зеленые его глаза казались выцветшими от грусти. Редкие, чуть рыжеватые волосы, за которыми он всегда старательно следил, не были расчесаны, и Андрей время от времени нервным однообразным движением теребил их, будто выполнял чью-то команду. С нескрываемой досадой и печалью следил он за каждым движением Рогова.
- Все-таки зря, старик, - вздыхал Субботин, прикасаясь к своей шершавой щеке, - зря ты бежишь. Остался бы еще на месячишку с нами, а там бы все вместе в Москву махнули. Недельки бы три мы у себя в городке пожили, а ты бы за это время все свои очерки сдал. А потом, глядишь, и один бы общий всем нам маршрут дали - на космодром. Нет, напрасно ты бежишь от нас, старик.
Рогов неопределенно пожал плечами, взял полотенце и вытер вспотевшую шею.
- Да откуда, Андрей, ты взял, что я бегу? Просто пора в редакции показаться. Да и задание я уже выполнил. А ты в бегстве каком-то меня упрекаешь. - Рогов слегка заикался, с трудом скрывая боль и раздражение.
Субботин мешковато пошевелился, у кровати взвизгнули пружины.
- Бежишь! - хмуро изрек он. - Мы-то понимаем.
Рогов держал все это время пластмассовую электрическую бритву и уже начинал сматывать шнур, чтобы уложить ее в футляр. Она вдруг с грохотом упала на стол.
- А р-р-раз все понимаешь, то и с-спрашивать нечего! - резко вырвалось у него.
- Не надо, старик, - произнес Субботин обезоруживающе просто, - мы ничем не можем сейчас тебе помочь. Сам знаешь. Два человека и те сплошь и рядом плохо понимают друг друга, а три - тем более.
- Ты на что намекаешь? - спросил Рогов, впившись острым взглядом в Субботина.
- Так. Ни на что. Просто к собственному жизненному опыту обратился.
- Ты плохой психолог, Андрей. Там, где трое не понимают друг друга, уход третьего обеспечивает сближение двум оставшимся.