Он глядел на меня, как на говорящий карбюратор. Маленькие глазки - когда жена отсутствовала, глазки-то были крупными, не заплывшими - выражали вопросительное недоумение. Но теперь я видел лишь проходную - не проворонить бы. Что же касаемо самосвала, так оно и лучше, поскольку так незаметнее.
- Опять, Фадеич, историю затеваешь?
- Эти истории жизнь мою построили.
- Ну у тебя и характер…
- При чем тут характер? Ты гляди, какой смысл в этих историях. Ведь бывают борцы - что на грядке огурцы: лежат красавцами, а на вкус сплошная горечь. Знал я мужика моих лет…
…Ходит он по квартире и думает… На работе приписками занялись, сообщить бы надо, да страшновато - вдруг потом отомстят? Пьяница дебоширит за стеной, надо бы милицию вызвать, да опасно - он еще привяжется. Старика из третьей парадной детки совсем заклевали, сидит он и плачет, надо бы вмешаться, да ведь детки могут тоже клюнуть. Компания подростков под окном орет, хотя за полночь, - выйти бы и приструнить, да страшновато… И тут этот мужик увидел, как в сквере гуляет болонка без намордника - сел и настрочил жалобу прокурору, а копию в ДОСААФ. Ну?
Однако разговора у нас не вышло, поскольку из ворот выполз белесый "Запорожец". Я наподдал Василия в бок, он схватился за рычаги - и погоня началась. Не погоня, а одна морока. Этот Вячик полз, как медуза какая. Василий чертыхался, скорость усмирял и тоже полз. Да ведь конец рабочего дня, движение-то заторное.
А я думал: куда же Вячик поедет? Неужель по прописанному адресу к другому себе подобному? Да нет, завернул на другое направление, в район новых строек.
- Кто хоть в нем? - заинтересовался Василий.
- Ты лучше спроси, кого везешь…
- Так тебя везу.
- Тогда спроси, кто я есть.
- Как кто? Фадеич! - Василий чуть баранку не упустил от моих непонятных намеков.
- Нет, Вася, не Фадеич я, а урка.
Не хотел говорить, да обида прорвалась. Иногда я душу живой водичкой представляю. То закипит, то нешелохнутой гладью встанет, то слезами просочится… Но всегда прорвется из своего обиталища, хоть как ее умом дави.
- Хохмишь все, Фадеич…
- Пальто кожаное на цигейке я свистнул. Как?
- Молодец, - не поверил Василий.
- Вот и я думаю, что молодец. А следователь стращает…
Белесый "Запорожец" тормознул и срулил к корпусам. Хорошо, что тут новостройки, а коли старый бы дом, двор - самосвалом и не заедешь. Легковушка швыркала меж корпусов, а мы вывернули на дорогу, чтобы выйти ей поперек. Да она из межкорпусного проезда и не выехала. Видать, тут остановка.
- Стой, Василий…
Я соскочил на землю, добежал до корпуса и выглянул из-за угла - "Запорожец" фурчал рядом с другой машиной, видать становясь на прикол. Я вернулся к самосвалу.
- Василий, будь здоров и спасибо. Вскорости увидимся, тогда все и расскажу.
Он пожал своими мешкоподобными плечами, и самосвал пошел, недовольно гудя двигателем по поводу пустого и столь глупого пробега. Я присел на подвернувшуюся скамейку, чтобы обдумать и выждать минутку-вторую.
Сейчас, как это положено у частников, Вячик будет захлопывать дверцы, оглядывать кузов, ощупывать баллоны… Потом запрет машину и войдет в дом. Тогда и наступит мой черед. Сподручнее начать с жилконторы - улицу знаю, номер дома и корпуса знаю. А чего спрошу? Номер квартиры гражданина, у которого белесый "Запорожец"? И который в темных очках, с усами и ноги приволакивает? Не пойдет, да и открыта ли сегодня вечером жилконтора-то?
Между тем мокрые сумерки прямо-таки лезли за шкирку. Моросить стало, да не водой, а брызгами, будто кто стоял над городом и мокрым веничком помахивал. Хорошо, что я пальто надел длиннополое, демисезонное.
Чего размышлять, когда можно промышлять? Делов на две копейки, а дум на пятак. Сегодня нельзя, иначе на самого Вячика нарвешься. А завтра подойти сюда утречком, поскольку от работы я теперь отстраненный. И всяк входящему-выходящему задавать один вопрос: "Случаем не знаете, чей белесый "Запорожец""? Вот и вся недолга.
Я поднялся с омокрелой скамейки и пошел искать какой-нибудь транспорт, шедший в мою сторону. Глянул, конечно, на "Запорожец" - стоял на приколе как вкопанный. Не удержался, увидев бабусю, без дела сидевшую у подъезда.
- Здорово, ровесница!
- Здравствуй, коли тебе семьдесят…
- Девять годиков не дотянул.
- Тогда мальчишка.
- Скажи-ка, бабуся, в какой квартире живет хозяин вон того автомобильчика?
- А и не живет, - обрадовалась она подвернувшемуся разговору.
- Как не живет?
- Машину поставит и уйдет. Говорил, что у его дома некуда приткнуть.
- А где живет?
- Никому не известно. Да нам-то что?
Вот стервец. Этот без подстеленной соломки не упадет - все предусмотрел. Надо было за ним последить - куда он из машины-то пошел… Так ведь узрит, и тогда костей не соберешь.
Бабусю я вознамерился еще порасспросить - авось какую подробность приоткроет. И начал издалека, с известного:
- Страшноват он, бабуся, а?
- Не страшнее нас с тобой.
- Волосы-то гривой, как у льва…
- Обыкновенные волосы. Не как у льва, а как у моего внука.
Бабуся, видать, была подслеповата, а может, и глуховата, коли не глуповата.
- От его черных очков дрожь пробирает? - бросил я еще вопросик.
- Господь с тобой… Он без очков.
- Еще скажешь, что и без усов? - уже не так настырно спросил я.
- Скажу, а то как же.
- И ноги не волочит?
- Молодой парень, зачем волочить…
- Бабуся, а ты не путаешь крестовину с маргарином, рессору с рассолом, бензобак с рыбой судак, а пробку с хвостом селедки?..
- Я тут каждый вечер дышу, - обиделась она. - И, слава богу, без очков с телевизором управляюсь.
Бабка-то ядреная. Эх, шей да пори, не будет поры. Зря к нему жена вернулась, к Василию-то. Упустил он Вячиков "Запорожец" и увязался за другим. И я вроде глядел в оба. Да ведь пробки, одно слово - пиковый час.
- Тебе зачем он?
- Родственник мой, - соврал я, злобясь на себя.
- А в лицо не знаешь? - насупленно спросила бабка, как следовательша Тихонтьева.
- Он моему слесарю троюродный кузнец.
13
Задумался детина, выходя из магазина: выбирал жене подарки, а купил бутылку "Старки". От работы отстранен - кто ж вора подпустит к материальным ценностям. Под следствием нахожусь. У товарищей, у Гузя и Сереги, па подозрении. Кругом оплеван.
Калач я тертый - бывал и не в таких водоворотах. Посему не сомневался, что правда-матушка дорожку себе найдет. Но поскольку я калач тертый, то и знаю, что матушке-правде надо пособлять. На правду надейся, а сам не плошай. Кто на справедливость надеется и сидит сложа руки, тот, считай, на бога уповает.
Задумал я еще одну операцию "Икс", посему Марин объявил, что в ночную смену пойду заместо дневной.
- Какие могут быть ночные в складе? - не поняла она.
- У нас днем воду отключают, - изловчился я.
- Зачем вам вода?
- А в туалет?
- Опять байки сочиняешь?
- Грузовики-дальнобойщики придут из-за границы.
- Да почему ночью-то?
- Груз особый, Мария, секретный. Дамские костюмы из кожи крокодила на обезьяньем меху.
- Чего ж тут секретного? - Теперь Мария клюнула, поскольку модницей никогда не была.
- Да коли бабы, то есть женщины, узнают, так наш склад грудями сметут.
Мария только недоумение лицом выразила. Но от харчей в дорогу отбояриться не удалось. Значит, так: четыре тугосоких помидора, к ним четыре бутерброда с мясом и термос свежезаваренного чаю сладкого.
Вышел я в половине двенадцатого, хотя для операции было рановато - раньше двух ее не начать, поскольку до двух ночи люди еще слоняются.
Сел я в попавшемся скверике и задумался…
Сыщиком стал на старости лет. Дело-то г>то оказалось суровое и страшноватое. Вот сижу ночью в сквере, во тьме осенней, с авоськой продуктовой. Одет, правда, тепло, но пистолета нету и не предвидится.
А книжки про шпионов и сыщиков люблю, поскольку я в возрасте. Старики любят занимательное чтение. Книжку про любовь, про труд, про войну я трижды понюхаю, прежде чем открыть. И то: и любовь, и труд, и войну я знаю не хуже любого писателя. А коли он молод, то и разговору нету: чего я буду читать про те мысли, которые ему открылись, а мною уж давно забылись? Другое дело - про сыск или разведчиков: там завсегда новенькое, поскольку неизвестно, кто, как и зачем.
Про чтение скажу доподлинно: есть только два сорта книг - интересные и неинтересные. Остальное в них - детали.
Я сидел в окраинном сквере под фонарем дневного света. Тут и деревья остались еще от лесов, и кустарник свежий высадили. Под тремя голыми осинами я сидел. Стволы прямые, гладкие и цвета ненатурального - будто в пивную бутылку налили молока. А земля под осинами красная, поскольку сзади клен, устеливший все своими листьями.
Дождь вроде бы не шел, а ветерком тек мокрый туман - сквозь демисезонное пальто доставал. Скамейка от влаги ледком поблескивала. Опавшие листья не шелестели, прилипнув друг к другу. Моя авоська намокла, хотя бутерброды хранились в полиэтиленовом мешке в сухости. Погодка для разбоя на большой дороге.
Я глянул на время - половина второго. Пора. Как говорится, сверим часы и почешем усы. И я пошел на операцию, поскольку мой объект был невдалеке.
Мой объект был Вячиковым "Запорожцем". И то: я с него глаз не спускал, Василий тоже парень зоркий. Когда гнались-то… А не усмотрели. Тут оптический обман или же закавыка. Вот я и надумал заглянуть в его нутро на всякий случай.