* * *
- Вы говорили, что ни разу не были в Тойбруке? - со счастливой снисходительностью спросил Маршан. - Не могу поверить.
Но я действительно не был там.
- Когда я занимался Авелем, там шла разработка какого-то таинственного нервного газа, и меня один-единственный раз снабдили документами. Вот и всё, что мне известно. Центральная нервная система.
Он хмыкнул совсем по-профессорски, словно был преподавателем, с удовольствием приглашающим приятеля, не члена клуба, на ланч в "Атенеум". Натянув на себя плед, он попробовал обогреватель - я отметил эти знаки старости и плохой изоляции на радиаторе. День был тёплый и сырой.
- Скажу вам откровенно, - продолжал он, - сегодня утром я стал читать газету и испугался. Подумал, что вижу Тойбрук, хотя на самом деле увидел…
Покопавшись в своих вещах, он вытащил газету и, развернув её, стал тыкать в фотографию тощим и жёлтым от табака пальцем. Заголовок представлял собой одно слово, кстати знакомое: Бельзен! Мы от души посмеялись над длинным старомодным навесом с двумя трубами, напоминающим конвейер мыльной фабрики. Изображение на фотографии было неясным, как будто размытым.
- А кстати, - пошутил я, - не творение ли это Карадока? На сей раз у него получился самый настоящий Парфенон.
- Очень красиво, - подтвердил Маршан, откидываясь назад и поправляя плед, - правда, очень красиво. А для нас таки и вовсе замечательно. В Европе таких лабораторий нет. Сравнимо разве что с Германией, но худший вариант. Нет, Тойбрук совсем другое. Звучит, словно придумано Энид Блайтон. Вы читали её книжки для детей?
- Конечно. Читал в метро.
- Тогда?
- Знаете, мне интересно, что у вас получилось и чего вы хотите от меня.
Маршан посмотрел на меня с весёлым любопытством. Потом сказал:
- Мы хотим добиться максимального жизнеподобия.
Молчание.
- То есть вам нужна иллюзия контролируемой реальности? Насколько можно постичь человека, так?
Маршан издал короткий смешок.
- Феликс, Феликс, - недовольно произнёс он, кладя ладонь мне на колено. - Из вас лезут прежние слабости. Вам непременно хочется насытить метафизикой эмпирическую науку. Так не пойдёт. Вы стучите в дверь, которой не существует. Стена-то монолитная.
- Будет вам метафизика, когда модели, которые вы создаёте, спрыгнут с ваших столов, став БОЛЕЕ реальными, чем вы сами! А что, если придётся переоценить вашу… грязное слово… культуру?
Маршан потряс головой.
- Мы должны двигаться шаг за шагом, а не вашими квантовыми прыжками - никакой науки не получится, если работать с типичными группами; мотор перегреется, отсюда и "Паульхаус".
Я смотрел на прекрасную социалистическую страну, разворачивавшуюся за окном со всей её великолепной рекламой. ""Эякс" сделает из вас мужчину". Мне пришло в голову: а почему не женщину? До этого всего ничего. Волосы до поясницы и мундир наполеоновской Grand Аrmeé. Возможно, в этом и есть будущее бедняги Феликса?
- Воп, - проговорил он с нарастающей фамильярностью. Тут дело было не в фирме, а в особом аромате получившего свободу самодовольства.
- Где Джулиан? - спросил я.
И опять Маршан издал уховерточный смешок.
- Всё время играет, - ответил он. - Как будто начал проигрывать, а это неестественно, во всяком случае для него. Знаете, я люблю Джулиана, особенно теперь, когда узнал его поближе. Он - сама покорность, в нём смирение Папы. Самоуничижение. Нежность. Феликс, вот это человек!
- Вот это человек, - благоговейно повторил я, но самое смешное заключалось в том, что моё благоговение было искренним, я и вправду благоговел перед этой… мумией. Не знаю, правильно ли я подобрал слово. Однако собрать так много понимающего народа, как собрал Джулиан, и при этом умудряться жить наособицу, не играть руководящую роль в странных или противоестественных разработках - за это следует снять перед ним шляпу.
- Теория Планка плодотворна с теоретически жизнеспособной точки зрения; но с нашей точки зрения, главное - масштаб, в нашем эмпирическом пробирочном деле у нас есть три измерения, и всё. - Он говорил это, словно толкал тяжёлую пушку. Потом откашлялся, пока я раскуривал сигарету. - В Тойбруке у нас единственная и очень простая проблема: добьёмся мы или не добьёмся девяноста девяти из ста попаданий в цель? Если да, значит, всё в порядке.
Тут я тоже кашлянул и стал смотреть в окошко. Мы ехали на очень большой скорости, и шофёр, как мне казалось, вполне мог оказаться придуманной Маршаном куклой. И тогда я спросил:
- А что? В вашей системе нет места для чуда? Скажем, небольшое нарушение температурного режима или неправильное смешение химических солей… до чего же легко совершить ошибку. Маршан, что для вас чудо?
Он коротко хохотнул.
- Ну, скажем, Иоланта. На сегодняшний день она совершенно подконтрольна. Во всяком случае, мы на это надеемся. Мы надеемся.
К счастью, Тойбрук совсем не походил на Бельзен - несмотря на две тяжёлые кирпичные башни, выпускающие белый дым из печей в экспериментальном секторе. Тойбрук был придуман как нечто весьма величественное в виде двух длинных строений внутри лесного участка, так что ни одна лаборатория и ни одна аудитория не были лишены прекрасного вида на природу. Более того, в лесу жило несколько семейств диких оленей, которые, как на театральной сцене, появлялись и исчезали между деревьями, совокуплялись и сражались на глазах учёных; иногда они даже робко подходили и оставляли мокрый след носа на окнах лабораторий, напоминающих аквариумы. Строение было одновременно элегантным и очень мирным на вид - кабинеты химиков с длинными рядами поблёскивающих микроскопов, с весами, захватами и воротами. В холле медленно раскачивался длинный маятник. У здешних парней имелось всё, даже аэродинамическая труба и циклотрон. Маршан был в отличном настроении, пока водил меня повсюду, время от времени останавливаясь, чтобы познакомить с коллегами. Потом мы отправились в элегантную аудиторию, где доклады о последних достижениях записывались на аудио- и видеоаппаратуру для потомства, о котором учёный мечтал и в которое верил.
В темноте Маршан дважды щёлкнул включателями, и на экране появился лысый мужчина.
- Это старина Хэриот, - сказал Маршан, пока знаменитый учёный с запинками читал лекцию, стоя возле доски, на которой кто-то написал фиолетовым мелком: "Возможно, чтобы уровень осадка в крови диктовал потребление кислорода?" Неприятный вопрос, подумал я. А Хэриот продолжал:
- Как вам известно, кислород выталкивает из крови углекислоту и vice versa; если уж мы заговорили о циркуляции крови, то сердце качает примерно пять литров в минуту у среднего взрослого человека в состоянии покоя. Но распределяется она неодинаково; я хочу сказать, что мозг и почки потребляют непропорционально большие объёмы крови в сравнении с их размерами. Что до мозга, то, недополучив десять процентов кислорода, он явит первые признаки неудовольствия, недополучив двадцать процентов, будет вести себя так, словно его хозяин выпил четыре-пять крепких коктейлей, а недополучив сорок процентов, отправит своего хозяина в кому. Если приток кислорода остановить совсем, через несколько мгновений человек потеряет сознание, а через четыре-пять минут деятельность мозга будет невосстановимой.
- Наверно, вам удалось собрать тут всё лучшее для ваших куколок? - спросила я.
Маршан кивнул и убрал изображение Хэриота, после чего весь экран заняли руки в резиновых перчатках, тыкающиеся в какие-то внутренности. Вновь послышался невыразительный голос Хэриота:
- Из пуповины двадцати пяти новорождённых детей, ещё не издавших первого крика, был взят материал на анализ; образцы крови тоже были взяты с помощью специальных стеклянных шприцов из пуповинной вены и пуповинных артерий. Свёртываемость и изменения в показателях сахара были заторможены гепарином и окислом калия и фторидом натрия…
Маршан довольно хохотнул.
- Можете получить тут всё, что только есть на земле, - проговорил он, сверяясь с панелью.
Появились другие изображения - опять рука в перчатке, двигавшаяся в матке, словно совершая таинственный священный обряд.
- Обезьяне была сделана анестезия, после чего её вскрыли и влили довольно много фиксирующего раствора Буйна на матку и вокруг in situ. Между тремя и семью минутами все кровеносные сосуды были пережаты, а матка удалена…
- Гм, - не удержался я, - пожалуй, если так пойдёт дальше, мне лучше быть дома с женой и детьми.
Маршан рассмеялся и включил что-то наугад; на сей раз появилась странная сюрреалистическая картинка с тремя мужчинами в белых халатах, которые стояли вокруг накрепко привязанного к доске и висящего над водой тюленя. Бедное животное было в ужасе и сражалось, сколько хватало сил, вращая налитыми кровью глазами и издавая дикие стоны сквозь длинные шелковистые усы. Один из мужчин прижимал к нему стетоскоп и говорил что-то неприятное об уровне молочной кислоты. Потом блок повернулся, и хитроумное приспособление исчезло из поля зрения. Один поворот ручки!
- Хватит, - проговорил Маршан. - Я всего лишь хотел показать вам, чего мы достигли.
В математическом секторе с потолка свешивалось около сотни подвижных конструкций, и они медленно вращались на сквозняке; крошечный планетарий, земной шарик и один Бог знает, что ещё. Узнав, что бальзамировщики-экспериментаторы взяли выходной и кабинеты закрыты, Маршан был раздосадован.