- Да ить ни лопат, ни кирки.
- Спросим у сторожа, должны быть. А уж потом ему помянуть поднесём.
Под снежным покрывалом земля ещё не успела окончательно промерзнуть. Но копать было всё равно невозможно. Долбили, откалывая комья, до самого вечера. Уже стало смеркаться, а могилка была ещё мелковата.
- Надо возвращаться. Уж какая есть. И так затемно придём. А Наське и Илюшке в ночь на работу. Заканчивай, - и Устинья осмотрелась по сторонам.
Начинала мести поземка и снег колючими иглами бил в лицо, засыпал под воротник. Это белое, метущееся поле окружал полный мрак. Стемнело так быстро, что обе не заметили как. Месяц ещё не взошел. И только далеко внизу мерцали огоньки Бумстроя. Подхватив лопату и кирку, осмотрелись. Но сторожка просто исчезла в этой бело-черной круговерти. Страх холодной струйкой пробежал между лопаток.
- Клади в могилку. Завтрева отдадим. Куды им тут деться. Да пошли отсель. Не место живым ночью среди мертвых, - и Устинья пропустила вперед себя Елену.
- Куды итить-то?
- Все одно дорогу замело. На свет и пойдем. С Божьей помощью доберемся.
И они побрели по снегу.
В дверях барака столкнулись с Илюшкой.
- Куды ты? - замерзшие губы слушались плохо. Илья буквально столкнулся с Устиньей.
- Искать Вас. Ночь, темень. Мороз.
- Идем, штоль? - от усталости и холода Елена еле стояла на ногах.
В комнате, кроме Надежды, возле маленького гробика, установленного на двух табуретках, сидела Татьяна. Увидав вошедших, она встала: "Надька, стукни Прониным, пусть Людка Елену к себе заберет, а то кабы ещё беды не нажить. А ты, Устишка, пошли ко мне".
Людмила развесила покрытую ледяной коркой одежду Елены над только что протопившейся печкой, напоила её горячим чаем в прикуску с сахаром, дала свои теплые вязанные носки. В комнате Родкиных печку не топили.
Татьяна развесив на просушку одежду Устиньи, напоила её отваром трав. Допив приготовленное питье, Устинья направилась к дверям.
- Послезавтрева мне на работу. Завтра и похороним.
- Не рви себе душу. Думай об живых. Тебе еще троих сохранить надо, да двоих дождаться.
- Дитё моё, малое… - голос Устиньи сдавленно прервался.
- Пойдем, на крыльце постоим, - и накинув плюшевую жакетку, Татьяна открыла дверь.
Морозный воздух ударил в лицо. Дышать стало легче. Устинья подняла глаза к небу: "Царь небесный, Господь - Батюшка, прими дитё моё, уготовь ей светлое место и вечный покой, душе безвинной".
Илья и Надежда ушли на работу. Елену подменила подруга, и она спала на родительской кровати прерывистым, тревожным сном. Устинья так и просидела всю ночь рядом с детским гробиком, лишь под самое утро сон не надолго сморил её. За полночь ушла к себе Татьяна, ей тоже с утра на работу.
На следующий день, дождавшись возвращения Надежды и Ильи, решили, что Надежда останется дома, а Илья, Устинья и Елена пойдут на кладбище. Попрощались дома. Крышку Илье, тоже пришлось заколотить дома. Легонький гробик Устинья на руках вынесла из барака. Поставила на санки. Илья обвязал веревкой, и они направились к Лысой горе. Ветер становился всё сильнее, забивая снежным крошевом глаза. Идти становилось всё труднее. Согнувшись почти пополам, они упорно продвигались вперед.
Время шло. Надежда, как это принято, следом вымыла пол. Принесла дров. Растопила печь. Холодная, выстывшая комната, стала наполняться теплом. Сварила кастрюлю картошки. Обжарила на сале лук и заправила её. В комнате запахло едой, стало тепло и уютно. В другой кастрюле поставила воду для киселя. На стене мерно тикали ходики. Уже бы и время вернуться. Надежда заварила кисель и отставила кастрюлю на край плиты. Часы тикали и тикали, но никто не возвращался. За окном уже стемнело. Порывы ветра хлестали в окно снежной крупой. Прижавшись лицом к холодному стеклу, Надежда звала: "Мама, Леночка, Илюшенька, ну где же вы? Ну, где же вы? Мама…". И слёзы одна за другой катились из глаз.
На гору уже не заходили, а заползали. Увидев странную процессию, сторож пошел на встречу.
- Покойный-то где?
- Вот, - Устинья ближе подтянула санки. Сняла, перекинутую через плечо котомку, достала магазинную пол литру, и завернутое в белую тряпицу сало с хлебом.
- Помяни, чем бог послал, дочь мою.
- Опосля. Это уж как положено, - сторож распихал по карманам бутылку, сало и хлеб.
- Идем, а то сами-то уже не найдёте. Замело здесь всё.
И он направился впереди.
Засыпали могилку смерзшимися комьями.
- Весной растает, придете и всё поправите, тода уж и крест поставите. А пока вот запоминайте место, - и сторож обвел рукой в верхонке мятущееся снежное марево.
Дорога назад ничуть не отличалась от вчерашней. Только у Ильи сильно мёрз стеклянный глаз, и он изловчился надеть шапку так, что она закрывала стынувшую стекляшку.
У входа в барак навстречу кинулась Надежда.
- Мамочка, мама…
- Настыли мы. Пойдем домой, - Илья подтолкнул вперед мать, сестер и, гремя заледеневшей одеждой, пошел следом.
В комнате разделись, накрыли на стол, Устинья стукнула в стену.
- Татьяна!
- Иду.
Помянули, выпив по стакану киселя. Посидели молча. Хотелось только одного, чтоб этот тяжелый день быстрее кончился.
- Пойду я, - Татьяна перекрестилась на образа и вышла.
- Давайте спать. Из утра на работу, - Устинья, чтоб дольше сохранить тепло от натопленной печи, наполовину прикрыла печную вьюшку.
- Мамань, може в баню завтра? - Илюшка выжидательно замолчал.
Жизнь с повседневными заботами брала своё.
Один за другим, одинаковые, как две капли воды, проходили дни. Утром на работу - затемно. Вечером с работы - затемно. Или наоборот. Вечером на работу, во вторую смену - по морозным сумеркам, утром с работы также.
Письма от Ивана приходили не часто и не особо длинные. Читали их по много раз и помнили наизусть.
"Здравствуйте, маманя, сёстры Елена и Анастасия, а так же брат Илья. Письмо Ваше получил. Илья, береги мать, не давай тосковать. С того света уж не вернёшь. Из нашей части едет в командировку специалист. Пока он тут был, его завод переехал к Вам. Я дал ему адрес и мыло, и две банки тушенки. Будет возможность - занесёт.
Остаюсь Вашим сын и брат Иван".
Иногда писем не было очень долго. Иногда приходили по два сразу, хоть и написанные в разное время, содержанием мало отличаясь друг от друга.
"Здравствуйте, маманя, сёстры Елена и Анастасия, а также брат Илья. Я жив, покель не ранен. Здоров. Чего и Вам желаю. Остаюсь Вашим сын и брат Иван".
Последнее письмо от Тихона Устинья получила из под Москвы. В нем Тихон писал, что благодарит Бога, что поторопился перевезти семью подалее от этих мест. Насмотрелся всякого. Чтоб Кулинка, при первой же возможности, бросала всё и ехала к ним. Жизнь сохранить, а там как-нибудь, обживутся. Писал, что часть их теперь переформируют и потому пока писать ему не куда. На днях получит новый номер полевой почты и сразу отпишет им. Ещё писал, чтоб дочери не ленились, а подробнее писали всё, что мать им диктует.
Только этого обещанного письма Устинья так и не дождалась. Отписали по старому адресу. Пришел ответ, что часть расформировали, более подробную информацию по частному запросу представить не могут.
Ожиданье становилось невыносимым. Устинья всё чаще вставала по утрам с опухшими глазами.
- Мамань, заживо-то не хорони, - сердился Илья.
- Знамо дело. Вдруг ранен, али контужен, где по госпиталям, как безродный, - и слезы уже не скрываемые, катились одна за другой.
- Если ранен, оклемается и отпишет.
- Знать бы где? Я б туда дошла, долетела…
- Ага. Долетела!
- Мир не без добрых людей, где на попутке, где пешком. Кабы только знать, куды мне.
- Я завтра со второй. Из утра пойдем в военкомат. Обскажем. Тогда уж и будем думать - как дальше быть, - Илья открыл духовку в печи, пристроил поближе свою и материну обувку.
Глава 9
БУМАЖКА
Утром, проснувшись, Илья увидел мать причесанную и одетую в выходную одёжу.
- Ты чего, мамань?
- Буде дрыхнуть. Обещался в военкомат пойдем.
- Успеем.
- Вставай, уже. Не тирань мне душу.
Окончательно проснувшийся Илья встал, из кружки над ведром умылся. Как смог причесал кудрявые вихры.
Устинья налила в кружку кипятка, отрезала ломоть хлеба, отколола кусок сахара.
- Семой час уже. Покель дойдем, все восемь будут.
Илья глянул на мать. Сна ни в одном глазу. Спала ль сегодня?
В военкомате, не смотря на ранний час, все были на работе, как и не уходили.
- Вы по какому вопросу?
Высокая, одетая в военную форму девушка, смотрела доброжелательно.
- Муж у меня. Адрест изменился. А куды писать, новый не дають, - Устинья волнуясь, путалась в словах.
- Полевая почта у бати изменилась. А нам отписали - военная тайна, сообщить не можем. Маманя убивается. Как бы о Родкине Тихоне Васильевиче весточку получить? - Илья чуть выступил вперед матери.
- Наталья, кто там? - громыхнуло из-за кабинетной двери.
- Да вот - семья солдата…
- Чего там держишь? Входите!
Илья показал военкому два последних отцовских письма. Тот что-то записал себе. Сказал "Угу". Кивнул головой, попросил их координаты. Илья назвал свой адрес. Военком записал, поерзал на стуле.
- Самого - то тебя где найти?
Илья назвал цех, фамилию начальника.
- Ладно. Найду.
Назад возвращались, Устинья втолковывала Илье: "Ежели, богибший, то они бы знали. А раз у них энтих сведениев нет, стало быть - жив".