Завершив круг почета, Гангея подошел к аскету и припал к его ногам. Боги уже начали переглядываться, когда до них еле слышно донесся обрывок чужого разговора - оттуда, с Прародины, где сейчас происходило небывалое:
- Благослови, учитель!
- Давай, малыш… Смотри, не разочаруй меня! Это тебе не стадионы Бенареса…
И Гангея Грозный отправился прочь - твердым шагом, выпрямившись во весь рост, так, что по Свастике Локапал пробежал легкий шепоток, а в свитах Миродержцев дружно захлопали в ладоши.
Потеха обещала удаться на славу.
…Взойдя на колесницу, Грозный поднял лук, передвинул поближе запасные тетивы и в последний раз взглянул на учителя перед боем.
Пешего аскета больше не было.
Рама в ореоле Жара стоял на огромной колеснице, опустив к ногам Топор-Подарок, и ученик Акритаварна, горец, ублюдок, держал поводья, готовясь тронуться с места.
"Земля - моя повозка, - прошелестел в сознании Грозного тихий смех учителя, - а воды влекут ее, подобно упряжным животным. Ветер служит мне возницей, а панцирем - святые писания. Хорошо оберегаемый ими в бою, я жду тебя, малыш!"
И Грозный улыбнулся в ответ: "Не трону я твоих добродетелей и заслуг брахмана, о гуру - но подвижник с оружием в руках оказывается в положении кшатрия, а по этому положению я могу ударить без колебаний!"
Стрелы покинули колчаны и взвились в воздух одновременно с первым раскатом грома.
5
Возвращение из Безначалья было болезненным. Не глядя на Раму и его Ублюдка, Грозный с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, побрел к своему шатру. Он шел под обстрелом десятков глаз: советники, свита, дружинники, брахманы из шальвапурской обители, царевна Амба… Все смотрели на регента, и каждый по-своему: ожидание, немой вопрос, преклонение, сдержанный интерес, яростная ненависть…
Гангея не смотрел ни на кого. Он двигался, словно ступая по горящим углям. Дошел. И рухнул на царское ложе, с трудом переводя дух.
В шатер сунулся было слуга с блюдом какой-то снеди, - не соблаговолит ли повелитель отведать? - но Гангея только хрипло рыкнул больным зверем, и слуга мигом исчез.
Все тело нещадно ломило, суставы выкручивал палач-невидимка, перед глазами плыли разноцветные круги. Гангее мерещилось, что он весь изранен и истекает кровью, трижды он порывался выдернуть засевший в ране обломок стрелы - и трижды с вялым удивлением обнаруживал, что на теле его нет ни царапины, а пальцы вместо древка в очередной раз хватают пустоту.
Мысли путались, туманные видения роились вокруг, насмешливо растекаясь киселем, едва Гангея пытался вглядеться пристальней, и поэтому регент не слишком удивился, обнаружив, что в его шатер успела проскользнуть целая вереница призраков. Одним больше, одним меньше… Потом до него дошло, что гости плохо походят на бред, и Гангея заставил себя сосредоточиться. Это было едва ли не труднее, чем вырвать воображаемую стрелу.
Призраки обрели плоть и форму, молчаливо выстроясь вокруг обессиленного регента. Их было восемь. Восемь Благих.
Гангея никогда раньше не видел этот клан божеств, и даже Словоблуд в давние времена ученичества мало рассказывал о Восьмерке, стараясь сменить тему, но Грозный почему-то сразу догадался, кто перед ним.
- Молю простить, о небожители, за то, что лишен возможности приветствовать вас как подобает! Я могу позвать своих людей, и они воздадут вам все почести, каких вы заслуживаете! Еще раз прошу простить…
- Лежи и набирайся сил, Грозный, - прервал его один из Благих, выступив вперед. Остальные семь при этом дружно потускнели, снова превращаясь в призраков. - Мы не в обиде на тебя, и пришли не требовать почестей, а взять тебя под свою опеку в битве с Рамой.
- Благодарю вас, опоры добродетелей, но лучше вам было бы обойтись почестями! Эта битва - только наша. Моя и моего учителя.
- Мне нравится, что ты столь ревностно придерживаешься законов кшатры, - с серьезным видом кивнул собеседник. - Но мы и не собираемся вставать между вами! Ты полагаешь, Благие способны предложить Грозному что-либо бесчестное?
Гангея смутился и решил, что лучше промолчать.
Гости приводили Грозного в недоумение. Фигуры их то и дело расплывались, с трудом сохраняя прежние очертания, вся Восьмерка была неуловимо похожа друг на друга. Лица? Одежда? Одинаково-никакое выражение глаз? Присутствовала в богах скрытая фальшь, словно Благие являлись иллюзией, майей, наваждением… А восьмой, понурый карла в красной ермолке, съехавшей на одно ухо, и непомерно широких шароварах, казался и вовсе куклой!
"Да нет, глупости! Просто устал… вот и мерещится невесть что!" Гангея отогнал дурацкие мысли, но крохотный червячок сомнения все же остался, затаился в недрах воспаленного сознания.
Семеро Благих по-прежнему будто воды в рот набрали, а тот, что заговорил с регентом, дружелюбно продолжил:
- Мы - твои сторонники, о бык Лунной династии! И вся Обитель Тридцати Трех - тоже. Ты должен выиграть эту битву! И мы принесли тебе оружие, созданное в древности зодчим богов, которое тебе, несомненно, было известно в твоей прошлой жизни! Возьми его, ибо долг кшатрия - на поле чести не пренебрегать ничем! Да будь у Рамы тайное оружие - он бы не задумываясь пустил его в ход! А может, так и случится?! Кто знает, чем успел снабдить своего любимца Синешеий Шива?
Гангея молчал, хмурясь. Благие, наверное, были правы, но соглашаться почему-то не хотелось.
- …Вот и мы в свою очередь ПРОСИМ тебя принять в дар наше оружие, которое наверняка обеспечит тебе победу!
- Просим, просим! - вдруг хором затянула вся Восьмерка, словно челядь, предлагающая господину благословить пиршество слуг.
Регент тяжело вздохнул. От него ждали ответа. И он ответил.
- Я признателен вам, о Благие, за ваш дар, хотя и принимаю его с тяжелым сердцем. Но ведь всему Трехмирью известно, что я дал обет: "Не отказывать просящему". Вы просите меня принять дар - значит, быть посему.
- Твоя верность однажды данному обету достойна уважения. - Хор умолк, и вновь заговорил один голос: - Итак, слушай мантру вызова, а вот это ты должен будешь держать в руке, когда произнесешь первые слова…
И в ладонь Гангеи легла маленькая золотая сережка-раковинка, изнутри которой выглядывала голубоватая жемчужина.
Благие один за другим вышли из шатра, и Грозный мимоходом отметил, что божества двигаются одинаково, шагая в ногу, словно воины в строю - казалось, даже одеяния их колышутся в такт.
У самого выхода тот гость, что говорил за всех, задержался.
- Ответь, Грозный: ты его совсем-совсем не помнишь? - с каким-то болезненным любопытством поинтересовался он, придержав за шиворот идущего перед ним карлу.
Уродец замер с поднятой ногой и равнодушно поправил ермолку.
- Я? Помню? - тихий озноб самовольно всплыл из глубин души, и Грозный понял: еще минута, и он опрокинется в беспамятство.
Обрывки сознания заметались снегопадом: челн, сияющий взор молодой Сатьявати, почему-то возникло Древо Ветаса, следом за ним - карла в шутовской ермолке, которого надо было помнить… помнить… не забывать…
И еще - глухой рокот неба складывается в странные слова:
- Мальчик не будет Чакравартином!..
Знамение? Бред?!
- Это хорошо, - тихонько пропел Благой, пинком отправляя карлу дальше. - Это очень хорошо!..
Шатер опустел. Впрочем, регент тут же забыл о странном финале беседы. Новая мантра зарницами полыхала в его мозгу, и золотая сережка тяжестью всего Мироздания припечатала ладонь к шелку покрывал.
Он принял дар. Он был вынужден принять!..
- Вынужден? - ухмыльнулся Долг Кшатрия, подсаживаясь к смятому ложу. - Ну-ну… Знавал я таких, которых вынудили…
И сон сжалился над измученным Гангеей. Но не до конца: перед пробуждением регенту приснилась его мать. Ганга. В глазах матери рек, текущей в трех мирах, стояли слезы.
- Откажись от битвы, сын мой! - страстно прозвучала мольба. - Женись на Амбе - ведь твой учитель обещал взять этот грех на себя! Кто бы ни победил, победа будет хуже поражения! Опомнись, кшатрий!
"Мама…"
- Воин не имеет права уклоняться от битвы! - твердо ответил вместо Грозного Долг Кшатрия, сверкнув взглядом. - Уйди, женщина!
Снаружи занимался рассвет.