Если бы у нее были подружки, она была бы занята в субботу вечером, и ей бы ничего не грозило. Но у нее не было подружек. Другие девочки, казалось, неплохо относились к ней, но подружками не были. А среди мальчиков приятелей иметь ей не полагалось. Мальчики поглядывали на нее. Преподаватели хвалили ее, потому что она все запоминала наизусть, запоминала все, что они говорили, - иной раз даже прежде, чем они скажут; она знала стиль каждого из них, интонацию. Вот только однажды на уроке биологии мистер Холландер вышел из себя, глядя в ее оживленное, но отсутствующее лицо. Он задал ей вопрос, и она знала ответ. Но продолжала сидеть за партой и невидимо для него по очереди загибала пальцы на коленке; прижимая кончиком каждого пальца шерстяную плиссированную юбку, она ритмично считала про себя: РАЗ. ДВА. ТРИ. ЧЕТЫРЕ. ПЯТЬ. ШЕСТЬ. СЕМЬ. ВОСЕМЬ. ДЕВЯТЬ. ДЕСЯТЬ. Она не могла ответить на вопрос мистера Холландера, пока не досчитала до конца, - она даже его не слышала. Сначала надо досчитать, дойти до конца ряда, строго соблюдая ритм, не ускоряя его, а уж потом она услышит вопрос преподавателя, проиграет его в своей голове. Но она, видимо, опоздала - получилось все слишком поздно. Он уже задавал вопрос другой ученице, и Элине пришлось прервать его, так что он рассердился. Был озадачен. Уставился на нее.
Ардис схватила ее и подтолкнула.
- Господи, ты же загораживаешь дорогу! Неужели ты не видишь, что она хочет сюда свернуть? - резко мотнув головой в сторону той женщины, Ардис подтолкнула Элину вправо. - Клянусь, ты ненормальная. Вот вырастешь - станешь совсем как отец, должно быть, это гены… Ну, почему ты не можешь ничего запомнить? Мы же всегда ходим по одному и тому же маршруту в этом чертовом магазине.
- Извини, - сказала Элина.
Ардис схватила с полки какую-то банку и швырнула в тележку. Банка с грохотом упала. Тут медленно сдвинулась другая банка, и покатилась, и упала, за ней - другая. Они попадали в проход и покатились по нему.
- О, Господи! - воскликнула Ардис. И отскочила в сторону, как будто она тут ни при чем.
- Я их сейчас подберу, - сказала Элина.
Она нагнулась и подняла банки. Упало-то всего пять штук. Консервированная спаржа. Элина аккуратно поставила их снова на полку, а мать стояла и наблюдала за ней. Элина знала, что через несколько минут мать забудет, что сердилась. Толкая вперед тележку, Элина в конце следующего прохода вспомнила, куда надо сворачивать.
Ардис тем временем говорила: - …сказала ему, что у тебя прекрасные отметки, что ты не болтаешься, как другие девочки твоих лет. Не шляешься с мальчишками, не строишь глазки и не хихикаешь, как другие девчонки. Терпеть не могу девчонок этого возраста. Каких полно на улице. Просто противно, до чего у них скверная кожа, а как они пользуются помадой - они же не умеют ею пользоваться, - а эта привычка собираться группками, белые отдельно, черные отдельно. Ты умница, что держишься сама по себе, Элина, особняком.
Элина медленно кивнула.
- Когда я была твоих лет, я ни от кого не зависела. Ни от других людей, ни от того, что другие обо мне думали. Мне было наплевать на всех. У меня не было друзей, и я в них не нуждалась. Я никогда тебе об этом не рассказывала, но я уехала из дома, когда мне было тринадцать лет, и первую работу получила в тринадцать лет, я сама платила за свою комнату - и за стол - только чтоб избавиться от родительской опеки… Они были люди вполне ничего, я любила их, но мне хотелось быть независимой. Сворачивай направо, душенька, здесь мы уже были… Нам нужен кофе, растворимый кофе? Тогда - туда.
- Да, - сказала Элина.
Она надеялась, что теперь мать будет говорить о себе. Ардис случалось упоминать о своем детстве, отрочестве, замужестве. Но всегда только к слову, в качестве примера; если же она замечала, что Элина заинтересовалась, то резко меняла тему.
- Ах, да, еще хлеб низкой калорийности, - сказала Ардис, щелкнув пальцами. Она вечно сидела на диете. Элина отправилась назад - брать хлеб, а когда она вернулась, Ардис уже прошла вперед с тележкой, что-то напевая себе под нос. - А вот тебе, душенька, - повернулась она к Элине и с улыбкой оглядела ее, - нужно немного прибавить в весе. В общем-то публика не ценит стройность… Мужчины худых не любят.
Элина кивнула.
- Ты же теперь больше не позируешь - в жизни приходится идти на определенные компромиссы.
По пути домой Ардис вдруг сказала: - Давай купим тебе новое платье - к субботе.
Напевая, она подрулила к "Саксу". Элина радовалась, что мать в таком хорошем настроении. Элина померила несколько платьев, и Ардис выбрала ей платье, трикотажное в синюю и белую полоску, с обтягивающим лифом и широкой юбкой, - у Элины еще не было такого. Материя была очень хорошая, очень дорогая. Платье было очень взрослое, даже немного вызывающее, и нисколько не походило на те, что Ардис выбирала для нее в прошлом.
Ардис стояла позади Элины перед трехстворчатым зеркалом и, оттянув ей назад волосы, попыталась сделать что-то вроде высокой прически, - она так долго изучала внешность дочери, что Элина даже застеснялась. Она чувствовала, что продавщица смотрит на них.
- Что-нибудь не так, мама? - явно волнуясь, спросила Элина.
А сердце у нее билось медленно, ровно. Никакого страха. Никакой опасности. Она видела в зеркале глаза матери, что-то прикидывавшей в уме, и повторяла про себя: "Белое - черное. Белое - черное. Белое".
Ардис не обратила на ее вопрос внимания, она наконец выпустила волосы Элины и положила руки ей на плечи - сверкающие ногти легли на полосатое платье; она приблизила лицо к лицу Элины. Элина понимала, что мать оценивает ее, но не как личность.
Как личности опасность ей не грозила.
- Прекрасно, - сказала Ардис.
В субботу вечером Сэйдофф повез их в клуб на своем новом "кадиллаке", который он только накануне взял в магазине, он был очень доволен машиной и находился в отличном состоянии духа; то и дело улыбался, обнажая розовые подновленные десны.
- Твоя мама, - сказал он Элине, - говорит, что ты хорошо учишься - через несколько месяцев уже кончаешь школу! Как летит время!
- Да, - сказала Элина. Она сидела между Сэйдоффом и матерью.
- А как тебе нравится Детройт? Как здесь у нас школы по сравнению с нью-йоркскими? - спросил Сэйдофф. Элина обратила внимание на его кольца, он носил их на безымянных пальцах обеих рук: на одной большое кольцо с печаткой, а на другой массивное золотое, с геммой. - Как здесь интеграция - далеко продвинулась?
- Да, - сказала Элина.
- Ну, я лично верю в будущее этого города, - весело заметил Сэйдофф. - Я верю в интеграцию, в самый ее принцип. Это в духе демократии. А в твоей школе много негритят? Ты ведь не против этого?
- Нет, - сказала Элина.
- Уверен, что ты ждешь не дождешься, когда кончишь школу, а? Или нет?..
Элина молчала. Ардис рассмеялась и сказала: - Элина любит школу, она очень хорошо учится. Я думаю, это немного тешит ее честолюбие, верно, душенька? И я ее не виню. Ведь это очень легкая жизнь - когда учишься… но так жить все время нельзя: мир - это не детский сад.
Сэйдофф хмыкнул. Но тотчас снова стал серьезным.
- Она же совсем еще ребенок. Она не может быть предоставлена самой себе.
- Скорее всего не может, - задумчиво произнесла Ардис.
- Это нелегко для девушки, - продолжал Сэйдофф. - Я знаю. Моей жене чертовски тяжело пришлось, в Нью-Йорке, пока она не встретила меня: чем интереснее девушка, тем ей труднее. И не только в шоу-бизнесе - в жизни вообще. Казалось бы, все должно быть наоборот, а вот же нет. Конечно, моя жена - я хочу сказать: моя бывшая жена - сука, каких поискать, - злобно добавил Сэйдофф, но довольно скоро переменил тон на обычный, светский; он что-то говорил насчет ночного воздуха и экономического бума, который переживает город. И улыбался Элине, а она все дальше отклонялась вправо, чтобы между нею и Сэйдоффом просвет был побольше. - Ты такая тихая, задумчивая, - сказал он. - О чем ты думаешь?
В клубе их посадили за столик в углу - его любимый столик, сказал Сэйдофф, потому что отсюда все видно. Элина не была в клубе с тех пор, как помогала рекламировать его открытие, и теперь ничего тут не узнавала, даже не пыталась разобраться во всей этой сутолоке и шуме. Оркестр играл очень громко. Какая-то женщина что-то спела, потом вышел комик, а в перерывах - аплодисменты и смех, и возбужденно-громкий, чуть не на крике разговор между Сэйдоффом и Ардис и какими-то людьми, время от времени подходившими к их столику, - в большинстве своем мужчинами. Они подходили с бокалом в руке. Сначала Элина была потрясена, видя, что ее мать знает столько народу, столько народу… Сэйдофф каждому предлагал присесть и выпить с ним. Он отмечал завершение первой стадии своего бракоразводного процесса, который шел в Нью-Йорке.