Самое интересное, что и в этот раз у меня было машинное время. Я вышел на машину в час ночи, шутил с нею и пел ей цыганские романсы. Видимо, машине это понравилось. Под утро затрещало АЦПУ, что в переводе на русский язык означает "алфавитно-цифровое печатающее устройство", и машина выдала мне рулон бумаги с буквами и цифрами. Я засунул рулон под мышку и пошел домой разбираться.
Когда я проснулся днем, рулон лежал под подушкой. Я развернул его и прочитал следующий текст:
2x2 = 4
3x3 = 9
4x4= 16
ПОНЯЛ?
НЕ ПЕЙ ПЕРЕД РАБОТОЙ НА ЭВМ!
ЦЕЛУЮ, МАНЯ.
Этот текст был повторен раз тысячу.
Думаю, что это была шутка инженера по эксплуатации. Впрочем, не уверен.
Гений
В течение некоторого времени после свадьбы профессор проявлял ко мне повышенное внимание. Он звонил по телефону и интересовался, как идут дела. Я неизменно отвечал, что нормально. Наконец Юрий Тимофеевич зашел в нашу комнату, чтобы посмотреть на результаты. Я показал ему теоретические кривые, выкладки с интегральными уравнениями, "бесконечно подлого змея" и алгольную программу.
- Все хорошо, только программа не идет, - сказал я.
- Как это не идет? Должна идти, - сказал профессор.
- Я тоже так думаю.
- Ничего! Пойдет, - сказал Юрий Тимофеевич и похлопал меня по плечу. - А как настроение? Как дела дома? Вы ведь, кажется, женаты?
- Кажется, - сказал я.
Профессор недоуменно поднял брови.
- Я давно не видел жену, - пояснил я. - Мы с ней расходимся во времени.
Профессор понимающе улыбнулся. Потом в его взгляде мелькнула какая-то мысль. Он наклонился ко мне и прошептал заговорщически:
- Есть способ обрадовать жену…
Теперь уже я недоуменно поднял брови. А Юрий Тимофеевич рассказал о том, что у него есть друг, член-корреспондент. У члена-корреспондента есть сын. Сын учится на втором курсе нашего института, только на другом факультете. И у него нелады с математикой. Нужно помочь ему разобраться в интегралах. Сам член-корреспондент их уже подзабыл, да ему и некогда. Вот он и ищет репетитора своему сынку. Профессор сказал, что если я за две недели натаскаю его, мне очень неплохо заплатят.
- Они живут совсем рядом с институтом. По дороге в вычислительный центр будете заходить к ним и проводить занятие. Отец, понимаете, очень меня просил. Договорились?
Конечно, мы договорились. А что было делать?
На следующий день мне сообщили, когда можно приходить. Вечером я отправился к члену-корреспонденту. Он действительно жил в двух шагах от института, в новом красивом доме. Я поднялся на четвертый этаж и нажал кнопку звонка. За дверью раздался звучный лай.
Мне открыл сам член-корреспондент. Он был маленького роста, лысоватый, с быстрыми и умными глазами. На ногах были шлепанцы. Рядом с ним стояла черная собака почти с него ростом. Собака бросилась лапами мне на грудь и лизнула длинным языком в щеку. Нельзя сказать, чтобы это мне понравилось.
- Она у нас ласковая, - сказал хозяин. - Проходите…
Я разделся, и меня провели в комнату к сыну.
- Можете приступать, - сказал член-корреспондент и ушел.
За письменным столом сидел юноша цветущего вида. У него были широкие плечи, розовые щеки и унылое выражение лица. Я подошел к нему и протянул руку. Он встал. Росту в нем было на двух членов-корреспондентов. Просто удивительно, какие фокусы вытворяет наследственность!
- Петр Николаевич, - солидно представился я.
- Гений, - сказал он смущенно.
- Это понятно, что гений, - сказал я. - А можно как-нибудь попроще?
- Геня, - сказал он, смотря на меня сверху своими детскими глазами.
- Ну что ж, Геня, - сказал я. - Давайте ваши интегралы!
Он сразу сник, обреченно повернулся к столу и стал листать тетрадку. Мы начали заниматься.
Надо сказать, что такой патологической неприязни к математике я никогда больше не встречал. Вид интеграла вызывал у Гения физическую муку. Он смотрел на него, шевелил губами, морщился, но ничего, кроме слова "дэикс", не произносил. Я понял, что натаскать его за две недели будет чертовски трудно.
Для начала я попытался определить глубину невежества Гения. Другими словами, я хотел узнать, какие разделы математики он знает твердо. Я решил идти от интегралов к начальной школе. Производных и дифференциалов Гений не знал начисто. Элементарные функции присутствовали в его памяти лишь в виде намека. С формулой квадратного трехчлена Гений был знаком понаслышке. С несомненностью выяснилось, что твердо он знал только таблицу умножения.
Я спросил, каким образом ему удалось закончить школу.
Гений пожал плечами и кивнул головой на дверь. Я понял, что он указывает на своего папу, члена-корреспондента.
- Репетиторы, - сказал он.
Я очень мягко сказал, что здесь нужна целая дивизия репетиторов. Гений согласился.
- У меня хорошая кратковременная память, - признался он. - Я могу выдолбить наизусть, как стихи.
И он неожиданно начал читать на память:
- "Есть и в моем страдальческом застое часы и дни ужаснее других… Их тяжкий гнет, их бремя роковое не выскажет, не выдержит мой стих…" Это Тютчев. Это я понимаю… - с тоской сказал он.
И он прочитал стихотворение до конца. Читал он хорошо, с чувством.
- Хотите еще? - спросил он. Я в растерянности кивнул. Гений прочитал Пушкина, Блока, кого-то еще. Мне стало грустно, нахлынули разные мысли. Я решил остановить Гения. Все-таки у нас урок математики, а не вечер поэзии.
- А почему вы не выбрали что-нибудь погуманитарнее механико-машиностроительного факультета? - спросил я.
- Папу там все знают. Они у него учились… Он считает, что стихи - это не занятие для человека.
- Что же мы будем делать?
- Нам главное - решить упражнения. К сессии я теорию выучу, - сказал Гений.
- Решения объяснять? - спросил я.
Гений страдальчески взглянул на меня.
- Я вам лучше стихи буду читать, - попросил он.
И я принялся за работу. Я передвинул к себе задачник Бермана и принялся щелкать интегралы. Я работал профессионально, с чувством некоторой гордости. Гений никуда не отходил, он смотрел в тетрадку и шептал стихи:
- "Не растравляй моей души воспоминанием былого; уж я привык грустить в тиши, не знаю чувства я другого. Во цвете самых пылких лет все испытать душа успела, и на челе печали след судьбы рука запечатлела…" Баратынский, - комментировал он. - Поэт первой половины прошлого века.
Надо сказать, у Гения был безукоризненный поэтический вкус. Таким образом, мы повышали уровень друг друга. Я рос гуманитарно, а Гений математически. Хотя правильнее будет сказать, что каждый из нас безуспешно пытался приобщить другого к недоступной ему красоте.
После стихов и интегралов я шел на машину и бился с "бесконечно подлым". Пока перевес был на его стороне.
Когда папы не было дома, Гений брал гитару и тихонько напевал мне романсы. Под романсы дело шло еще быстрее. Скоро я перерешал все интегралы из задачника, и Гений стал приносить мне другие, которые выдавал ему преподаватель в институте.
Таким образом мы провели с ним две недели по два часа на урок. Всего двенадцать занятий, или сутки чистого времени. Интегралы стали иссякать. Под конец мы всё чаще беседовали о жизни. Моя симпатия к Гению очень выросла. Я полюбил это детское существо с нежной поэтической душой. Одно я понял ясно: инженером Гений никогда не станет. Мне было непонятно, зачем он досиживает институт до конца, а родители гробят деньги на репетиторов.
Гений сам писал стихи. Он показывал их мне. Стихи были элегические.
- Если станешь поэтом, смени, пожалуйста, имя, - сказал я.
- Понимаю, - сказал он.
На последнее занятие он притащил мне всего один интеграл. Этот интеграл с большим трудом раздобыл преподаватель. У нас с ним был заочный поединок. Сумеет ли он составить интеграл, который я не смогу взять? Я за две недели гигантски повысил свой класс.
- Он сказал, что этот пример из Университета, - доложил Гений.
- Посмотрим! - бодро сказал я.
Гений запел "Выхожу один я на дорогу", а я приступил к интегралу. Я затратил на него сорок пять минут. Когда я нарисовал ответ и обвел его жирным овалом, что-то в интеграле показалось мне знакомым. Я присмотрелся повнимательнее и убедился, что если заменить переменную, то интеграл превратится в моего любимого "бесконечно подлого змея".
Почти не дыша, я проделал эту операцию.
У меня получился ответ. Получилась функция, довольно сложная, зависящая от нескольких параметров, но без особенности. Особая точка исчезла! Это означало, что с бесконечным змеем было покончено!
- Гений! - прошептал я.
- А? - отозвался Гений.
- Это я гений! Понимаешь?.. Я два месяца мучался с этим интегралом на работе, а тут решил его как учебный пример! Невероятно!
И мы с Гением спели вместе "Эх, раз! Еще раз!.." Оба были счастливы.
На шум прибежала мама Гения.
- Мама, мы все решили, - сказал Гений.
- Ах, я не знаю, как вас благодарить! - сказала мама и пригласила меня в другую комнату. Там, немного помявшись, она сказала:
- Петр Николаевич, мне хотелось бы знать, какова ваша преподавательская ставка в час?
- Рубль, - подумав, сказал я. Мне показалось, что эта ставка наиболее подходит.
- Ну что вы… Что вы… - забормотала она. - Нужно ценить свой труд.
Она достала из ящика письменного стола конверт, быстро отвернулась, проделала с ним какую-то манипуляцию и вручила конверт мне. Я поблагодарил и сунул его в карман.