Но Айша безмолвствовала, и старейшины продолжили спорить. Потом как будто её молчание заразило всех остальных, и долгие мгновения, за которые вопрос был улажен - хотя никто так и не смог постичь, каким образом, - никто не произнёс ни единого слова.
Первым, наконец, нарушил молчание клоун Осман, Осман Обращённого, для которого его новая вера была не более чем средством получить воду для питья.
- Это же почти двести миль отсюда до моря, - вскричал он. - Среди нас есть старухи и дети. Разве мы можем идти?
- Бог даст нам силу, - явственно ответила Айша.
- Вам не приходило в голову, - упорствовал Осман, - что между нами и Меккой-Шариф лежит огромный океан? Как мы пересечём его? У нас нет денег на лодки для паломников. Может быть, ангел даст нам крылья, чтобы мы смогли летать?
Многие крестьяне сердито обступили богохульника Османа.
- Помолчи, - упрекнул его сарпанч Мухаммед-дин. - Ты не так давно в нашей вере и в нашей деревне. Держи свои хитрости при себе и изучи наши пути.
Осман, однако, ответил, насупившись:
- Так-то вы приветствуете новых поселенцев. Не как ровню, но как людей, которые должны делать всё, что им скажут.
Кольцо красных от гнева людей начало смыкаться вокруг Османа, но прежде, чем что-либо успело произойти, кахин Айша совершенно изменила общее настроение, ответив на вопросы клоуна.
- Ангел объяснил и это, - спокойно произнесла она. - Мы пройдём двести миль, а когда достигнем берега моря, мы ступим в пену, и воды расступятся пред нами. Волны будут разделены, и мы пройдём к Мекке по океанскому дну.
*
На следующее утро Мирза Саид Ахтар проснулся в доме, погружённом в необыкновенную тишину, и, когда он позвал прислугу, ответом ему было молчание. Бездвижность распространилась и на картофельные поля; но под широкой, раскидистой крышей титлипурского древа царили толкотня и суматоха. Панчаят единодушно согласился подчиниться велению архангела Джабраила, и крестьяне начали готовиться к отъезду. Сперва сарпанч хотел попросить плотника Ису сколотить повозку, которую могли бы тянуть волы и на которой могли бы разместиться старые и слабые, но эту идею заживо похоронила его собственная жена, сказавшая ему:
- Ты не слышал, сарпанч-сахибджи! Разве ангел не сказал, что мы должны идти? Что ж, прекрасно, именно это мы и должны делать.
Только грудные младенцы освобождались от пешего паломничества: их должны были нести на спинах (так было решено) все взрослые, попеременно. Жители деревни собрали все свои запасы, и горы картофеля, чечевицы, риса, горькой тыквы, чили, баклажанов и других овощей скапливались у ветвей панчаята. Вес было условлено равномерно поделить между ходоками. Кухонная утварь также складывалась вместе, как и все обнаруженные постельные принадлежности. Потребовались вьючные животные и пара телег, везущих живых цыплят и прочее, но в целом пилигримы, следуя инструкциям сарпанча, старались свести личное имущество к минимуму. Приготовления начались на заре, поэтому, когда рассерженный Мирза Саид добрался до деревни, многие вещи были уже упакованы. Сорок пять минут заминдар раскидывал пожитки, бросая сердитые речи и расталкивая плечами своих крестьян, но затем, к счастью, уступил и ушёл, поэтому работа могла быть продолжена в прежнем быстром темпе. Уходя, Мирза несколько раз хлопнул себя по голове и обозвал жителей деревни разными словами, такими как психи, простаки, - очень нехорошими словами; но он всегда был безбожником, слабым завершением сильной линии, и он должен был остаться, чтобы найти свою собственную судьбу; людей вроде него ни в чём не убедить.
К закату селяне были готовы уходить, и сарпанч велел всем через пару часов подняться на молитву, чтобы можно было отправиться сразу после неё и таким образом избежать наихудшего дневного жара. Той ночью, лёжа на циновке возле старой Хадиджи, он бормотал:
- Наконец-то. Я всегда мечтал взглянуть на Каабу, обойти её прежде, чем умру.
Она протянула к нему ладонь и взяла за руку.
- Я тоже надеялась на это, несмотря ни на что, - ответила она. - Мы пройдём через воды вместе.
Мирза Саид, приведённый в бессильное исступление зрелищем собирающейся деревни, бесцеремонно ворвался к жене.
- Ты должна увидеть, что происходит, Мишу, - воскликнул он, нелепо жестикулируя. - Весь Титлипур распрощался со своими мозгами и уходит на побережье. Что станется с их домами, с их полями? Запасы уничтожены. Это наверняка спровоцировано политическими агитаторами. Кто-то кого-то подкупил.
- Вы полагаете, если я предложу им наличность, они останутся здесь как нормальные люди?
Его голос угас. Айша была в комнате.
- Сучка, - процедил он.
Она восседала на кровати со скрещёнными ногами, тогда как Мишала и её мать сидели на корточках на полу, сортируя имущество и выбирая то немногое, что могло пригодиться в паломничестве.
- Ты не пойдёшь, - неистовствовал Мирза Саид. - Я запрещаю это, один дьявол знает, каким микробом эта шлюха заразила крестьян, но ты - моя жена, и я отказываюсь позволять тебе участвовать в этой самоубийственной затеи.
- Прекрасные слова, - горько рассмеялась Мишала. - Саид, отличный выбор слов. Ты знаешь, жизнь моя закончена, но ты говоришь о самоубийстве. Саид, здесь случилось нечто, и ты со своим заимствованным европейским атеизмом не знаешь, что это такое. Или, быть может, ты сможешь заглянуть под свой английский костюм и постараешься открыть своё сердце?
- Это невозможно! - крикнул Саид. - Мишала, Мишала, ты ли это? Ты вдруг превратилась в это одержимое Богом существо из древней истории?
Ему ответила госпожа Курейши:
- Уходите, сын. Здесь нет места неверным. Ангел сказал Айше, что, когда Мишала завершит паломничество в Мекку, её опухоль исчезнет. Всё востребуется, и всё воздастся.
Мирза Саид Ахтар положил ладони на стену Мишалиной спальни и вдавил лоб в штукатурку. После долгой паузы он произнёс:
- Если это - вопрос совершения умры, тогда ради бога, поехали в город ловить самолёт. Мы сможем быть в Мекке через пару дней.
- Нам велено, чтобы мы шли, - отвечала Мишала.
Саид потерял контроль над собой.
- Мишала! Мишала! - вопил он. - Велено? Архангелы, Мишу? Джабраил? Длиннобородый Бог и ангелы с крыльями? Небеса и ад, Мишала? Дьявол с острым хвостом и раздвоенными копытами? Как далеко ты зайдёшь с этим? Есть ли у женщин душа, скажешь ты? Или иначе: какого пола душа? Бог чёрен или бел? Когда воды океанские расступятся, куда денется освободившаяся вода? Поднимется по обе стороны, подобно стенам? Мишала! Ответь мне. Есть ли чудеса? Веришь ли ты в Рай? Простят ли мне мои грехи? - Он заплакал и пал на колени, его лоб был всё ещё прижат к стене. Его умирающая жена подошла и обняла его сзади. - В таком случае, иди в паломничество, - продолжил он вяло. - Но хотя бы возьми наш мерседес-фургончик. Там есть кондиционер, и можешь поставить туда холодильник с кока-колой.
- Нет, - мягко возразила она. - Мы пойдём так же, как и все. Мы паломники, Саид. Это не пикник на пляже.
- Я не знаю, что делать, - рыдал Мирза Саид Ахтар. - Мишу, я не могу оставаться здесь один.
Айша подала голос с кровати.
- Мирза-сахиб, идите с нами, - молвила она. - Ваши идеи изжили себя. Идите и спасите свою душу.
Саид поднялся с воспалёнными от слёз глазами.
- Вы хотели чёртова путешествия, - злобно обратился он к госпоже Курейши. - Этот цыплёнок, конечно, явился домой к насесту. Ваше путешествие завершит наш род, семь поколений, и всё одним выстрелом.
Мишала приткнулась щекой к его спине.
- Пойдём с нами, Саид. Просто пойдём.
Он обернулся, чтобы столкнуться с Айшей.
- Нет Бога, - заявил он твёрдо.
- Нет бога кроме Бога, и Мухаммед - Пророк Его, - кивнула она.
- Мистический опыт субъективен, это не объективная истина, - продолжил он. - Воды не расступятся.
- Море разойдётся по велению ангела, - ответила Айша.
- Ты ведёшь этих людей к неизбежной беде.
- Я беру их на грудь Божию.
- Я не верю тебе, - настаивал Мирза Саид. - Но я собираюсь идти и попытаюсь прекратить это безумие всеми способами, которые будут в моих силах.
- Бог избирает множество средств, - радостно заметила Айша, - множество путей, которыми сомневающийся может быть приведён к уверенности.
- Пошла к чёрту, - рявкнул Мирза Саид Ахтар и выбежал, разгоняя бабочек, из комнаты.
*
- Кто более безумен, - шептал клоун на ухо волу, заботливо расчёсывая его в своём крохотном хлеву, - сумасшедшая или дурак, любящий сумасшедшую? - Вол не отвечал. - Наверное, нам стоило оставаться неприкасаемыми, - продолжил Осман. - Обязательный океан звучит хуже, чем запретный колодец.
И вол кивнул, дважды, что значит - да: бу, бу.