Парень не улыбнулся - серьезно смотрел на инспектора. Петельников уже видел, как то, о чем он хочет поговорить, въелось в него до костей.
- Как вас звать? - на всякий случай спросил инспектор.
- Капличников Виктор Семенович. Понимаете, я вчера получил диплом. Знаете, радость и все такое прочее…
Он стал рассказывать все но порядку, поглядывая па инспектора спрашивающими глазами - интересно ли тому. Но по лицу Петельникова еще никто ничего не смог определить. Слушал он внимательно.
Капличников кончил говорить и помахал бортами пиджака, - было жарко.
- А вы снимите его, - предложил инспектор.
- Нет, спасибо.
Он стеснялся. Тогда Петельников щелкнул выключателем вентилятора и направил струю воздуха на посетителя.
- Все рассказали?
- Все.
- Бывает: выпили, закусили, ели мало, жара, - усмехнулся инспектор, сразу потеряв к нему интерес.
- Вот я и пришел поговорить.
- О чем?
- Понимаете, выпил-то я всего три рюмки, это хорошо помню.
- Только три?
- Ровно три. Правда, рюмки немаленькие, но при моей комплекции… Да я и бутылку водки выпивал на спор… И до дому доходил, и соображал все.
- Ну, это раз на раз не приходится, - возразил Петельников и пошарил в пиджаке трубку, но вспомнил, что не выдержал насмешек Рябинина и забросил ее дома в сервант. Он закурил сигарету, пуская дым поверх струи воздуха от вентилятора.
- Я упал на стол, силы кончились, и больше почти ничего не помню. А как же дошел до сквера?.. Сам не мог.
- Могла она благородно довести, а потом надоело. Эх, товарищ Капличников, мне бы ваши заботы. Заявление о краже писать не стоит: вытащили у вас деньги, сами потеряли - неизвестно.
- Потом еще вот что… Перепьешь, на второй день состояние похабное. А тут проснулся - ничего, немного не по себе, но ничего.
- Сам-то что подозреваешь? - перешел Петельников на "ты".
- Не знаю, - признался Капличников. - Поэтому и пришел.
- А я знаю, - весело сказал инспектор н встал, - Жара! Вчера днем стояло двадцать восемь. Для наших мест многовато.
Капличников тоже поднялся - разговор был окончен. Оставалось только уйти. Он уже шагнул к двери, но она приоткрылась и заглянул моложавый седой майор с университетским значком.
- Заходи, Иван Савелович. Вот кто большой специалист по алкоголизму - начальник медвытрезвителя, - представил его Петельников, довольный посещением.
Подтянутый майор улыбнулся, четко шагнул в кабинет, пожал руку инспектору и коротко кивнул Капличникову.
- Иван Савелович, от чего зависит опьянение? Вот товарищ интересуется.
Майор повернулся к Капличникову и серьезно, как на беседе в жилконторе, сообщил:
- От количества выпитого, от крепости напитков, от привычки к алкоголю, от общего состояния здоровья, от желудка, от закуски, от температуры, от настроения… Но самое главное - от культуры человека. Чем культурнее человек, тем он меньше пьянеет.
- Ну уж, - усомнился в последнем Петельников.
- Потому что культурный человек много не пьет. 11 культурный человек пьет не для того, чтобы напиться.
- Иван Савелович, а ты разве инженеров не вытрезвляешь? - засмеялся Петельников.
- Бывают. Но ведь я говорю не о человеке с дипломом, а о культурном человеке, - хитро прищурился майор.
Капличников понял, что весь этот разговор затеян для него. Не надо было ходить в милицию, не то это место, куда ходят с сомнениями. Он сделал шаг к двери, но майор вдруг спросил, повернувшись к нему:
- А что случилось?
- Да вот товарищ в недоумении, - ответил за него инспектор, - выпил в ресторане всего три рюмки, опьянел и ничего не помнит.
- А пил один на один с женщиной, - уверенно сказал майор.
- Точно, Иван Савелович. А откуда ты знаешь? - поинтересовался Петельников, и в его глазах блеснуло любопытство.
- Пусть товарищ на минуточку выйдет, - попросил начальник вытрезвителя.
Когда Капличников ушел, Иван Савелович сел к столу и расстегнул китель. Петельников сразу направил на него вентилятор. Майор блаженно сморщился, ворочая головой в струе воздуха.
- Вадим… Ко мне поступила подобная жалоба на той неделе.
- Какая жалоба?
- От вытрезвляемого. Познакомился с девушкой, выпил буквально несколько рюмок… И все, как в мешок зашили, ничего не помнит. Я сначала не поверил, а потом даже записал его адрес.
- Ну и что это, по-твоему?
- Откуда я знаю. Ты же уголовный розыск.
Петельников подошел к окну, потом прошагал к сейфу и вернулся к столу, к майору. Он хотел закурить, но вспомнил, что уже курил да и борется с этим делом, поскольку стоит на голове.
- Деньги пропали?
- Да, рублей сто двадцать.
Иван Савелович достал из кителя записную книжку, полистал ее и вырвал клочок:
- Возьми, может, пригодится.
- А других случаев не было?
- Вроде не слышал.
Петельников одеревенело смотрел на майора, будто неожиданно проглотил что-то несъедобное. Была у него такая несимпатичная привычка: замрет, уставится на человека черными волглыми глазами и замолчит. И не знаешь - думает ли он, приступ ли у него какой или хочет сорваться с места, как бегун на старте.
- Чего-то я расселся, - сказал Иван Савелович и застегнул китель, - мне же к начальству райотдела надо.
Он встал, аккуратно надел фуражку и протянул руку ожившему инспектору.
- Неужели пьют в такую жару? - поинтересовался Петельников.
- Выпивают. Отдельные лица, - уточнил начальник медвытрезвителя и направился из кабинета своим широким спортивным шагом. Инспектор пошел за ним, выглянул в коридор и кивнул Капличникову. Тот поднялся нехотя, опасаясь, что будут читать мораль. Да и усталость вдруг появилась во всем теле, словно его ночь мочалили. Особенно помятой была спина - при глубоком вдохе она как-то задубевала и по ней словно рассыпались мелкие покалывающие стеклышки.
Инспектор достал чистый лист бумаги и положил перед ним:
- Опиши все подробно, каждую мелочь.
Капличников молча начал писать, ничего не пропуская. Инспектор поставил носок ботинка на торчавший ящик стола, сцепил руки на колене и замер, врезавшись взглядом в потерпевшего, теперь уже потерпевшего, только неизвестно от чего. Петельников разгребал в памяти уголовные дела, материалы, заявления и всякие случаи, которыми набита голова любого работника уголовного розыска, как судейский архив. Ничего подходящего не вспоминалось. Тогда он перешел к женщинам, которые были на примете, но ни одна из них не подходила к этой истории ни с какой стороны.
- Кончил, - сказал Капличников и протянул бумагу.
Инспектор внимательно пробежал объяснение: все описано, даже салат и цыплята.
- Официанта опознаешь?
- Маленький ростом… Нет, - решил Капличников.
- А ее опознаешь? - прищурился инспектор.
- Конечно, - сразу сказал Капличников, представил Ирину, и в памяти мелькнула белая челка и большие глаза, уплывающие в голубой мрак ресторана. Он попытался увидеть ее губы, нос, щеки, но они получались абстрактными, или он их лепил со знакомых и даже инспекторский крупный нос посадил под челку. Одна эта челка и осталась - белая, ровненькая, с желтоватым отливом, как искусственное волокно. Да замедленный взгляд…
- Опознаю… может быть, - вздохнул Капличников.
После обеда жара спала, сползла с людей, оставив подсыхать их липкие вялые тела. В раскрытое окно дунул свежий ветерок. Говорили, что он с Арктики. Где-то уже перекатывался гром. И сразу захотелось что-то делать.
Рябинин открыл сейф, рассматривая полки, как турист завалы бурелома. Этот металлический ящик удивлял: сколько ни разбирай его нутро, через месяц там скапливались кипы бумаг, которые, казалось, самостоятельно проникали сквозь стальные стенки. Они откладывались толщами, как геологические формации. Старые бумаги уходили вниз, куда-нибудь в архей, а сверху ложились вчерашние-позавчерашние, а уж на самом верху тонким почвенным слоем залегли два уголовных дела и срочные документы. Они не проваливались в толщу и держались на поверхности, потому что были в работе.
Раза два в год Рябинин принимался за эти полки. Он посмотрел на часы - Петельников не шел - и выдернул погребенную пачку, перевязанную шпагатом…
Письма из колонии, штук десять. Рябинин взял одно и развернул тетрадный листок: "…а я к вам обязательно зайду, и даже приглашу вас к себе в гости, если, конечно, согласитесь. А почему не согласитесь? Ведь к вам придет не Витька-скуловорот, он же Хмырь-домушник, а придет Виктор Вершелев. Оно верно, что в колонии все завязывают. Но у меня другое. Вы мне говорили: хочешь быть человеком - больше думай. Вот позову я вас в гости через три года и открою тетрадку, толстую, куда пишу все вопросы, а за три года их скопится. Раньше-то я был что темная бутылка…" Рябинин вздохнул и отложил пачку в сторону - такие письма он не выбрасывал.
Затем вытащил длинный лист бумаги, исписанный острым коленчатым почерком: "Товарищ следователь! Я уже обращался всюду - в исполком, в горздрав, в газету, к товарищу Клуникову и в санэпидстанцию. Все это равно нулю. Теперь обращаюсь к вам, как к следственному органу. Убедительно прошу определить причину зарождаемости воздуха в моей комнате…" Письмо полетело в корзину - проситель был уже в психиатрической больнице.