- На площадке для игр полиция начнет задавать вопросы, и тогда твои маленькие приятели скажут, что они видели человека в черном пальто и шляпе, человека с вьющимися каштановыми волосами… это в том случае, если они заметили меня, - весело добавил он. - А вот когда полиция позвонит твоей матери, она сразу скажет, она закричит: "Это ее отец!" Хотел бы я услышать это, хотел бы я видеть в ту минуту ее лицо. А потом она скажет: "Лео Росс. Лео Росс". И опишет меня во всех подробностях и даст им мою фотографию - ту, которой она уже пользовалась в прошлом… Она ведь всегда утверждала, что боится меня, боится, что я ее убью.
Элина, казалось, не слушала его. Он подумал - не заснула ли она.
Однажды, когда шел их бракоразводный процесс, - а он длился не один месяц, - Лео как-то намекнул жене, - туманно намекнул, - что может… может Бог знает что сделать с ней, если она будет так себя вести. Он ей не угрожал, открыто не угрожал. Для этого он слишком умен. Никаких слов. Только раз провел пальцем себе по горлу - один-единственный раз - во время встречи в присутствии адвоката, когда оба юриста что-то читали, низко пригнувшись к документу, лежавшему на столе его адвоката. Ардис в упор смотрела на него, и он не выдержал, провел указательным пальцем себе по горлу - очень быстро. Она продолжала смотреть. А потом по лицу ее поползла улыбка, усмешечка. Издевка. Должно быть, подумала: как это смешно, что у Лео Росса возникла мысль, будто он может убить ее.
"Давай, давай, - громко сказала она. - Полиция только этого и ждет. Это никого не удивит".
Оба юриста в испуге подняли на них взгляд. Лео был очень смущен.
"Что-нибудь не так, миссис Росс?" - строго спросил адвокат Ардис.
"Абсолютно ничего", - ответила Ардис.
Абсолютно ничего. А в эту минуту они, возможно, обследуют ограду в том месте, где он ее приподнял, и один полицейский говорит другому: "Кто бы ни был этот человек, он, несомненно, очень сильный…" Лео нажал на акселератор и стал постепенно все глубже вдавливать педаль. Теперь он ехал миль на пять выше положенной скорости, что было вопреки его правилам, но он знал, что сладит с машиной. Шоссе было сухое, и поток транспорта - небольшой. Ему все виделась жена в том кабинете - как она хитро улыбнулась ему; все слышался ее голос: "Абсолютно ничего"; а потом он вдруг увидел, как она просыпается от телефонного звонка, спотыкаясь, кидается к телефону, голая, злая, срывает трубку и слышит про свою дочь… "Кто бы ни был этот человек, он, несомненно, очень сильный", - скажут они ей.
Лео рассмеялся. Острая боль пронзила низ его живота, стрельнула в пах. Но он весело спросил: - Элина, скажи-ка мне, твоя мама встает готовить тебе завтрак? Или она по-прежнему просыпается после полудня?
Его дочь молчала. Она, возможно, спала.
- Элина, проснись, - сказал он, похлопав ее по плечу. - Скажи мне, лапочка, мама готовит тебе завтрак? Она хоть помогает тебе одеться утром или?..
Элина взглянула на него, медленно мотнула головой. И медленно произнесла: - Я не знаю.
- Что? Ты не знаешь? Она готовит тебе завтрак или нет?
- Нет.
- Что же ты тогда, лапочка, ешь? То есть я хочу сказать, что ты ела?
- Я не знаю… Что-нибудь с молоком… Я ведь и сама могу себе приготовить - взять "Шугарстикс" и…
- Значит, просто холодное молоко с какой-нибудь смесью? Ничего горячего?
Элина молчала.
- А ты рада, что едешь с твоим папой? В новый дом? - весело спросил Лео. Он взглянул на дочь и увидел, что она с полуулыбкой смотрит в его сторону, хотя ее голубые, слегка затуманенные глазки, казалось, были устремлены на что-то невидимое. В нем снова шевельнулось давнее чувство изумления - изумления оттого, что он - отец, что он так безнадежно связан с этим ребенком, так безнадежно влюблен в свою доченьку… Он ведь и мать ее тоже любил, любил безнадежной несчастной любовью. - Ты любишь своего папу, верно, Элина? - спросил он.
Должно быть, что-то в его голосе вывело ее из оцепенения. Она сразу сказала: - Да.
- Ну, а маму? Маму больше не любишь? Никогда не станешь больше любить маму?..
- Нет, - неуверенно ответила Элина.
При этом слове счастье подняло его как на крыльях, и он помчался на запад, на запад, в Огайо. Шоссе было превосходное - превосходное изобретение. Машина, которую он купил неделю назад, была мощная и не подведет его. Он хорошо разбирался в автомобилях, восторгался ими, верил в них. Автомобили, и шоссе, и карты, средства передвижения - эти не обманут, ошибки в них исключены: они ведь изобретены человеком. И оружие тоже изобретено человеком - для людей. Лео боялся оружия, однако же купил на всякий случай пистолет; он лежал в обычном бумажном пакете на полу машины у его ног - так, чтобы легко было достать. Но он вовсе не намеревался им пользоваться. Только в случае необходимости, говорил он себе.
В Питтсбурге, много лет назад, Ардис вывалила на стол содержимое своей сумочки. И сразу все предстало перед глазами: розовый пластиковый бумажник, золоченая пудреница, золоченая губная помада, гребенка, ключи, монеты и маленький черный револьвер.
Лео тогда воскликнул: "Это еще что такое?"
"Для защиты", - сказала Ардис.
"Сколько времени он у тебя?.. Давно ты его с собой таскаешь?"
Она посмеялась над волнением мужа и взяла пистолет, который сразу хорошо лег в ее тонкой руке. Она как бы взвесила его, дважды слегка опустив руку, - два еле заметных движения. Лео на всю жизнь запомнил этот жест.
"С пятнадцати лет", - сказала она;
"И ты когда-нибудь им пользовался?"
"Ты что - полицейский, с чего это ты меня так расспрашиваешь?" - засмеялась она.
У Ардис на любой вопрос был ответ - такая уж она была, Ардис.
Как только они переехали границу штата Индиана, Лео остановился заправиться. Элина спала. Он вышел из машины, чтобы размяться, велел служителю наполнить бак и немного пошутил с ним. Посреди разговора в пах вдруг снова стрельнуло. Очевидно, он сморщился, потому что служитель спросил: - Что-нибудь не так?.. - Но Лео энергично затряс головой - нет, нет. Кровь бросилась ему в лицо. Ему не стоялось на месте - он решил пройтись и на другой стороне шоссе заметил магазинчик "Пиво и вина Кэппи". Он крикнул служителю: - Я сбегаю на минутку через шоссе - последите за девочкой, ладно? Это моя дочь.
Он помчался через шоссе, не дожидаясь просветов в потоках транспорта. Водитель огромного грузовика с прицепом, доверху заполненным ящиками с живыми поросятами, заорал на него из окошка кабины. Лео и ухом не, повел. В магазинчике он купил кварту джина и прямо на крыльце открыл бутылку и глотнул. Помогло. Боль в глубине живота затихла, осталась лишь глухая пульсация - с этим он, пожалуй, справится.
Когда он вернулся к машине, служитель сказал ему: - Послушайте, мистер. Ваша девочка то ли плачет, то ли не знаю что…
- Ничего она не плачет, - оборвал его Лео.
Он заглянул в машину, чтобы проверить, как там дела, и увидел, что Элина сидит, подтянув колени к груди, уткнувшись в них личиком. Она казалась совсем маленькой.
- Элина, миленькая!.. - окликнул он ее.
Она повернулась к нему, и он с облегчением увидел, что она не плачет, хотя глазенки у нее и покраснели, а на лбу был словно бы синяк, какая-то странная оранжевато-малиновая полоса. Он просто представить себе не мог, откуда это взялось.
- Она вовсе не плакала, - сказал Лео служителю. Расплатившись с ним, он снова пригнулся к окошку и весело сказал: - Элина, лапочка, ты ведь не плакала, нет? Просто немного устала от езды. Элина, а не сходить ли тебе, лапочка, в туалет, пока мы тут? Потому что… - Она, видимо, не поняла. - В дамскую комнату, лапочка, пока мы на стоянке. Давай-ка, лапуля.
- Я боюсь, - сказала она.
- Что? Сходи, миленькая, а то ведь мы теперь долго не остановимся. И потом я уверен, что ты тоже проголодалась - надо нам с тобой раздобыть чего-нибудь поесть.
Служитель тем временем принялся протирать ветровое стекло - он быстро, кругами, водил грязной тряпкой по нему, и его стремительные движения, видимо, заинтересовали Элину. Она прищурилась, сузив глазки. У Лео мелькнула мысль, что она не поняла его.
- Переползи сюда, Элина, потому что с твоей стороны дверца не открывается… Видишь, лапочка, ручка снята - это чтобы дверца случайно не распахнулась. Да, лапочка, вот так, и сходи-ка в дамскую комнату, пока можно. Так надо, миленькая.
Она передвинулась на сиденье, и он, осторожно приподняв ее под мышки, помог ей выбраться из машины - она показалась ему совсем маленькой, чуть ли не младенцем. И она не противилась. Он подвел ее к двери, на которой значилось: "Для дам". Служитель улыбнулся, глядя на них, и сказал: - У вас премиленькая девочка, мистер. В самом деле премиленькая.
- Она у меня красавица, - сказал Лео. - Ради такой и умереть не жаль.
Это был мой отец, он что-то говорил мне. Стоял в проеме двери пригнувшись и улыбался мне. Глаза у него сияли любовью, но я не видела, какого они цвета, потому что солнце было за ним, а я находилась в комнатке, маленькой темной комнатке, - не знаю где, не помню.
Выходи же, лапочка, ты ведь не плачешь, лапочка?
Он открыл ногой дверь. Я увидела белый воротничок, твердый и белый, очень белый. В комнатке было темно и плохо пахло. Я не плакала. Он протянул мне руку и сказал - Выходи, лапочка, нам с тобой много надо проехать до темноты… Его рука потянулась к моему лицу - она плыла по воздуху, плыла как рыба. Рука была узкая, бледная, и пальцы дотронулись до меня, до моей правой щеки. Щека сразу стала деревянная. Он погладил меня по лицу, лицо, как по волшебству, онемело.
…помыла руки?, идешь?