Он опять приспустился, очками зыркнул и сказал придавленно:
- В прошлом году переболел лихорадкой о'нь-онг-ньонг.
- Что за зверь?
- Трясет, и работать неохота.
Вот и разговор пошел. Правда, он все с бурчал-кой, все как бы через нос да с тихим посвистом.
- Вяч, а кто у тебя отец?
- Министр.
- Неплохая специальность.
Врет он, чтобы отвязаться. А скорее всего, грызет Вяча гордое самолюбие. И то: молодой парень грузит шляпные коробки вместе с плешивым мужиком. С другой стороны, не одним же плешивым их грузить?
Между прочим, самомнение в молодых мы и сами возбуждаем. Квохчем: теперь, мол, у вас и ракеты, и телевизоры, и магнитофоны. И сыты вы, мол, и одеты дай бог. У нас этого не было, мол. Вот молодые и думают: ого! И жалеют нас, и держат за ископаемых слонов. А им надо бы внушить другое и побуждающее: мол, бедные вы ребята, все у вас есть, живете в довольстве, бороться вам не за что, а без борьбы, родимые, счастья не видать, как своих ушей. Пусть они нам завидуют - они пусть.
- Машина-то у тебя папина?
- Подарил.
- Зря взял.
- Почему?
- Послушай вот байку, мне один большой мужик про своего отпрыска рассказал…
…Отпрыск-то к двадцати пяти годам заделался ученым первый сорт. В газете о нем писали с портретом, правда махоньким. Он, отпрыск-ученый, изловил новую элементарную частицу. А они ведь крохотные и несутся так, что черт ногу сломит. Короче, парень заслужил. Вот отец и надумал подарить ему свою личную машину. А что отпрыск? Не взял. "Отец, я хочу не сам возить, а чтобы меня возили". Ну?
Не успел я это "ну" договорить, как на мою лысину осел трескучий удар - аж в ушах колокольчики затренькали. Коробка со шляпами меня припечатала. Она хоть и картонная, и головные уборы в ней мягкие, однако лысина моя, чувствую, зарумянилась. Потер я темечко:
- Угостили не вином, а могутным кулаком.
- Прости, выскользнула…
Вячик в порядке извинения спустился на пол и рассыпанные шляпы собрал. Гляжу я на его руки…
Зрение у меня, может, и не орлиное, но очков не употребляю. И хотя окон на складе не имеется, да зато лампы горят дневного света - белого каления. И гляжу я на Вячиковы руки и примечаю мизинец, а вернее - левый ноготь. Неположенной формы. У всех ногти лежат на пальцах выпукло, а этот наоборот. Вроде как ямка роговая вместо человеческого ногтя. Да я не против, и дело не в том… Мало ли каких уродств? Я сам могу то одним ухом шевельнуть, то другим, чем в свободную минуту Марию и веселю.
А дело в том, что у кого-то видел я подобный ноготь…
Вроде бы, ну и что? Однако поразился я до задумчивости. Почему - и сам не понимаю. Вогнутый ноготь на левом мизинце…
Чужая душа потемки. А своя? В этот момент решил я здраво и бесповоротно, что этот Вячик есть шпион. Или что похуже. Но спрашивать его не стал, а сделал вид, будто мне все до лампочки.
4
У нас-то не склад, а складик. Вроде лабаза. Вот рядом занимает гектары настоящий склад - там и счетные машины ворчат, и краны гудят, и операторы пыхтят, и грузы идут в пакетоконтейнерах… Считай, работает завод. А у нас один электрокар, да и тот сдох. Короче - легкая промышленность.
Когда я пошел на эту работу, Мария дала мне коротенький наказ: неподъемную тяжесть не вздымать, в раскаленные споры не встревать, уму-разуму людей не поучать, жареные пирожки не едать. И так далее и в том же направлении. Я стараюсь. По крайней мере, изжогные пирожки в обеденный перерыв не употребляю. Что касаемо длиннокудрявого Вячеслава, то привязался он к моей заботушке, как репей к коровушке.
Из-за вогнутого ногтя на мизинце. Другой бы на моем месте сел да крепко подумал - глядишь, зацепка бы и отыскалась. Но я себя знаю, за шестьдесят лет-то изучил. Коли нарочно о чем задумаюсь, то искомое тут и пропадет, и чем дольше мучаюсь, тем оно неуловимее. А может явиться вдруг, как снег на голову. И что примечательно: отгадка приходит, когда думаю о постороннем, о какой-нибудь ерунде на квасе, о глупостях, о черт-те чем… Эти черт-те какие глупости вдруг сцепятся невероятным макаром, да и сцепятся-то вроде не в самом мозгу, а где-то на его краешке - и в дамки. То есть осенило. Короче, смекнул.
Но это когда будет, да и будет ли?.. А пока свербит.
На второй день подкатывает ко мне Серега-груз-чик с заковыристой улыбочкой:
- Фадеич, вы со Славкой поругались, что ли? Он Семен Семенычу на тебя бочку катил…
- А что в бочке-то?
- Якобы ты зануда и травишь в рабочее время байки.
Подобного форц-мажора я не ожидал. Так ведь они тут работают не первый день, а я вроде пришлого. С другой стороны, с подлинным верно - байки травлю, занудство во мне наблюдается.
- Вы небось с Вячиком подружки?
- Отнюдь.
- В ссоре, что ли?
- У нас отношения нормальные - не ссоримся и не здороваемся.
- Чего ж так?
- Откровенно?
- Само собой.
Мы сели на сдохший электрокар и повели беседу вполголоса. Я люблю ребят открытых - и душой, и лицом. Серега такой. Глаза веселые, лицо чисто выбрито, бобрик на голове топорщится, и одет просто, по-рабочему, поскольку на работе.
- Фадеич, опасаюсь я его.
- С какой стати?
- Он ведь йог. Жердь толщиной с руку запросто о свою макушку переламывает.
Я почесал плешь - не потому, что зачесалось, а потому, что заныла.
- Так он что ж - рукоприкладством занимается?
- У него не заржавеет. В психичке ведь лежал.
- Да ну?
- Месяц связанным продержали в камере с мягкими стенами.
- А мне наплел, что перенес эту… лихорадку фик-фок…
- Вот после лихорадки его и прихватило.
- Выходит, и про отца не соврал? Якобы министр?
- Тут соврал - директор объединения. Папаша - будь здоров: куда хочешь вхож и откуда хочешь выхож. Поэтому, Фадеич, советую с ним не связываться. Себе дороже.
Тогда многое проясняется. Коли все вышеперечисленное сложить в одном человеке, то подобная личность хоть кого заинтригует. И то: псих, йог и сынок директора. Так что вогнутый ноготь тут ни при чем. Хотя, язви меня в подмышку, видел я подобный ноготь еще у кого-то, да внимания на нем не заострил.
- Фадеич, а тебе он как показался?
- Между нами, Серега, заподозрил я его.
- В чем?
- И сам не знаю в чем, а душой чую.
- Чего чуешь-то?
- Какой-то подвох.
Серега, конечно, напрягся выжидательно. И к месту, поскольку любое подозрение обязано иметь свой фундамент. А я мог только ответствовать примерами из жизни, когда душа узнавала наперед разума.
- Смурен он шибко.
- Как?
- Смурной то есть.
- Что такое "смурной"?
- Молчащий плюс злющий.
- Ну, это труха, Фадеич.
- Не скажи. От смурных всего жди. Вот послушай байку из моей биографии…
…Сидим мы как-то четверо мужиков - трое нормальных, а четвертый смурной. Говорим, конечно, про работу. Первый мужик, водитель-дальнейбой-щик, поведал о рейсах, о случаях, о грузах - зарабатывает дай бог каждому. Второй мужик, токарь наивысшего разряда, поделился про заготовки, про рас-преда-заразу, про расценки - зарабатывает тоже сытно. Третий мужик, то есть я, рассказал про бригаду, родное автопредприятие, коснувшись попутно соотношения первой сущности со второй, - на заработки, между прочим, никогда не жаловался, поскольку с работой дружу. А смурной молчит. Мы глядим на него: мол, давай выкладывай. Он и сказанул: "А я работаю в крематории". Мы, конечно, умолкли. Однако ж я поинтересовался, как у него с заработками. "Маловато, работу на дом беру". Мы крякнули и разошлись. Ну?
- Какую работу? - задумался Серега.
- А хрен его знает, мужик-то смурной.
- Эй, работнички! - гаркнул Семен Семеныч Гузь.
Женские кожаные пальто привезли. В длинных гробоподобных коробках. Мы с Серегой перекидали на стеллажи за милые глазки. И от физического труда стало на душе полегче, а то Серега меня совсем запугал. Вячик-то уже кажется натуральной зверюгой.
Когда мы сели это дело перекурить, я спросил:
- А как Семен Семеныч к нему?
- Заискивает.
- Это с чего ж?
- Видал, какие рядом склады? У Гузя верхнее образование. Он мечтает заделаться управляющим всем складским комплексом. А от Славкиного папаши многое зависит.
- Так карьерист, - задумался я.
- Ты, Фадеич, мужик неплохой, хотя и старик.
- Не любишь стариков?
- Я терпимо отношусь, а Славка давить их готов.
- Таких, как этот Славка, выпускать надо к людям в наморднике.
- Из-за стариков?
- А знаешь, кто не любит стариков? Хапуги.
- При чем здесь хапуги?
- При том. Хапуга, по-научному - мещанин, привык все хапать. И ему кажется, что он и молодость себе хапнул. Вроде дефицита. А старик вроде бы хапнуть не сумел. А коли так, то плюй на старика, как на прошлогоднюю моль.
- Ну и злой ты, Фадеич.
- Будешь злой, коли напарник дурной.
5
Злой ли я? Добрый ли? Несуразные вопросы, молодого парня достойные. Потому что зло-добро вроде перевертыша - это как глянуть. Они, между прочим, друг без друга не ходят, наподобие пары колес на одной оси.
Да хоть бы и злой. Еще надо разобраться, что это такое. К примеру, в газетах пишут: "На злобу дня". На злобу, а не на радость. И правильно делают, поскольку закавыка не в самой злости, а в том, против чего она бушует. Коли против негодного, так дай бог ей сил, злости-то. Между прочим, злость - чувство здоровое. Это не горе, от которого и помереть можно. А от злости только аппетит прибывает.