Убийца изменился. А поступок остался тем же, он зафиксирован во времени, тогда как убийца - уже не тот человек. Душа его, вероятно, изменилась от одних размышлений о том, что он совершил: ведь это же стало частью его; он стал другим в результате своего поступка. Но он не задумался бы над этим, если бы не закон.
Все молча слушали Хоу. С другого конца зала донеслись аплодисменты.
- И у вас есть своя роль во всем этом? - тихо произнесла Ардис. - Вы тоже играете в этом определенную роль и верите в то, что делаете, да? Значит, это не только ради денег, так?
- У каждого из нас - своя роль, мы никогда не бываем от нее свободны, - отрезал Хоу. - Даже когда не осознаем этого.
- Да, неведение законов - не оправдание! - заметил Сэйдофф. Откашлялся. И сказал: - Похоже, что вы очень близко к сердцу принимаете свою работу, судьбу своих клиентов, мистер Хоу. Похоже, что они действительно получают за свои деньги максимум возможного. Только не обижайтесь, - поспешил он поправиться, замахав руками. - Я сегодня немного выпил - праздновал… Рад, что смог отпраздновать с вами вашу удачу - дело Голдсмита… Все мы в Детройте гордимся вами…
- Это не была удача, - сказал Хоу.
- О нет, конечно, не удача, я хотел сказать - вашу прекрасную работу… которая так закончилась.
- Благодарю вас, - сказал Хоу.
- А за что вы теперь возьметесь? - спросил Сэйдофф. Он продолжал говорить, сам того не желая, опасаясь Хоу и, однако же, не в силах остановиться. Элина чувствовала это, наблюдая за Хоу. Она изучала его лицо, пока он говорил, - его набрякшее, потное лицо: оно казалось слишком большим, чтобы можно было в нем разобраться. А Хоу рассказывал о деле, которое вел вместе с одним чикагским адвокатом, - деле, не слишком для него интересном; затем об одном сложном деле: двадцатидвухлетнего солдата обвиняли в том, что он застрелил молоденькую девушку-филиппинку недалеко от своей военной базы. Он и другой солдат заставили девушку стоять, держа пустую банку из-под пива на голове, а они стреляли по банке; солдат убил девушку выстрелом в левый глаз.
- Армия дает по двадцать пять долларов в день на его защиту, - сказал Хоу.
- Я не хочу об этом слушать, - сказала Ардис.
- Просто это стало известно, - заметил Хоу, передернув широкими плечами. - Но это никого не волновало, пока ничего не было известно.
- То есть как это?
- Все неизвестное становится рано или поздно известным, - медленно произнес Хоу. - В людях таятся огромные силы, подобные ураганам или наводнениям. Иной раз случается прорыв, и сила выплескивается наружу. Ее уже не остановишь… А потом снова наступает спокойствие. Как будто неистовые демоны живут внутри нас, все время пробуют на прочность нашу шкуру, пытаются ее прорвать, ищут слабину. И вот наконец они выскакивают на свет Божий, прорывают оболочку. И совершается "преступление". Однако же человек невиновен до тех пор, пока совершенное им преступление не названо. До тех пор он невиновен.
Элина вдруг сказала: - Значит, все люди невиновны?..
Он удивленно посмотрел на нее.
- Значит, все одинаковы. Все невиновны?.. - переспросила Элина.
- По закону - да. Да. До тех пор, пока совершенное не становится известно.
Он отвечал ей вежливо, но без улыбки, поджав губы.
- И не только плохие люди, но и те, которым причиняют зло… жертвы преступления?.. - медленно, нерешительно произнесла Элина. Она не сводила глаз с Хоу; за весь вечер она впервые заговорила и сознавала, что все в изумлении глядят на нее. Сам Хоу, казалось, растерялся. - … эти люди… они тоже невиновны? Даже если их никогда не вызовут в суд?.. Я имею в виду жертвы… Они тоже невиновны?..
Хоу смотрел на нее. Он не отвечал, словно не понял или даже не слышал ее вопроса. Зеркало за его плечом висело затуманенное, подернутое дымом, пустое - в нем не было отражения Элины.
Ардис забарабанила своими длинными ногтями по столику.
- Пойдем со мной, Элина. Извините нас, пожалуйста, - сказала она, вставая.
Элина медленно, неуверенно поднялась. Она не могла не последовать за Ардис.
Туалет был оклеен черными с золотом обоями, там стояли большие керамические урны, а светильники были в виде факелов; пахло освежителем воздуха. Ардис подождала, пока две дамы, громко переговариваясь, не вышли из туалета, и тогда сказала Элине: - Что ты делаешь?
Элина, перепугавшись, изобразила улыбку.
- Нет, не разыгрывай из себя наивную овечку: что ты делаешь? Зачем ты такое несешь?
- Мне хотелось знать…
- Хотелось знать - что? Что? Ты совсем рехнулась - нести такое! Ну, может, они решат, что ты это просто спьяну. О, Господи! Ты такая странная, никогда не знаешь, чего от тебя ждать…
Ардис, - нахмурившись, шагнула к ней.
Элина с виноватым видом смотрела на нее.
- О чем ты думаешь, Элина?
- Думаю? Насчет чего?
- Пожалуйста, не разыгрывай из себя невинную овечку. Ты же не ребенок. Я спрашиваю тебя: о чем ты думаешь?
- Ни о чем.
- Нет. Не лги. О чем ты думала сегодня там, за столиком? После того как эти двое мужчин подсели к нам?
- Что?.. Не знаю… Я не знаю, - беспомощно призналась Элина.
- Пожалуйста, не лги мне. Это меня оскорбляет. Я знаю, о чем ты не думала - о мистере Сэйдоффе. О нем ты не думала, верно?
Элина тупо смотрела на мать.
- И о будущем ты не думала, верно, - о том, что будет, когда ты окончишь школу? Неужели ты такая эгоистка, что считаешь, будто я стану всю жизнь содержать тебя, взрослую здоровую девицу? Семьдесят восемь долларов заплачено за это платье - ты стоишь в нем, в таком прелестном платье, и хоть бы что - приняла подарок, не задумываясь над тем, откуда на него взялись деньги! Ты ничего не знаешь, ни о чем не думаешь! Ты что, считаешь, что жизнь - это вечный пир, на котором тебя будут заваливать подарками?
- Я…
- Ты такая эгоистка, что думаешь только о себе. Ты от всех отгораживаешься… Ты совсем отгородилась от мистера Сэйдоффа… Даже не вспомнила бы, что надо его поблагодарить за сегодняшний вечер, верно ведь, если бы я тебе не сказала?
Элина почувствовала, как к глазам ее вдруг подступили слезы. Но - нет. Нет. Она не станет плакать. Нет.
- Мама, - сказала она, - я…
- Заткнись. Я знаю, что ты скажешь: извини… вечно ты извиняешься…
- Нет, мама…
- Мама, мама! Да ведь это в конце концов оскорбительно, как ты все время мной помыкаешь! Чего ты добиваешься?
- Тот, другой, не Сэйдофф…
- Что?
- Если мне так уж нужно… если ты… если ты хочешь, чтобы я… Если мне…
- Что? Что ты пытаешься мне сказать?
- Тот, другой - Марвин Хоу… Хоу… Он… Я могла бы…
И вдруг Ардис заполнила собой всю эту черно-золотую, пропитанную душным ароматом комнату; ее хохот смешался с музыкой, лившейся сверху, с механическим грохотом цимбал. Она схватила Элину за плечи и в припадке ярости встряхнула ее раз, другой.
- Марвин Хоу! - воскликнула она. И резко, грубо расхохоталась. Она придвинула свое лицо совсем близко к лицу Элины. - Значит, Марвин Хоу, да? Хоу? Знаменитость, человек, о котором пишут в журналах… миллионер… у которого целые горы добра - мебель, и меха, и машины, и телевизоры… все это награблено у клиентов… человек, у которого есть собственный самолет, ты об этом знала? Ты это почувствовала? Марвин Хоу! Ты так произносишь его имя, точно знакома с ним всю жизнь, ты похожа на его мерзких клиентов, которые выкрикивают его имя в надежде, что он их спасет… Он и сам премерзкий человек, и я… я…
Она оттолкнула от себя Элину. Гневным жестом она выхватила сигарету из сумочки, закурила, рукой вытерла нос - этот жест напомнил Элине Сэйдоффа… Затем Ардис взглянула через дымную маленькую комнату на Элину, которая стояла и ждала.
- Слишком пылкое у тебя воображение, - сказала Ардис. - Тебе с ним не справиться. Придется помочь. Тебе никогда не сладить со своим воображением, тебе придется помочь, верно ведь? Верно?
Элина не знала, что отвечать.