*
В номере она налила себя большую порцию виски с содовой.
- Ведёшь себя как ребёнок, - сказала она. - Постыдился бы.
В тот день он получил посылку от отца. Внутри был небольшой кусочек дерева и множество банкнот, не рупий, но фунтов стерлингов: так сказать, прах орехового дерева. Он был переполон остаточными чувствами, и подвернувшаяся под руку Зинат стала мишенью.
- Думаешь, я люблю тебя? - произнёс он подчёркнуто жёстко. - Думаешь, я останусь с тобой? Я женатый мужчина.
- Я хотела, чтобы ты остался, не ради себя, - призналась она. - По некоторым причинам я хотела этого ради тебя.
Несколькими днями ранее ему довелось посмотреть индийскую постановку истории Сартра на тему стыда. В оригинале муж подозревает жену в неверности и устраивает засаду, чтобы уличить её. Он притворяется уехавшим в командировку, но возвращается спустя несколько часов шпионить за нею. Он становится на колени, чтобы заглянуть в замочную скважину их входной двери. В этот момент он ощущает позади себя чьё-то присутствие, оборачивается, не вставая, и видит её, глядящую на него сверху вниз с брезгливостью и отвращением. Эта сцена - он, стоящий на коленях, она, смотрящая вниз - сартровский архетип. Но в индийской версии стоящий на коленях муж не ощущает никакого присутствия за спиной; его окликает жена; он поднимается, чтобы столкнуться с нею на равных; бушует и кричит; а когда она плачет, он обнимает её, и они снова мирятся.
- Ты говоришь, мне должно быть стыдно, - горько ответил Чамча Зинат. - Ты, у которой нет стыда. Я полагаю, это национальная черта. Я начинаю подозревать, что индийцам недостаёт моральной чистоты, чтобы осознать истинную трагедию, и потому они действительно не могут понять саму идею стыда.
Зинат Вакиль добила свой виски.
- Ладно, можете больше не говорить. - Она подняла руки. - Я сдаюсь. Я ухожу. Мистер Саладин Чамча. Я полагала, что вы были всё ещё живы, едва-едва, но всё ещё дышите; но я заблуждалась. Оказывается, вы были мертвы всё это время.
И ещё кое-что перед тем, как млечноглазая скрылась за дверью.
- Не позволяйте людям подходить к вам слишком близко, мистер Саладин. Стоит им проникнуть сквозь Вашу защиту, как ублюдки пройдутся ножом по Вашему сердцу.
После этого не было причин оставаться. Самолёт поднялся и пролетел над городом. Где-то под ним Чингиз Чамчавала наряжал служанку своей мёртвой женой. Новая транспортная схема сжала в тиски тело городского центра. Политики пытались строить карьеры, пускаясь в падьятры - пешие паломничества через страну. На стенах можно было заметить надписи: Совет политиканам. Только шаг до цели: падьятра в ад! Или, иногда: в Ассам.
Актёры впутались в политику: МГР, Н. Т. Рама-Рао, Баччан. Дурга Хоте жаловалась, что ассоциация актёров стала "красным фронтом". Саладин Чамча, летящий рейсом 420, закрыл глаза; и ощутил - с глубоким облегчением - контроль над речью и успокоение в глотке, указывающие, что голос начал своё уверенное возвращение к своей английской самости.
Первое тревожное обстоятельство, случившееся с господином Чамчей в этом полёте, заключалось в том, что среди своих товарищей-пассажиров он обнаружил женщину из своего сновидения.
4
Леди из сна была ниже ростом и менее изящна, чем настоящая, но едва Чамча узрел её размеренную походку туда-сюда по проходам "Бостана", он вспомнил свой кошмар. После ухода Зинат Вакиль он погрузился в тревожный сон, и к нему явилось предостережение: видение женщины-бомбистки, чей едва слышный, мягкий голос с канадским акцентом звучал глубоко и мелодично, как звучащий вдали океан. Леди из сна была так загружена взрывчаткой сверху донизу, что была скорее даже не бомбисткой, а живой бомбой; женщина, прогуливающаяся по салону, держала на руках младенца, который, казалось, мирно спал: младенца, спелёнатого так умело и держащегося так близко к груди, что Чамча не мог различить и локона детских волос. Под впечатлением всплывшего в его памяти сновидения он решил, что дитя было на самом деле связкой динамитных шашек или каким-нибудь тикающим устройством, и он был уже готов закричать, когда привёл себя в чувство и сделал строгий выговор. Это явно было что-то из тех суеверных бредней, которые он оставил позади. Он был опрятным мужчиной в костюме с запонками, летящим в Лондон, к размеренной, удовлетворённой жизни. Он был обитателем реального мира.
Он путешествовал один, избегая компании других членов труппы Актёров Просперо, разбросанных по салону эконом-класса: носящих футболки с дорóгой "на Йух", и пытающихся шевелить шеями на манер танцовщиц натьяма, и абсурдно выглядящих в Бенареси-сари, и пьющих слишком много дешёвого шампанского, предоставляемого авиакомпанией, и докучающих полным презрения бортпроводницам (которые, будучи индианками, понимали, что актёры - люди низшего класса); ведущих себя, говоря короче, с обычным театральным бесстыдством. Женщина, державшая ребёнка, шла, не обращая внимания на бледнолицых актёров, превращая их в струйки дыма, знойные миражи, привидения. Для человека вроде Саладина Чамчи обесценивание всего английского англичанами было слишком болезненным, чтобы задумываться над ним. Он уткнулся в газету, в которой бомбейская "рельсовая" демонстрация была разогнана полицейскими с помощью железных дубинок. Репортёру сломали руку; его камера тоже была разбита. Полиция напечатала "ноту": Ни на репортёра, ни на кого другого не нападали умышленно.
Чамча дрейфовал в океане авиационных снов. Город потерянных историй, срубленных деревьев и неумышленных нападений исчез из его мыслей. Немного погодя, когда он открыл глаза снова, его ждал очередной сюрприз этого жуткого полёта. Мимо него к туалету проследовал мужчина. Он был бородат и носил дешёвые солнечные очки, но Чамча признал его всё равно: здесь, путешествуя инкогнито эконом-классом рейса AI-420, находилась пропавшая суперзвезда, живая легенда, Джабраил Фаришта собственной персоной.
- Как спалось?
Он осознал, что вопрос адресован ему, и отвернулся от видения великого киноактёра, чтобы уставиться на не менее экстравагантный облик сидящего рядом с ним невероятного американца в бейсболке, очках в металлической оправе и неоново-зелёной бушевой рубашке, на которой извивались сплетённые и люминисцирующие золотые очертания пары китайских драконов. Чамча удалил этот объект из своего поля зрения, пытаясь укутать себя в кокон уединения, но уединение перестало быть возможной.
- Амслен Магеддон, к Вашим услугам, - драконий человек протянул огромную красную ладонь. - К Вашим, и к таковым Христовой гвардии.
Одурманенный сном Чамча встряхнул головой.
- Вы военный?
- Ха! Ха! Да, сэр, можно сказать и так. Скромный пехотинец, сэр, в рядах гвардии Всевышнего.
- Ох, почему бы вам не сказать во всемогущей гвардии?
- Я человек науки, сэр, и это моя миссия: моя миссия и, смею добавить, моя привилегия - посетить вашу великую страну, чтобы дать бой самой пагубной чертовщине, когда-либо случавшейся с "мозговыми шариками" народа.
- Я не улавливаю.
Мистер Магеддон понизил голос.
- Я имею в виду эту обезьянью чушь, сэр. Дарвинизм. Эволюционную ересь господина Чарлза Дарвина.
Его тон однозначно давал понять, что имя злобного, богохульного Дарвина было столь же противно, как таковое любого другого рогато-хвостатого злыдня: Вельзевула, Асмодея, а то и самого Люцифера.
- Я предупредил вашего брата-человека, - доверительно заметил Магеддон, - против мистера Дарвина и его трудов. С помощью моей личной пятидесятисемислайдовой презентации. На днях, сэр, я выступал на банкете в честь Всемирного Дня Взаимопонимания в Ротари-клубе, Кочин, Керала. Я рассказывал о своей стране, о её молодёжи. Я вижу их потерянными, сэр. Молодые американцы: я вижу их в отчаянии, обратившимися к наркотикам и даже, скажу вам прямо, к добрачным сексуальным отношениям. Я сказал это тогда, а теперь я говорю это вам. Если бы я верил, что моим прадедушкой был шимпанзе, я бы и сам, наверное, был сильно подавлен.
Джабраил Фаришта сидел через проход, пристально глядя в окно. Запустили рейсовый кинофильм, и освещение в самолёте сделалось приглушённым. Женщина с младенцем всё ещё была на ногах, прохаживаясь взад-вперёд по салону: вероятно, чтобы хранить детское молчание.
- И как всё прошло? - спросил Чамча, ощущая, что от него требовалось некоторое участие.
Его сосед замялся.
- Кажется, сломался микрофон, - сказал он, наконец. - Ничего лучшего я предположить не могу. Я не представляю, как эти замечательные люди смогли бы переговариваться между собой, если бы не думали, что я уже закончил.