Случилось так, что спустя месяца полтора я лично познакомился с Криспином Ламбертом; к тому времени в моих отношениях с Роджером произошли едва заметные, однако настораживающие сдвиги. Во-первых, я на себе испытал, как Роджер умело - и, судя по всему, с наслаждением - создает неловкие ситуации. Мы отправились в Стоктон-на-Тизе смотреть постановку "Тита Андроника" - актеры играли в современной одежде и не на сцене, а в офисах районного муниципалитета. Это новаторство было встречено прессой с изрядной долей одобрения, но Роджер презрительно кривился. Через двадцать минут после начала представления он встал и объявил во весь голос:
- Сдается, леди и джентльмены, бездарная деревенщина вздумала надуть нас. Эти кретины валяют величайшего драматурга в навозе, и я не намерен терпеть долее это безобразие. Любой, кто присоединится к моему немедленному исходу в ближайший паб, станет моим гостем. Идем, Гарольд.
По случаю посещения театра Роджер был одет в свою излюбленную черную накидку на шелковой подкладке. Эффектным и решительным жестом закинув полу накидки на плечо, он зашагал по ногам зрителей, волоча меня за собой, и, пока мы, спотыкаясь, пробирались к выходу, все (включая актеров) взирали на нас с удивлением и возмущением. Для меня, склонного проявлять смиренность и стушевываться независимо от обстоятельств, это стало тяжким испытанием. Мои щеки пылали при мысли о том, что сотни пар глаз устремлены на нас с Роджером, тогда как мой приятель явно смаковал момент. Оказаться в центре внимания - вот что он любил больше всего на свете. Позже, когда мы сидели в пабе, он от души веселился:
- Кто-то должен был сказать этим идиотам правду. Все прочие таращились на сцену, как стадо загипнотизированных баранов. - Заметив наконец, что я расстроен и смущен происшедшим, он принялся ругать меня за робость: - Гарольд, тебе недостает силы духа. Ты слишком запуган всяческими запретами и до смерти боишься не только высказать собственное мнение, но даже сформулировать оное. Такие, как ты, согласятся на что угодно, лишь бы сохранить status quo. Боюсь, ты никогда ничего не добьешься в жизни - не с твоим характером.
Это предсказание звучало потом не раз. Снова я услышал его, когда сдуру показал Роджеру свои стихи; за моим самонадеянным поступком последовал крайне тягостный вечер - первый вечер с Роджером, когда я искренне ненавидел моего друга и желал ему погибели. Как обычно, мы сидели в пабе "Восход солнца". Роджер уже полчаса читал мне лекцию о языческих ритуалах древних британцев (еще один пласт знаний, привлекший его переменчивый, юркий ум), ни словом не упомянув заветную рукопись, которую двумя днями ранее я вручил ему в большом чистом конверте. Когда в его монологе наступил короткий антракт, я почувствовал, что мое терпение иссякло и я сейчас тресну от любопытства.
- Ты прочел их? - выпалил я.
Он ответил не сразу: покачивая стакан в руке, он смотрел, как плещется джин.
- О да… Да, я их честно прочел. - Роджер снова умолк.
Пауза, казалось, длилась вечно.
- Ну? Что ты думаешь?
- Я думаю… думаю, что будет лучше, если я вообще ничего не скажу.
- Ясно, - пробормотал я, хотя никакой ясности не ощущал. Напротив, меня жгла обида. - Может, выскажешь критические замечания?
- Ох, Гарольд, какой смысл? - Роджер тяжело вздохнул. - Проблема в том, что поэзии нет в тебе. В твоей душе. Душа поэта соткана из воздуха, она парит в поднебесье. А ты смотришь в землю. Ты - земляной человек.
Он смотрел на меня почти сочувственно и даже сжал мою руку. Это был необычайный момент: наш первый физический контакт (а ведь мы общались уже не один месяц!). Меня подбросило на месте, на миг я испытал восторг и легкое пощипывание во всем теле, словно наконец замкнули электрический контур. И одновременно я чувствовал неодолимое отвращение к Роджеру. Ярость, вызванная его неприятием и откровенным презрением к моим попыткам слагать стихи, была настолько сильна, что я не мог говорить и через секунду резко отдернул руку.
- Пойду принесу еще выпить, - сказал Роджер, поднимаясь на ноги. И я готов поклясться, что в его глазах мелькнуло некое подобие демонической усмешки, когда, обернувшись через плечо, он небрежно спросил: - Тебе повторить?
Я оказался пленником Роджера. Как бы жестоко он со мной ни обращался, деваться мне было некуда. Других близких друзей в Лондоне я не завел, а главное, как личность он был много сильнее меня, и я покорно принимал от него самую суровую критику, полагая ее справедливой и обоснованной. Мы продолжали вместе развлекаться и самосовершенствоваться. Но за руку он меня больше не брал, не прикасался ко мне - какое-то время.
В наших беседах мы постоянно возвращались к мысли о путешествии: обсуждали (впрочем, не называя дат), как через Францию и Германию доберемся до Италии, а там - Флоренция, Рим, Неаполь и все великолепие древнего мира. Как водится, Роджер сочинил грандиозный план. О короткой поездке на поезде туда и обратно он и слышать не хотел. По дороге в Италию он рассчитывал увидеть немало иных мест и даже поговаривал о возвращении домой через итальянское и французское морское побережье с вероятным заездом в Испанию. Наша экскурсия целиком, подытожил мой приятель, если провести ее должным образом, займет несколько месяцев и обойдется нам в несколько сот фунтов. То есть главное препятствие к осуществлению нашего плана было очевидным и, скорее всего, непреодолимым: радикальная нехватка средств.
Возможность решить эту проблему представилась одним ранним мартовским вечером, когда мы направлялись в бар театра "Мермейд", где собирались выпить и - по настроению - посмотреть спектакль. По дороге, на Картер-лейн, нам навстречу попался типичный представитель Сити: высокий джентльмен в костюме в полоску и котелке. Роджер вдруг замер на месте и поглядел вслед высокому джентльмену, удалявшемуся широким шагом.
- Это Криспин, - сообщил Роджер. - Хорошо бы перекинуться с ним парой слов. Идем, я тебя представлю.
- А он обрадуется нам? - занервничал я.
- Он ужаснется, и это будет очень смешно.
Криспин исчез за дверью паба, носившего то же название, что и заведение на Клот-Фэр, куда мы с Роджером регулярно наведывались, "Восход солнца", хотя расстояние между этими пабами не превышало и мили. Когда мы вошли, Криспин стоял у стойки, сосредоточенно листая газету "Спортивная жизнь".
- Добрый вечер, мистер Ламберт, - произнес Роджер почтительным тоном, какого я прежде никогда от него не слышал.
- Роджер! - вскинул голову Криспин, явно застигнутый врасплох. - Боже правый, я и не знал, что ты захаживаешь в эту поилку.
- И в эту тоже, мистер Ламберт, в эту тоже. Позвольте представить моего друга. Гарольд Сим.
- Рад, сердечно рад. - Криспин вяло пожал мне руку и умолк, ожидая, что мы уйдем. Но мы не двигались с места. - Эге… - после неловкой паузы сказал он, - полагаю, вы, джентльмены, хотите выпить?
После пары кружек пива Криспин Ламберт заметно подобрел; впрочем, я в беседе активного участия не принимал. Они с Роджером скоро заговорили о своей работе на бирже, и я совершенно заплутал в дебрях финансовой терминологии, в которой ничего не смыслил. Отвлекшись, я задумался о других вещах. В голове возникли строчки для сонета, и я вынул блокнот, чтобы записать их. Я почти позабыл о моих собутыльниках, когда вдруг до меня дошло, что Роджер о чем-то меня спрашивает:
- Интересное предложение, а, Гарольд? Что нам стоит объединить наши ресурсы и рискнуть?
Я помнил, что, кроме всего прочего, они обсуждали перспективы дневного субботнего забега в Ньюмаркете, и поначалу решил, что Роджер предлагает сделать ставку. Выяснилось, однако, что речь идет о более сложной операции.
- Мистер Ламберт уже сделал ставку, - объяснял Роджер, показывая мне мятый клочок бумаги с букмекерскими каракулями, - вот квитанция. А предлагает он нам следующее: право выкупить у него этот квиток в будущем. По сути, он продает нам опцию на выкуп выигрыша.
- Опцию?
- Ну да. И по-моему, это весьма мило с его стороны. Мистер Ламберт поставил пять фунтов на лошадь по кличке Ред Раннер с вероятностью выигрыша шесть к одному. Мы с тобой, по понятным причинам, не можем сделать такую же ставку. Вот он и предлагает заплатить ему сейчас один фунт и получить право выкупить у него квитанцию за двадцать фунтов после забега.
- За двадцать фунтов? Но у нас нет двадцати фунтов.
- Что ж, придется занять. Подумай сам, в проигрыше мы не останемся. Мы обязуемся выкупить у него квиток только в том случае, если лошадь придет первой, а к тому моменту квитанция будет стоить тридцать фунтов. И если даже мы выкупим ее за двадцатник плюс фунт, который мы отдадим за опцию, мы все равно получим прибыль в девять фунтов. Выходит, мы рискуем всего-навсего одним фунтом.
- Погоди, но почему бы нам просто не поставить на эту лошадь?
- Потому что так мы сможем заработать больше денег. Если мы поставим один фунт при шести к одному, то разбогатеем всего на пять фунтов. А благодаря опции сумма прибыли будет почти в два раза больше.
- Это мы называем "финансовым рычагом", - любезно пояснил мистер Ламберт.
Голова у меня шла кругом:
- Но разве это не означает, что вы недополучите своих денег?
- Не беспокойтесь, предоставьте мне решение этого вопроса, - улыбнулся мистер Ламберт.
- Поверь, - вмешался Роджер, - он не стал бы заключать сделку, если бы это грозило ему потерей денег. Не сомневаюсь, он все продумал до мелочей.
- Верно подмечено, - кивнул Криспин. - На самом деле у другого букмекера я сделал еще одну ставку, тройную, на этот же забег. Так что, сами понимаете, я ничего не потеряю, - напротив, возможно даже, приобрету. Впрочем, тут никто не прогадает.