Коля вскинул взгляд на учителя, секунду молчал, вздрагивая губами, и снова вибрирующим, рвущимся голосом стал выкрикивать:
- Вы же, вы, Аркадий Кириллович! Вы учили… Воюй с подлостью - учили! Не жди, учили, чтоб кто-то за тебя справился!.. Неужели не помните? А я вот запомнил! Ваши слова в последнее время у меня в голове стучали - воюй, воюй, не жди! А я ждал, ждал, тряпкой себя считал, медузой - мать спасти не могу!..
- Спас! - с досадой не выдержал Сулимов. - Куда как хорошо теперь матери будет - ни сына, ни мужа, одна как перст на белом свете.
- Зна-а-ю-у! Зна-ю-у! - вскинулся Коля. - Всех вас лучше знаю! Она тоже видела на полу его кровь, тоже всю жизнь это помнить будет… А мне как? Как мне, Аркадий Кириллович?! Он, если хотите, даже любил меня! Да! Да! Я себя не жалею, и вы - не надо! Никто не смейте! И на суде так скажу - не жалейте!!
На тонкой вытянутой шее набухли вены, плечи дергались…
Сгорбившийся Аркадий Кириллович поднял веки, остро глянул на Сулимова, чуть приметно кивнул. Сулимов поспешно потянулся к телефону…
13
Дверь за Колей Корякиным закрылась. На скуластом лице Сулимова дернулись несолидные усики.
- Все-таки папино наследство сказывается. Папа, похоже, лез на смерть, сын рвется на наказание.
Нахохленный Аркадий Кириллович обронил в пол:
- Мое наследство сказывается.
- То есть? - насторожился Сулимов.
- Один из соседей Корякиных этой ночью мне бросил в лицо - ты виноват! Я вот уже четверть века внушаю детям: сейте разумное, доброе, вечное! Мне они верили… Верил и он, сами слышали - воюй с подлостью! Мои слова в его голове стучали, толкали к действию… И толкнули.
Сулимов кривенько усмехнулся:
- Уж не прикажете ли внести в дело как чистосердечное признание?
- А разве вы имеете право пренебречь чьим-либо признанием?
- Имею. Если оно носит характер явного самооговора.
- Да только ли самооговор? Мой ученик, оказавшийся в роли преступника, при вас же объявил это.
- При мне, а потому могу со всей ответственностью заявить: мотив недостаточный, чтоб подозревать вас в каком-либо касательстве к случившемуся преступлению.
- А не допускаете, что другие тут могут с вами и не согласиться?
У Аркадия Кирилловича на тяжелом лице хмурое бесстрастие. Сулимов иронически косил на него птичьим черным глазом.
- Многие не согласятся. Мно-огие-е! - почти торжественно возвестил он. - Нам предстоит еще выслушать полный джентльменский набор разных доморощенных обвинений. Будут обвинять соседей - не урезонили пьяницу, непосредственное начальство Корякина - не сделали его добродетельным, участковому влетит по первое число - не бдителен, не обезвредил заранее; ну и школе, то есть вам, Аркадий Кириллович, достанется - не воспитали. Всем сестрам по серьгам. И что же, нам всех привлекать к ответственности как неких соучастников?.. Простите, но это обычное словоблудие, за которым скрывается ханжество… Принесите, товарищ Памятнов, себя в жертву этому ханжеству. Похвально! Даже ведь капиталец можно заработать - совестливый, страдающая душа.
Аркадий Кириллович все с тем же рублено-деревянным лицом, лишь с трудом приподняв веки, уставясь на Сулимова исподлобья, заговорил медленно и веско:
- Готов бы, Сулимов, склонить голову перед вашей мудростью. Готов, ежели б уверен был - знаете корень зла, не пребываете в общем невежестве. Но вы же нисколько не проницательнее других. Даже мне, непосвященному, заранее известно, как поступите: мальчик убил своего отца - очевидный факт, значит, виноват мальчик и никто больше. Конечно, вы учтете и молодость, и смягчающие вину обстоятельства, я же видел, как вам хотелось, чтоб ружье самозарядилось… Нет, Сулимов, вы не желаете мальчику зла, но тем не менее не постесняетесь выставить его единственным виновником этого тяжелого случая. Ищете статью кодекса. А потому - отметай все подряд, даже признания тех, кто чувствует свою ответственность за преступление.
Сулимов вскочил из-за стола, пробежался по тесному кабинету, навис над Аркадием Кирилловичем, спросил:
- Вы ждете, чтоб я выкопал корень зла?
- Наивно, не правда ли?
- Да, детски наивно, Аркадий Кириллович! Злые корни ой глубоко сидят, до них не докопались академии педагогических и общественных наук, институты социологии, психологии и разные там… Да высоколобые ученые всего мира роются и никак не дороются до причин зла. А я-то всего-навсего рядовой работник милиции. Ну не смешно ли с меня требовать - спаси, старший лейтенант Сулимов! Что? Да человечество, не меньше! Пас, Аркадий Кириллович! Признаюсь и не краснею - пас!.. А того, кто меня станет уверять - мол, знаю корень, - сочту за хвастуна. Пожалуй, даже вредного. В заблуждение вводит, воображаемое за действительное выдает, мутную водичку еще больше мутит. Так что уж не обессудьте - мне придется действовать как предписано.
- То есть выставить пятнадцатилетнего Колю Корякина ответственным за гримасы, которые нам корчит жизнь?
- Конечно, я же бездушный милиционер, за ребрами у меня холодный пар, могу ли я жалеть мальчишку?..
- Не надо скоморошничать, - оборвал Аркадий Кириллович. - Я видел, как вам хотелось получить козырь в руки в виде не заряженного руками Коли ружья. Жалели его, но это не помешает обвинить его.
- Вы сами сказали: мальчик убил - очевидный факт. Не станете же вы от меня требовать, чтоб я его скрыл или выгодно извратил.
- Хотел бы, чтоб за этим очевидным фактом вы постарались увидеть не столь наглядно очевидное: мальчик - жертва каких-то скрытых сил.
- Одна из таких сил - вы?
- Не исключено.
- Ну так есть и более влиятельная сила - какое сравнение с вами! - растленный отец мальчишки! Вот его обещаю вам не упустить из виду, постараюсь вызнать о нем что смогу и выставить во всей красе. Если я этого не сделаю в дознании, всплывет в предварительном следствии.
- Всплывет, - согласился Аркадий Кириллович. - Только с мертвого взятки гладки.
Сулимов вздохнул:
- То-то и оно, на скамью подсудимых в качестве ответчика не посадишь, но смягчающим вину обстоятельством послужит. Только смягчающим! И даже не столь сильным, как неведение мальчишки о заряженности ружья.
Вздохнул и Аркадий Кириллович:
- Я вам нужен еще?
- Несколько слов о мальчике: как учился, как вел себя в школе, скрытен, застенчив, общителен, с кем дружил?..
Снова нахохлившись, уставившись в угол, Аркадий Кириллович стал не торопясь рассказывать: Коля Корякин был трудным учеником, неожиданно для всех изменился, причина не совсем обычная, даже сентиментально-лирическая - полюбил девочку…
Сулимов записывал.
Внизу, возвращая дежурному отмеченный пропуск, Аркадий Кириллович мельком увидел женщину в пузырящемся дорогом кожаном пальто, с легкомысленными вишенками на берете. Он так и не узнал в ней мать Коли Корякина…
Низкое небо придавило город, моросил дождь, по черным мостовым напористо шли машины - звероподобно громадные грузовики и самосвалы, мокро сверкающие легковые. Люди втискивались в автобусы, роево теснились возле дверей магазинов, скучивались у переходов. Город, как всегда, озабоченно жил, не обращая внимания ни на небо, ни на дождь, ни на страдания и радости тех, кто его населяет. И, уж конечно, событие, случившееся этой ночью в доме шесть по улице Менделеева, никак не отразилось на суетном ритме большого города. Стало меньше одним жителем, стало больше одним преступником - ничтожна утрата, несущественно приобретение.