Посмотрев в зеркало, парикмахер подумал, как изменился Уолли. Он вспомнил былые времена, глаза его снова затуманились, он отвернулся и уставился в окно. Думал о своем сыне Винсенте. Вот было бы здорово, если бы и Винсент вернулся домой, он бы тогда прижал его к груди, поцеловал…
Уолли тоже думал о былых временах. Он вспомнил, как в субботу вечером, перед тем как выйти из дому, смотрелся в зеркало. Тогда у него были пшеничные усы и зеленая шляпа. Он вспомнил свои роскошные костюмы, белую гвоздику в петлице, дорогие сигары.
Он открыл глаза.
- Знаете, - сказал он, - а здесь теперь все по-другому.
- Да, - ответил парикмахер, не отводя взгляда от окна.
Уолли закрыл глаза.
Мистер Давидо посмотрел на него. Уолли дышал чуть слышно. Губы у него были плотно сжаты, по щекам катились слезы. Парикмахер намылил щеки повыше, и пена смешалась со слезами.
Жизнь Лавана Гольдмана в литературе
Пер. Л. Беспалова
Когда Лаван Гольдман поднимался по лестнице, повторяя в который раз доводы, почему ему сегодня вечером надо не вести жену в кино, а идти в вечернюю школу, он встретил соседку из квартиры на той же площадке, миссис Кемпбелл.
- Миссис Кемпбелл, смотрите. - Лаван протянул ей газету. - Еще одно! На этот раз в "Бруклин игл".
- Еще одно письмо? - сказала миссис Кемпбелл. - И как только это у вас получается?
- Им нравится, как я излагаю свои соображения на тему развода. - И он показал, где напечатано письмо.
- Прочту его позже, - сказала миссис Кемпбелл. - Джо покупает "Игл" по дороге домой. Он вырезает ваши письма. А то письмо, где о терпимости, показывал буквально всем. И все говорили, что чувства там прямо-таки замечательные.
- Это вы о письме в "Нью-Йорк таймс"? - Лаван просиял.
- Да, чувства в нем просто-таки замечательные, - сказала миссис Кемпбелл, продолжая спускаться вниз. - Что бы вам взять да и написать книгу?
Радость с горечью пополам была так сильна, что Лавана Гольдмана проняла дрожь.
- Всем сердцем желал бы, чтобы ваша надежда нашла осуществление, - крикнул он вслед соседке.
- Почему бы и нет, - сказала миссис Кемпбелл.
Лаван открыл дверь квартиры, прошел в коридор. Встреча с миссис Кемпбелл внушила ему уверенность. Он чувствовал, что она придаст красноречия его доводам. Вешая в коридоре шляпу и пальто, он услышал, как жена говорит по телефону.
- Лаван! - окликнула она его.
- Да, - сказал он нарочито холодно.
Эмма вышла в коридор. Малорослая, крепко сбитая.
- Сильвия звонит, - сказала она.
Он протянул ей газету.
- Мое письмо опубликовали, - с ходу сказал он. - Следовательно, сегодня мне придется пойти в школу.
Эмма стиснула руки, прижала их к груди.
- Лаван, - она повысила голос, - ты же обещал.
- Пойдем завтра.
- Нет, сегодня.
- Завтра.
- Лаван, - взвизгнула она.
Он не отступался.
- Это не принципиально, - сказал он. - Завтра идет та же картина.
Эмма метнулась к телефону.
- Сильвия, - кричала она, - ну как тебе это нравится, теперь он не идет в кино.
Лаван попытался было нырнуть в свою комнату, но жена оказалась проворнее.
- К телефону, - сухо объявила она.
Лаван нехотя поволокся к телефону.
- Папа, - сказала Сильвия, - ты же обещал маме пойти с ней в кино, а сейчас отказываешься, почему?
- Сильвия, послушай меня хоть минуту и не перебивай. Я не отказываюсь от своего обещания. Я только хочу отложить или отсрочить его до завтра, а она делает из этого проблему.
- Ты обещал сегодня, - вскинулась Эмма: она стояла рядом, слушала.
- Прошу тебя, - сказал Лаван. - Веди себя прилично: воздержись говорить со мной, когда я говорю не с тобой.
- Ты говоришь с моей дочерью, - величественно ответствовала Эмма.
- Мне абсолютно и предельно ясно, что твоя дочь - это твоя дочь.
- Умные слова, ты без них не можешь, - ехидничала Эмма.
- Папа, не ссорься, - доносился из трубки голос Сильвии. - Ты обещал сегодня повести маму в кино.
- Однако обстоятельства складываются так, что мне необходимо присутствовать в школе. "Бруклин игл" напечатал мое письмо по одному насущному вопросу, а мистер Тауб, мой преподаватель английского, любит обсуждать мои письма на занятиях.
- И что - письмо нельзя обсудить завтра?
- Сегодня это проблема актуальная и животрепещущая. Завтра сегодняшняя газета будет вчерашней.
- И о чем это твое письмо?
- О социологической проблеме большой значимости. Ты его прочтешь.
- Папа, так продолжаться не может, - оборвала его Сильвия. - У меня на руках двое малышей. Я не могу каждый второй вечер водить маму в кино. Это должен делать ты.
- У меня нет выхода.
- Папа, что это значит?
- Что образование для меня важно в первую очередь.
- Какая разница, отдавать образованию пять вечеров в неделю или четыре?
- Твои доводы не выдерживают критики с математической точки зрения, - сказал он.
- Папа, ты же умный человек. Почему бы тебе раз в неделю, ну хотя бы по средам, не оставаться дома и не водить маму, скажем, в кино.
- Для меня кино не имеет такой цены.
- Ты хочешь сказать, что твоя жена не имеет для тебя такой цены, вот что это значит, - снова вмешалась в разговор Эмма.
- Я не с тобой разговариваю, - сказал Лаван.
- Прошу вас, не ссорьтесь, - сказала Сильвия. - Папа, подумай о маме.
- Я даже слишком много о ней думал, - сказал Лаван. - Вот почему мои достижения в жизни до сегодняшнего дня так невелики. Настала пора подумать и о себе.
- Я не хочу продолжать этот спор, папа, но учти, тебе надо уделять больше внимания маме. Она все вечера сидит дома одна - нельзя же так.
- Это касается только ее.
- Нет, тебя, - влезла в разговор Эмма.
Лаван вышел из себя.
- Нет, ее, - завопил он.
- До свидания, папа. - Сильвия поспешила попрощаться. - Передай маме: я зайду за ней в восемь.
Лаван повесил трубку.
Лицо жены пылало. Ее трясло от ярости.
- И на ком ты женился? - горестно вопрошала она. - На вечерней школе?
- Двадцать семь лет назад я женился на тебе - и что я имею в этой жизни? - сказал он.
- Ты имеешь, что есть, - сказала она, - ты имеешь, где спать, и ты имеешь приличный дом. А твою жену, что вырастила твою дочь, я ее не считаю.
- Это все события древней истории, - язвил Лаван. - Скажи, я имею понимание? Я имел поддержку, чтобы подготовиться и сдать экзамены, и теперь я государственный служащий, получаю две тысячи шестьсот долларов в год и хорошо обеспечиваю свою семью? Я имел поддержку, чтобы изучать предметы в средней школе? Я имею одобрение, когда пишу письма редактору, которые лучшие газеты Нью-Йорка печатают на своих страницах? Ну, что ты скажешь?
- А теперь ты меня послушай, Лаван. - Эмма перешла на идиш.
- Нет уж, говори по-английски, - заорал Лаван. - Свой обычай в чужой дом не носи.
- Я не слишком хорошо выражаю себя по-английски.
- Так иди в школу, учись.
Эмма взвилась.
- Мне надо умные слова, чтобы в доме было чисто? Мне надо школа, чтобы готовить еду? - вопила она.
- И не готовь, обойдусь!
- Обойдусь? - спросила она с ядом. - Отлично! - Эмма приосанилась. - Так сегодня готовь ужин сам! - Протопала к коридору и обернулась уже у двери своей комнаты. - А когда от своей готовки ты будешь иметь язву, - сказала она, - напиши письмо редактору, - и захлопнула дверь.