- Я не была уверена, скорее, надеялась на это.
- Надо выяснить.
В своём энтузиазме я забыл об относительности "свободы", которой Нэш столь охотно наделял своих пациентов. Свобода - как же! Когда в сумерках прогуливаешься по берегу озера рука об руку с Б., позади, на приличном расстоянии, следует, сохраняя дистанцию, белая "скорая помощь". Это на случай, если я переутомлюсь. Однажды я решил пошутить и вошёл в кинотеатр, чтобы сразу же выйти в другую дверь, однако меня очень быстро обнаружили. Городишко маленький, улочки короткие. К тому же я действительно устал; более того, у меня нет планов на будущее, я ничего не жду от будущего и никуда не хочу бежать из моего больничного рая. Я - безработный философ. Наверно, Бенедикта прочитала мои мысли, потому что сказала:
- Нет, больше за тобой не будут следить. Давай поищем его, если хочешь. Я знаю, Джулиан тут. Он звонил и назначил нам встречу. Он сам сказал, а ты знаешь, он никогда не врёт.
Итак, мы вместе позавтракали и стали придумывать, как нам вести себя. Трудно сохранять присутствие духа в столь непривычной обстановке - я имею в виду завтрак с одного подноса. (В рыцарские времена муж и жена, рыцарь и дама ели с одной доски, на которой резали хлеб, и он кормил её.) Ладно, я хочу записать всё в точности; я всё ещё никому не доверяю, разве что изредка Бенедикте.
II
Отыскать офисы "Informateur" оказалось делом нетрудным; в старом здании пахло мочой и типографской краской. Редактор - крошечный моллюск в массивных очках. Его немного испугали вырезки, и он отправился смотреть картотеку, чтобы самому убедиться в наличии известных строчек в августовском выпуске. Как странно, как… ненормально. Явно вразрез с хорошим вкусом, есть с чего занервничать.
В любом случае офисы, занимавшиеся рекламой, находились в Женеве, а существующая практика не позволяет им, в Цюрихе, раскрыть мне адрес рекламодателя. В конце концов, дело личное. Придётся писать. Это могло бы привести меня в уныние, но так как весь план в любом случае казался безнадёжно химерическим, не стоило портить себе настроение. Мы послали пару телеграмм, одну от "юной плоти", которую подписала Бенедикта, а другую - от "монахини", которую подписал я, суля все возможные соблазны. Потом немного побродили по улицам, будоража себя видом витрин со всем их богатством и восхищаясь всем подряд.
- Купи что-нибудь, - вдруг попросила Бенедикта. - Мне хочется получить от тебя подарок, что-нибудь маленькое и дешёвое. Пусть даже вульгарное.
Однако я забыл свой бумажник, и, хотя у неё было полно денег, "это не годилось", неважно почему, но не годилось! По некой таинственной причине я вдруг почувствовал себя счастливым. Мне даже показалось, что я вот-вот расплачусь. Она купила мне кофе и булочек с кремом в пустом кафе, где стояли обитые плюшем кресла и почти не было света; неожиданно мне захотелось наконец избавиться от кокона из бинтов, и я размотал его в туалете.
- Отлично, - сказала она. - Отлично. Не печалься, даже если волосы ещё не закрыли шрамы. Мы движемся в правильном направлении.
- Люблю, - отозвался я, поглубже устраиваясь в кресле, хотя в произнесённом слове мне послышался странный переводной оттенок; будто я примеривал его, как ботинок.
Бенедикта кивнула, блестя голубыми глазами.
- Люблю, - повторила она, как будто тоже примериваясь.
Потом она прибавила, когда мы поднялись, чтобы идти обратно на гору в "Паульхаус":
- Вот и всё. Совсем всё. Мы это совершили, и больше не надо ни о чём вспоминать. Разве лишь… Ты сомневаешься?
- Не знаю. Не забывай, у меня нет части мозга; только представь, что это та часть (как на черепах у стариков-френологов), на которой было роковое слово? Тогда что?
- Ничего. Я это сделала, это моё, это я.
- Господи, неужели счастье такое простое?
- Когда счастлив, когда есть счастье.
- О чём ты думаешь, Бенедикта, о чём мечтаешь?
- Впервые в жизни ни о чём. Радуюсь тому, что я есть, что сбежала от Джулиана, что уговорила тебя открыть меня заново. Пусть всё идёт как идёт, пока не увидимся с Джулианом, ладно?
Мы долго шли, долго молчали, очень долго, но я не чувствовал усталости, скорее, становился бодрее.
- До чего же нелепо.
- Понимаю.
Не очень заметно и не очень понятно, но ветер удачи как будто немного отклонился. Тёплое солнце не справлялось с сыростью на покрытых пихтами склонах, и долины наполнялись призрачным туманом; пока ещё лёгким туманом. Даже вертлявые тропинки, забранные ставнями окна, припаркованные рядами автомобили - все участвовали в этой хитроумной перемене значения. Нужно совсем немного, например загородная прогулка, когда нет ума… Да нет, был же смысл.
- Приходи ко мне на ночь в шале. Это можно. Только предупреди там.
Только предупреди там! Интересно, откуда у неё этот безмятежный оптимизм. Тем не менее я вернулся, принял ванну и поменял бельё, а потом, нервничая, но стараясь сохранять самообладание, сделал, как мне было сказано. Никаких возражений - хотя, если подумать, какие могли быть возражения? А вот моё состояние понятнее некуда.
Потребовалось всего минут десять, чтобы подняться на гору и выйти к шале, стоявшему в окружении пихт; внутри горел свет, но не яркий, по-видимому, Бенедикта зажгла свечи. Стряхнув с себя снег, я постучал. В небольшую прихожую она вышла в длинном закрытом платье типа аббы из тяжёлой, украшенной золотом материи; она расчёсывала свои новые волосы - светлые и вьющиеся.
- Я совершенно облысела за время моих несчастий, а потом выросло вот это, бог весть откуда. Наверно, мамино наследство. Феликс, здесь много седины.
Новые волосы очень ей шли, более шелковистые и волнистые, чем когда-либо прежде. И лицо, которое я так часто видел в морщинах страдания, мрачным, бледным, теперь как будто ожило; обычно потухшие глаза (серые в свете свечей) вновь обрели блеск. Она видела, что нравится мне такой больше, чем когда-либо прежде. Из маленькой студии, где стоял тёплый запах полированного дерева и висели деревенские занавески, доносились звуки шагов. Это Бэйнс накрывал для нас небольшой стол перед тяжело дышавшим камином. Терпеть не было сил. Я потянулся за запретным виски со словами:
- Боже мой, Бэйнс, неужели это вы? А я-то думал, вы мне приснились.
Бэйнс деревянно улыбнулся, отвечая:
- Пару раз я заходил справляться, всё ли у вас в порядке, сэр.
Значит, он и вправду был там. Никакой он не сон, наш степенный Бэйнс, а самая настоящая реальность.
- Позвольте мне дотронуться до вас и убедиться, что вы - это вы.
Отчасти я в самом деле хотел убедиться, а отчасти это был предлог, чтобы обнять Бэйнса, не вгоняя его в краску. Бэйнс подчинился, напомнив мне старого священника - скромного и доброго.
С любопытством визитёра, неожиданно забредшего в императорские апартаменты на острове Святой Елены, я обошёл маленькое шале, долго пробывшее её добровольной тюрьмой. Расположение вещей говорило о сильно изменившейся шкале ценностей. От прежнего беспорядка - полупустые пузырьки с лекарствами, неразрезанные французские романы, разрозненные шлёпанцы, брошенные в углу платья - не осталось и следа. Даже имея дюжину горничных, прежняя Бенедикта могла перевернуть всё вверх дном ровно через полчаса после уборки. Зазвонил телефон, но, по-видимому, неправильно набрали номер.
- Ох, совсем забыл, - покаянно произнёс Бэйнс - Звонил джентльмен и оставил сообщение для мадам. Я записал.
Сидя у камина, она взяла листок бумаги и со смешком прочитала написанное.
- Вот тебе и ответ, - сказала она. - Я же говорила.
Бэйнс аккуратно, правда не избежав грамматических ошибок, написал следующее: "В субботу общительный йог встретит юную плоть в английских "Чайных комнатах Мэнвика" в Женеве, чтобы съесть булочку с маслом. Таких булочек больше нет нигде в Европе".
Кровь бросилась мне в лицо.
- Он жив.
Странно, но потом мной завладела досада из-за того, что я так чудовищно скучал по нему.
- Чёртов дурачина, - сказал я.
И тут новые заботы как одна вскинули голову. Бенедикта ставила пластинку.
- В чём дело, Феликс?
- Не хочу навредить ему - сделать gaffe и навести на него Джулиана. Вот в чём дело.
- Думаю, Джулиан уже виделся с ним, - заметила она. - Так что никаких проблем. На самом деле, держу пари, он сам постарался отловить Джулиана, чтобы вернуться на фирму.
- Что?
- Да. Держу пари. И может быть, Джулиан ему теперь откажет!
- Карадок!
Какой странный зигзаг после столь хитроумного исчезновения и мнимого бессмертия!
- Что всё-таки тебе известно?
Бенедикта закурила сигарету и тихо ответила:
- Почти ничего, одни догадки. Джулиан не сказал ни слова, когда мы виделись; однако ещё прежде поразил меня тем, что сам как будто не до конца понимал, Карадок это или не Карадок. Наверно, тот сильно изменился, но я всё равно удивилась, когда Джулиан сказал что-то вроде "или это наш Карадок, или кто-то, притворяющийся им так идеально…". Не исключено, у него просто сорвалось с языка и это ровным счётом ничего не значит. Давай повидаемся с ним.
- Жизнь ему не в жизнь, если он не делает из неё тайны, - разозлился я. - Вот извращенец.
Бенедикта улыбнулась и, взяв меня за руку, потянула вниз, усаживая перед горящими поленьями.
- Я знаю. И всё-таки ему абсолютно нечего скрывать - не больше, чем любому другому человеку.