16
Людмила Пухова засиделась у Сулимова. Он еще долго ее расспрашивал, но так и не поймал на противоречиях, все, в общем, совпадало с показаниями и старой Евдокии, и Анны Корякиной, и даже страстотерпца Соломона, "чистыми слезами" оплакивавшего Рафаила Корякина. Сулимов составил протокол. Она оказалась дотошной, вчитывалась не торопясь и вновь все переживала, шумно вздыхала:
- Что было, то было. Выгораживать себя не хочу.
Похоже, она не собиралась выгораживать и мужа: вставленное Сулимовым замечание - Пухов действовал на пару с Корякиным не без выгоды для себя - никаких возражений у нее не вызвало. Она поставила свою подпись, и он расстался с ней.
Итак, Илья Пухов виноват не более других. Крупней всех вина Рафаила Корякина - делал все возможное и невозможное для своей безобразной смерти. Но с него-то теперь взятки гладки. Отвечать придется только сыну, который и без того в своей куцей жизни достаточно натерпелся за грехи, допущенные в разное время разными людьми.
Был уже поздний вечер, большое, деятельное днем здание управления сейчас замерло, только на нижнем этаже продолжали бодрствовать те, кому и ночью надлежит следить за порядком в городе. Да еще, наверное, в каком-нибудь кабинете, зарывшись в бумаги, "подбивает бабки" страдалец вроде него, Сулимова. И лежала на столе под лампой раскрытая папка, начатое дело…
Выходит, Сулимов сделал круг и оказался на прежнем месте. Свидетельства, собранные за столь короткое время, ничего, собственно, не дали. Мальчик убил своего отца - только и всего, вопиющая очевидность!
Неудачи случались и раньше - нащупанный преступник, как налим, порой ускользал из-под рук. Чувствовал досаду, сердился на себя - неловок, не с того конца ухватил, - самолюбиво переживал упреки начальства. Сейчас никто не упрекнет, никто не выразит недовольства, и досадовать на себя, казалось бы, нет повода - любой другой на его месте сделал бы не больше. А вот поди ж ты, не отпускает - так и хочется кому-то поплакаться, раскаянно саморазоблачиться, как разоблачали себя перед ним мать, бабка мальчишки, та же Людмила Пухова. С кем поведешься, от того и наберешься - в эпидемию попал.
Сосредоточься, разберись в себе - почему недоволен, почему не отпускает чувство вины? Мальчишку жалко, помочь не в состоянии? Но ведь ты и прежде жалел каких-то простаков, влипших сдуру или по нечаянности в грязные делишки. Жалел, но вины-то за собой не чувствовал.
Отчего сейчас вина? Не оттого ли, что видит око, да зуб неймет? Прошлое не притянешь к ответу, будут судить одного мальчишку, отправят в колонию для малолетних преступников. Малолетних, но уже испорченных. Николай Корякин окажется среди тех, от кого общество постаралось избавиться. Да, там есть воспитатели, но они не чудотворцы и даже не Макаренки - чаще всего обычные люди. Не обязательно их влияние будет больше, чем влияние юных воров, хулиганов-садистов и патологических циников, с которыми придется жить бок о бок. Парнишка с отравленным детством, травмированный собственным поступком, пройдет выучку в колонии и может оказаться хуже своего отца. Какие подарки преподнесет он в будущем?
Вполне возможно, через много лет такой же вот следователь, разбирая опасное преступление, вглядится попристальней в прошлое и увидит там его, Сулимова. Не хотел, а наследил в будущем.
А ты не Ванька Клевый, не темная Евдокия Корякина, ты уже видел на их горьком опыте, из каких безобидных оплошностей возникают трагедии. Видеть - и допустить! Как тут не чувствовать вины?..
Загремевший телефон заставил Сулимова очнуться. Кто там еще? Скорей всего где-то случилось новое преступление, нуждаются в нем. Но с такой путаницей в голове, с сомнениями в себе ехать на новое дело? И вообще, сумеет ли он теперь избавиться от неуверенности, сможет ли работать как работал?
- Сулимов слушает!
- Не удивляйтесь, говорит Памятнов. Учитель Памятнов, Аркадий Кириллович. Надеюсь, не успели еще меня забыть?
- Вы?!
- Я справлялся у дежурного, когда вас можно поймать завтра. Он сообщил, что вы и сейчас здесь. И вот… не обессудьте.
- Слушайте! - неожиданно для себя закричал Сулимов. - Вы-то мне и нужны!
- Вы мне тоже.
- Тону, Аркадий Кириллович, спасите!
- Увы, сам пузыри пускаю.
- Так давайте сейчас друг за друга подержимся. К берегу, может, прибьемся.
Короткая заминка на том конце провода, наконец решительное:
- Приезжайте. Жена будет уже спать, но кофе вам обещаю.
17
Жена Аркадия Кирилловича работала в оптической лаборатории ОКБ, расположенной на самой окраине города, вставала в шесть утра. Чтоб не мешать ей, они пристроились на кухне.
На столе чашки с обещанным кофе, над столом на стене большой художественный календарь, каждый месяц на нем - красочный пейзаж. Календарь показывал золотую солнечную осень, а в окно настойчиво барабанил дождь. Время от времени оживал холодильник, начинал сердито бормотать, словно выговаривал неожиданному гостю за вторжение.
Сулимов встрепан, сверкает бешеным оскальцем из-под усиков, рассказывает с захлебцем, залпами - выпалит и умолкнет, мучительно морщится, стараясь разобраться в запутанных мыслях. У Аркадия Кирилловича на темном лице набрякшие складки, устал, погружен в себя.
- Я вижу, вижу, что в одну цепочку становлюсь с Ванькой Клевым, старой Евдокией, Пуховым - нового Рафаила Корякина, того гляди, миру подарю… И если б кто меня толкал к этому, принуждал… Не взбунтуешься, войну не подымешь - нет противника! Рад бы сразиться, да пустота перед тобой! - очередной горячий залп Сулимова.
Аркадий Кириллович поднял веки, встретил его ищущие блестящие глаза, усмехнулся:
- Ошибаетесь - сражение идет, и отчаянное.
- У меня? С кем?
- С самим собой.
Сулимов с досадой крякнул:
- То-то и оно, как глупый щенок, кручусь, свой хвост кусаю и рычу оттого, что больно.
- Вы считаете, что за преступление непременно кто-то должен ответить? - спросил Аркадий Кириллович.
- Убийство же! Не несчастный случай, не стихийное бедствие - продукт, так сказать, человеческих действий. Значит, не господь бог повинен, а кто-то из людей. Непременно!
- А виновника не находите. Больше того, себя чувствуете виноватым. Себя, к убийству совсем не причастного. Что-то вы противоречите… сам себе. Чем это не война? Внутренняя.
Озадаченное сопение, блуждающий взгляд. Наконец Сулимов хмуро поинтересовался:
- Так в каком же случае я прав?
- Правы в обоих случаях, - невозмутимо ответил Аркадий Кириллович.
- Ну, так не бывает.
- Так бывает всегда и всюду. О единстве противоположностей, надеюсь, слышали?
- Слышал, преподавали - почку губит распускающийся цветочек.
- Вот у вас тоже распускается цветочек.
- Какой именно?
- Чувство ответственности за других, прошу прощения за избитость выражения.
- Эва! - удивился Сулимов. - А раньше, выходит, ответственности у меня не было, без нее жил.
- Всем нам за него - расплата…
- Всем нам - расплата… - повторил Сулимов. - М-да-а… Это что же, я и дальше буду чувствовать… расплату? За каждого прохвоста?.. Бежать тогда мне надо из угрозыска - свихнусь.
- А разве острей чувствовать, глубже понимать противопоказано для вашей работы?
- Наша работа зауми не терпит - держись закона, отсебятины не допускай, помни о том, что преступник - враг общества, а значит, и твой враг. А у тебя к этому врагу эдакое личное… Опасно.
- Не клевещите на себя.
Сулимов уставился в чашку с остывшим кофе. Аркадий Кириллович сочувственно к нему приглядывался.
- Ладно! - встряхнулся Сулимов. - Обо мне хватит. Вы попросить что-то у меня хотели, надеюсь, что не противозаконное.
- Предоставьте мне трибуну, - произнес Аркадий Кириллович.
- Что-о? - опешил Сулимов.
- Как вы считаете: должен случай с Колей Корякиным послужить уроком для учителей и для учеников?
- Уж если такое ничему не научит, то считай себя деревом, не человеком, - проворчал Сулимов.
- А вот наша школа собирается сделать вид - это нас не касается.
Сулимов замялся:
- Странно… Вчера бы я за это не особенно осуждал - на рожон лезть добровольно. Зачем?
- А сегодня? - спросил Аркадий Кириллович.
- А сегодня… что ж, может, вы и правы…
- Меня пытаются связать, требуют молчания. И не могу я говорить ученикам одно, когда остальные учителя - другое. Ералаш в головах учеников получится, а среди учителей разногласие, разброд, склоки. Действовать в одиночку?.. Нет! Должен убедить.
- Легкое занятие!
- Трудно еще и потому, что общественное мнение на стороне школы. Гороно всячески превозносил нас, газеты нас славили, родители гордились, что их дети у нас учатся. Пока не удастся перевернуть общественное мнение, уроки из случившегося скорей всего будут нежелательные. Уже сейчас Колю Корякина в классе считают чуть ли не героем.
- Та-ак! - сердито выдавил Сулимов. - Чем же я вам могу быть полезен?
- Вытащите меня на суд свидетелем. А уж обвиняемым я и сам стану.
- Трибуна?..
- Почему бы и нет? К такому процессу со всех сторон будет усиленное внимание.
Сулимов разглядывал учителя беспокойно поблескивающими глазами.
- Внимание будет… - согласился он.
- И не бесстрастное, - добавил Аркадий Кириллович.
- Да уж сыр-бор разгорится.
- Ну а при таком пожаре у моих коллег учителей вспыхнет совесть. Неужели вы думаете, что они останутся холодными, когда вокруг будут бушевать страсти?
- Гм… Положим.
- Положим?.. Вам этого кажется мало, Сулимов? Ой нет, люди с опаленной совестью способны на многое.