- Не говори под руку! - огрызнулся дядька, закидывая блесну и склоняя голову, чтобы услышать, как она плюхнется в воду; из тумана донесся дряблый взбульк, дядя Жора начал наматывать леску на катушку и шепотом выматерился. - …! Оторвалась! Такая хорошая блесна была! С вашей болтовней тут ничего не поймаешь… Сидят, понимаешь, лясы точат…
Мы стали сочувственно выяснять, как оторвалась блесна - от развязавшегося морского узла на леске, или ее оторвала рыба? Ни проронив ни слова, дядя Жора порылся в рюкзаке и вытащил новую блесну - с красными перышками под окуня. Мы отвернулись к своим поплавкам, чтобы не сглазить его рыбацкое счастье и не прозевать своего. Дядя Жора сопел, шуршал курткой и, встав в полный рост, попросил: "Пригнитесь, а то зацеплю!". Придерживая удочки, мы с батей присели на дно лодки, и услышали, как дядя Жора раскручивает над головой спиннинг, чтобы закинуть блесну подальше. Лодка резко наклонилась в одну сторону, в другую, скакнул котелок, и я услышал мат-перемат и удивленный всплеск сонной воды, в которую рухнул дядя Жора. Лодка выровнялась, качнулась на волне, но тут же ее нос задрался вверх - то фыркающий дядя Жора крепкими руками притопил корму, стараясь быстрее влезть обратно. Я бросились ему на помощь, и лодка еще выше задрала нос, словно собиралась выйти на глиссирование. "Назад! - неожиданно рявкнул отец. - Он сам!"
Корма двухвесельной прогулочной лодки (а именно таковой следовало считать отвязанную от мостков посудину) имела фасонистую полукруглую спинку, которая и мешала теперь дяде Жоре забраться обратно.
- Только не суетись! - тихо и властно сказал отец.
- Я не суечусь, - отплевывался от воды дядя Жора. - Мы и не такое видали! Хрен ли нам… Ты же знаешь, я висел в небе над Сахали… твою мать, сапоги бы не потерять
Мы с отцом присели в носу лодки, чтобы понизить центр тяжести и не дать дяде Жоре перевернуть ее.
Сделав несколько попыток выпрыгнуть из воды и лечь на спинку кормы животом, дядя Жора вопреки окрикам отца попробовал проникнуть в лодку с борта - именно такая позиция, как совершенно негодная, перечеркнута красным крестом на плакатах по правилам поведения на воде - и чуть не перевернул нас вместе с рюкзаком, звонким котелком, острым топором и удочками…
- Осел! - заорал отец. - Цепляйся за корму, и мы шпарим к берегу, в воде теплее.
- Гребите! - согласился дядя Жора, цепляясь за корму. - Да побыстрее! Замерзну!
Мы с отцом быстро вставили весла и закрутили головами, высматривая направление, в котором нам следовало буксировать попавшего в беду дядю Жору.
- Куда? - в один голос воскликнули мы.
Туман и не думал рассеиваться. По моим прикидкам, мы были метрах в двухстах от берега, но самого берега не видели. Обещанный холм с палаткой мог учуять только сам дядя Жора, своим феноменальным чутьем и чувством ориентировки выбравший место для рыбалки.
- Туда! - приподнимаясь над кормой, ткнул пальцем дядя Жора. - Кажется, туда. Только быстрее - холодно!
Мы налегли на весла. Дело было нешуточное. Если дядя Жора ошибся, мы удалялись от берега, продлевая его страдания. Если плыли правильно, в воде ему предстояло пробыть минут десять. А что на берегу? Потухший костер и холодная палатка? Тут любую болезнь подхватишь, не говоря уже о сердце. Лодка двигалась медленно.
- Спокойно! - сказал отец. - Перестаем на минуту грести! Кирилл, следи, чтобы лодку не развернуло.
Он достал из рюкзака фляжку с капитанским можжевеловым джином и протянул брату, чтобы тот согрел внутренности и избежал хотя бы воспалений. Снял с его головы мокрую шапочку и потуже нахлобучил ему свою фетровую шляпу.
- Джин в воде - это классно! - воскликнул дядя Жора, показываясь над кормой в шляпе и с фляжкой в руке. Он жадно приложился к фляжке и вернул ее отцу. - У меня в рюкзаке бутерброды! Нет, бутерброды не надо… Гребите, гребите!
Мы торопливо заработали веслами.
"Жора, ты как?", - периодически интересовался отец, глядя на пальцы, вцепившиеся в спинку кормы. Дядя Жора показывал большой палец и просил еще выпить. Потом он сказал, что поплывет вместе с фляжкой - так удобнее: не придется останавливаться. Я тревожно вертел головой, надеясь быстрее увидеть берег, а когда дядя Жора, хорошенько согревшись, стал протяжно командовать: "И-и-и раз! И-и-и два!", мне показалось, что чуть правее нашего курса кто-то крикнул. Отцу тоже показалось, и мы перестали грести, прислушиваясь.
- Э-ге-ге! - закричал отец, и с берега отозвались: "Эй, на лодке! Греби сюда!"
- А ты кто? - крикнул из воды дядя Жора.
- Сейчас узнаешь… - где-то совсем неподалеку пообещал мужской голос и запоздало представился: "Ефим я…"
Мы с отцом усердно продолжили грести. Только бы дядя Жора не околел в этой студеной водице. Какой такой Ефим?
На берегу в сухом сизом ватнике стоял вчерашний лодочник. Ему было нехорошо.
Дядя Жора, тяжело ступая, вышел из воды. С него текло. Мы с отцом принялись стягивать с него разбухшую куртку, сапоги, брюки… Ефим кружил вокруг нас и покачивал головой, словно постиг в своей жизни нечто новое.
- Лодку-то брали… на троих, - повеселевшим голосом напомнил Ефим, заглядывая дядьке в лицо, - а стакан налили один. - Смекаешь?
- Где ты видишь троих? - стучал зубами дядя Жора, натягивая на голое тело мой свитер и штаны.
- А как же! - удивленно сказал Ефим и потыкал в нас пальцем: - Вот ты, вот он, и вот парень. А? - в голосе появилась неуверенность. - Он в куртке, а ты без куртки… На нем брюки, а ты без…
- Да вот моя куртка лежит, - дядя Жора прыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в штанину. - Протри глаза.
Отец неподалеку размашисто ухал топором, заваливая сухую сосенку.
- Не, ребята, я не понимаю, - заволновался Ефим. - Вы что, хотите меня надинамить? Вас же трое?
- Помог бы лучше костер развести, - увиливал от ответа дядя Жора. - Сейчас разберемся…
- Ну, разберись, - обиженно говорил лодочник; он вставал на колени, раздувал подернутые пеплом уголья и тревожно скашивал на меня глаза: - А они что, двойняшки?
- Кто? - я ломал через голое колено хворост и зябко поводил плечами.
- Ну, эти…Я же вижу! - настаивал Ефим.
Я пожимал плечами.
- А у вас осталось?
- Должно остаться…
- Гэкалэмэнэ! Трясет шибче этого, - он кивал в сторону дяди Жоры.
Потом мы растирали дядю Жору джином и давали выпить Ефиму.
- Я вас сразу вычислил, - радостно говорил Ефим, не выпуская из рук открытой бутылки. - Проснулся в сарайке, колотун бьет… К мосткам вышел, лодки счел - одной не хватает. И стакан мой на пеньке стоит. Я его понюхал, тут меня и озарило! Пошел тропкой по бережку и на палатку вышел! Не, в натуре, приезжайте в любое время. У нас все путем!
…Ефим ушел опохмеленный и удовлетворенный. Мы натянули над костром веревку, повесили сушиться одежду дяди Жоры и завалились в палатку спать.
На этот раз я проснулся от ядовитого запаха, резавшего ноздри. Он безусловно шел от костра, который отец устроил по таежному способу - несколько бревнышек складывались друг над другом, как карандаши в пачке, поставленной на ребро - вбитые в землю колышки не давали им рассыпаться. Когда середина бревен прогорала, их следовало сдвигать навстречу друг другу - таежная непрерывка, как объяснил батя. Вновь паниковать я не стал и тихо выбрался из палатки.
Солнце уже поднялось над низким противоположным берегом и добивало остатки тумана, жавшегося к камышам. Огонь образовал в бревнах промоину, их острые концы горели свечным пламенем, и между ними дымилась и вспыхивала зелеными и синими огоньками спекшаяся куча дядижориной одежды - капроновая куртка, брюки, свитер… Чуть поодаль стояли его сапоги с парящими голенищами. Я ковырнул палкой кучу - она стала гореть веселее. Едкий химический запах усилился. Обойдя костер с другой стороны, я попытался отобрать у него остатки одежды - дымящийся рукав куртки и слипшийся кусок штанов, в которых угадывались карманы. Оборванная веревка, привязанная к двум соснам, тоже дымились… "Пусть хоть выспится перед таким испытанием", - подумал я, тихо забираясь в палатку и укладываясь рядом с посапывающим в спальном мешке дядей Жорой.
…Под брюками на отце оказались бледно-зеленые армейские подштанники, которые он предложил брату, как временную меру, пока что-нибудь не придумается. Натянув их, дядя Жора принялся гневно разоблачать порочный вкус брата в выборе цвета нижнего белья и косился на мои брюки - не предложу ли я поменять их на его подштанники. Я делал вид, что не понимаю его взглядов - заявиться в Зеленогорск в зеленых кальсонах не совпадало с моими представлениями о прекрасном. Тем более, когда у тебя в городке есть знакомые девушки. Мне было жалко родного дядьку, но, глядя на него, я отворачивался и фыркал смехом.
Отец возился у костра и делал вид, что кашляет от дыма: "Нормальный вид, кхе-кхе… Интеллигентные такие подштанники. Может, еще у Ефима чем разживешься… - Он вытирал слезы и обещал сдавленным голосом: - Куртку я тебе дам…"
- Куртку! - расхаживал в сапогах и подштанниках дядя Жора. - А это чем закроешь? - Он показывал на гульфик кальсон без единой пуговицы. - Сядешь в автобусе, и все вывалится! Куртку до пупа он мне даст!..
- Не бойся, - подбадривал отец, - твой коршун не выпадет из гнезда…
- Хорошо бы такси или частника поймать, чтоб до самого дома, - задавив смех, рассуждал я. - Тут километров сорок, не больше…..