Автобус остановился, съехав с асфальта на пыльную обочину. В нескольких метрах от вытоптанного за многие годы пятачка автобусной остановки, крутыми зигзагами уходила вдаль просёлочная дорога. Шагать по ней, как и двадцать лет назад, пришлось пешком. Духота стояла такая, что даже дорожная пыль из-под ног не оседала, а прилипала к мокрому от пота лицу. Набитый подарками чемодан, Акулина сноровисто поставила себе на плечо, и, придерживая его руками, зашагала по той самой дороге, по которой последний раз провожала Тимофея.
- Всё. Не хочу в твою деревню. Поедем назад в Москву. Там газировка холодная. И мороженое есть, - ныла Наташка, волочась следом.
- Нечего теперь стонать. Надо итить. Може какой возница поедет, подвезет.
Наташка с тоской оглядела пустую дорогу.
- Ага, жди! - и села в пыль.
Акулина продолжала шагать ровным шагом.
- А-а-а-а-а… А-а-а-а…
Акулина всё также шагала вперёд, поднимая пыль.
- Я устала. Не видишь что ли? - поднявшись и догоняя её, ныл ребенок.
- Вижу. Но тебя унести не в силах. И или ты останешься тут, или иди немного в стороне, чтоб пыль дыхание не забивала. Уж не так много осталось.
И Наталья, поняв всю тщетность своих слёз, поплелась следом.
Вот то место, где Акулина последний раз прощалась с Тимофеем. Она поставила чемодан на обочину. Наклонилась, провела ладонью по земле. И пережитые чувства с новой силой вспыхнули в ней. Закрыв глаза, медленно сделала несколько шагов, чуть повернулась и вновь почувствовала прикосновение губ, рук и такой знакомый и родной запах… От неожиданной реальности этих ощущений Акулина зажмурилась, тряхнула головой, но ощущение не исчезало, ей показалось будто она задела плечо Тимофея.
- Тимоха, Тимоха, я пришла, слышь? Пришла.
- Баба, баб! Ты чего? Ну, чего ты? - Наталья теребила её за юбку, явно не понимая происходящего.
Акулина нехотя стряхнула с себя наваждение. Если б могла, она бы упала на этой дороге, скрутилась в клубок, и пусть бы этот сон продолжался ещё долго - долго.
- Баб, пошли. Ну, пошли, - в голосе Наташки слышалась явная тревога.
- Идем, - Акулина окинула взглядом место, будто ещё надеясь кого-то увидеть. Подняла чемодан на плечо, и они пошли дальше. Идти и правда осталось немного.
Околица ничуть не изменилась. Так же виднелся заросший яблоневым садом старый заброшенный дом. Так же вилась пустая пыльная дорога. Акулина продолжала шагать. Наталья, с опаской оглядываясь вокруг, жалась как кутёнок к её ноге.
- Не крутись под ногами. Иди рядом. Наступлю ненароком.
Вот её дом. Краска на ставнях облупилась. И лишь чудом уцелели в покосившихся окнах стекла.
- Ну, будет, будет брехать-то! Кого там принесло?
На лай собаки из дома вышла хозяйка. Щёлкнула щеколда.
- Уж и не признаю. Вы к кому?
Акулина сняла с головы платок, вытерла им с лица дорожную пыль, размазав ручейки слёз.
- Не узнаёшь щёль?
- Кулинка! Кулинка! Васёк, Верка!!! Слыште щёль? - хлопая себя руками, как наседка крыльями, перебирая толстыми босыми ногами, Наталья смотрела на Акулину и плакала, плакала… Забыв пригласить в дом, обо всём забыв…
Хлопнула дверь и на крыльце показалась здоровенная деваха, по внешнему обличью сильно напоминавшая саму Наталью в молодости. Аккуратно отстранив её плечом, вышел мужичёк.
- Ну, что ж мы? Ты чай в свой дом приехала. Проходи, проходи. Прямо уж и не знаю, как сказать: гостья дорогая, али хозяйка?
Акулина молча подняла чемодан, подтолкнула вперёд себя Наташку и, медленно ступая, поднялась на крыльцо. Приложила ладонь к толстым дверным доскам, на минуту закрыла глаза и… вдруг услышала, как босые детские ножки шлёпают за дверьми. Она рванула дверь, мгновенно задохнувшись от спазма, резко и неожиданно сдавившего горло. Привалилась к косяку. В сумраке неосвещенной комнаты на земляном полу бегала, гоняясь за котом, маленькая девочка.
- Кулина, ты щё?
- Устала я, Наталья. Дорога дальняя, - радуясь, что в этом полумраке её лицо почти не различимо, она прошла к печи и опустилась на лавку.
- Вижу жисть без изменений.
- Да уж, хучь бы хужей не было. И то рады. С тобой-то кто?
- Устишкина внучка. Илюшкина, значит.
- Ну, а это моя Верка. Поди ещё совсем дитём помнишь? Да муж её Василий. Да девка их. Остальные-то отдельно живут. В своем доме двоих оставила. А уж, думаю, что твой зря пустовать будет. Вот тут и притулились.
- Ты не переживай. Я не за домом приехала, - оглядывая убогую обстановку и пол, так и оставшийся не покрытым, Акулина благодарила Бога, Тихона, Устинью, свою Судьбу, что довелось ей отсюда уехать. Не выжить бы ей здесь. Давно бы уж вместе с дочерью покоилась. До Москвы и двухсот километров нет. По Сибирским меркам - не так и далеко. А глушь и нищета такая, будто время тут остановилось.
Ужин привел Наташку и Акулину в уныние. Вареная картошка да капуста. По случаю приезда гостей - молоко. А так всё молочко на продажу. Ведь надо на что-то одёжу и обувку покупать. Да дров на зиму. Да мало ли нужд. Копейка в доме всегда требуется. Вон пол так и не застелили. И не потому, что дом Акулинин. Уж привыкли, почти за два десятка лет, как к своему. А копейки лишней нет.
Выпив кружку молока, Наташка, свернувшись клубком, уснула прямо на лавке.
- Ох, давно ли сами такими были? - Наталья старшая смотрела на приезжую гостью со странной смесью грусти и завести. Вот, поди ж ты, тоже Наталья. А и сравнивать нечего. Вот не увез бы дед Тихон её отца отсюда, чем бы её жизнь отличалась?
Акулина осталась без ужина. Больной желудок требовал очень осторожного обращения. И если остаться без ужина она ещё могла, то такая еда ничего хорошего ей не сулило. Надо было подумать о пропитании.
- Може где магазин поблизости есть?
- Как не быть. Вон, к Марье стукнем - откроет. Так-то она там не сидит. Что ей - глазами торговать?
- Москва недалече. Там товару всякого - чего только душа пожелает.
- Энто в Москве. А у нас кроме "дунькиной радости", да тройного одеколона может, что и есть, да я не припомню. Давно была.
На следующее утро Акулина принесла из местного магазина килограмм затвердевшей карамели и кулек галет, не менее твердых. Оставив все это на столе и наказав Наташке никуда со двора не уходить, направилась на другой конец деревни. Все так же, как много лет назад, струился утренний туман, где-то звякнули пустым ведром, промычала корова, которую хозяйка почему-то не выгнала в стадо. Пустынная улица совсем не изменилась. По спине у Акулины пробежали мурашки. Она перекрестилась: "Господи, помилуй". И направилась в конец улицы. Вот последний дом. Ещё немного. Она остановилась, осмотрелась. Поросшая травой трухлявая валежина - всё, что осталось от поваленной когда-то старой бёрезы, на которой она, молодая и влюблённая, сидела на вечерних посиделках. Вот тут с деревенскими парнями стоял Тимофей. Она присела на остатки берёзы. Закрыла на минуту глаза. И почувствовала, как сердце наполняется теплом и любовью. Не было в душе не боли ни горя, её Любовь все ещё была с ней.
Вернувшись Акулина застала суетящуюся Наталью:
- Ты нам дом оставляешь, а нам тебя и покормить-то нечем.
- Я счас в Москву за продуктами съезжу. Наташку у вас оставлю. На реку её не пущай. Девка городская. Не дай бог не убережем.
- Ой, какая река? Ты щё? Там давно воробью по колено.
- Наталья, ты окуньков-то помнишь? - Акулина смотрела на подругу своей юности и вспоминала, как уезжала на трудовой фронт, как оставляла на неё мать и этот дом.
- Так дура я, дура. Может и правда я тогда куда тех окуньков задевала? Мне б мово Антипа хоть одним глазком увидать… А только бумажка пришла, что пропал он без вести. Так что пенсии за него детям не дали. Глядишь, была б похоронка, все легшее было бы.
- Мне вот тоже отписали, что Тимоха мой без вести пропал. Да получила я письмо от сослуживца его, что видел он его гибель, примерное место, где могилку искать описывает.
- Энто ты такую даль к свому Тимохе и приехала? - Наталья опустилась на приступок крыльца.
- Надёжу имею - жив он. Ну а коли нет, своими глазами хочу могилку его увидать и поклониться.
- Могил-то тут, сама помнишь, какие бои-то были…
- Ну, щёж. Завтра в Москву - продуктов вам привезу, да пусть моя Наташка у вас побудет, а я уж поищу. Может, найду. А нет, далее ждать буду. Значит, есть надёжа.
- Кулинка, сколь лет-то после войны прошло? Помнишь ли?
- Щё я, по-твоему, дура щёль? Давай-ка, спать. А из утра на автобус. Вот только с кем бы договориться, чтоб к приходу автобуса на подводе подъехал, да меня с сумками забрал.
- А утром и пообещаем Ваньке - соседу, что чекушку Московской привезешь, он и встренит.
Из Москвы Акулина привезла три битком набитых продуктами сетки. Босая и грязная Наташка, уже нагостившаяся досыта, ревмя ревела, требуя ворочаться назад домой. Кое-как уговорив её погостить ещё немного и пообещав, что сходят с ней в Москве в Детский мир, Акулина направилась на деревенское кладбище. Уж какой день тут, а дочь не попроведала.
Старое деревенское кладбище заросло так, что не то, что могильных холмиков, а и крестов не видно из травы. Искала долго. Вначале нашла могилку своей бабушки, Прасковьиной матери, выдрала траву, заранее заготовленной лопатой обровняла могилку. И только потом, по темно-зелёному островку травы среди разросшихся белых соцветий, нашла могилу дочери. Вот, это же Тимофей обложил её тогда дерном, так и растёт трава, рукой отца уложенная.
Акулина приводила в порядок могилку дочери и потихоньку разговаривала, разговаривала… Будто хотела выговориться за все прожитые годы.