Рука сжимала внутреннюю мягкость бедра. Я взялся пальцами и потянул край трусиков. У нее были довольно сильные ляжки, и я не думал, что она поможет мне, приподнявшись. Скорее наоборот.
Ее губы вдруг поцеловали мою шею и замерли. Я резко дернул тонкую ткань, и трусики порвались. Я вмиг взбросил юбку ей на грудь и, наклонившись, стал целовать живот. Мое колено раздвинуло ее колени. Ее изящные руки попытались сдержать мои плечи, но очень женственно, очень нежно. Какая-то ласка начинала излучаться от ее тела, хотя она ничего не делала. В очень неловкой позе, извернувшись, я умудрился расстегнуть бесшумно пояс и молнию на брюках. Я уже не успевал их снять. Я бы потерял все позиции.
- Нет, нет, - сказала хрипло она.
Мои бедра раздвинули ее ноги. Наши тела коснулись обнаженными частями. Я сделал последнее ввинчивающее движение коленом. Она подалась, путь был расчищен и свободен. Какой-то пустящий ветерок звериного желания прошелся по моему клинку и… Я сделал рывок вперед - и вошел в нее.
Она вскрикнула. И, обхватив мои бедра сильно ногами, замерла. Мое тело начало ударяться в ее.
- Хочу… хочу… хочу… - бессознательно, с каждым толчком, повторял я. Ее тело, сразу поймав ритм, стало синхронно двигаться в такт с моим. Я закусил ей шею. Она прижала впившуюся голову руками. Я двигался рывками, не думая, что эту истому можно долго вынести, - меня уже разрывало на части от желания.
Потом меня взорвало и разрядило.
- Вы очень нежный мальчик… - первое, что слышу я, приходя в себя.
Мне казалось, что я терзал, а не нежил.
Ее рука гладит мой позвоночник, едва касаясь. Мы в одеждах и только середины наших тел обнажены. Я целую ее шею, висок, глаз, веко, вожу языком по ресницам.
- Спасибо, - вдруг говорю я.
- Что вы!.. - восклицает она. - Заморскому гостю… - и не договаривает.
Мои губы невольно расплываются в улыбке.
- Простите, мне надо встать.
Я горстью закрываю фонтан (чтобы не било) и переворачиваюсь на спину.
Она выключает свет по пути, так как он режет мне глаза, и сразу в ванне принимает душ. Я слышу. Возвращается в халате почти незавязанном, я вижу высокий живот. Свет из коридора падает в комнату.
- Что вам теперь нужно? - вслух думает она. - Полотенце! - И достает из платяного шкафа большое, красивое полотенце.
- Вы подождете меня? - Я слегка трезвею.
- Как я могу ослушаться, - отвечает она. - Вы еще не закончили, я думала, уже все?..
Я улыбаюсь.
- Еще не спето столько песен…
- Всю ночь их будем петь?.. Желание гостя - закон.
Она чуть насмешливо смотрит. Я моюсь по пояс в ванне и выхожу, закутанный в длинное полотенце. Тая лежит в небрежно запахнутом халате поверх широкой, низкой, как станок, кровати.
- Можно? - спрашиваю я.
- Еще, по-моему, рано спрашивать, - говорит она, поворачивается и с интересом разглядывает мой обнаженный торс.
Я невольно закрываю грудь руками:
- Только не надо так пристально.
- А вы разве такой стеснительный?
- Не в восторге, скажем, от своего тела.
- И напрасно. - Она с улыбкой продолжает рассматривать.
- Вы погасите ночник и рассматривайте.
Она тут же выключает свет.
- Вы всегда такая послушная? - Меня это трогает.
- Желание мужчины - это аксиома, - легко смеется она.
- Я могу лечь с вами рядом? Теперь я как, вовремя спрашиваю?!
Она смеется заливисто.
- Люблю, когда у мужчины - хорошее чувство юмора.
- А что еще вы любите у мужчины?
- Синие глаза.
- Я не думал, что похож на мужчину.
- Не похожи, вы еще совсем мальчик.
- Почему?
- Боитесь услышать слово "нет".
- Поэтому вы и не…
- Опыт патологоанатомического исследования?
Я посмотрел на нее.
- Будет проводиться? - негромко спросила она.
Я коснулся ее груди под халатом. Грудь была большая, но мягкая. В ней не было никакой упругости. Как в губах. Я совершенно протрезвел.
- Вам этого очень не хотелось?..
- Ложитесь, а то вы в мокром полотенце.
- Это намек?
- По-моему, это голое предложение. Я бы сказала - навязывание…
Я вынимаю ее из халата, как конфету из обертки.
- Повернитесь на живот.
Она послушно поворачивается.
Я становлюсь на колени и начинаю водить языком по ее лопаткам, между ними. По ложбине позвонка, вверх и вниз, вверх и вниз… Тая начинает слегка извиваться. Ее рука развязывает узел полотенца на поясе и касается меня. Ниже. Нежно перебирает, гладит. Как будто ртуть взбивается наверх. Я хочу ее опять. Рывком переворачиваю на спину и беру ее бедра в ладони. Она приподнимает их, чтобы мне было удобней. Я умышленно скольжу выше, потом ниже, пока не вхожу во влажное влагалище.
Как грустно, что в великом языке нет лучше слова!
Несколько толчков, и он дико наливается. Двигаясь вперед, назад, влево, вправо, по окружности, по диагонали. Ладонями я приподнимаю бедра. Хотя это - уже не бедра, но существительного тоже нет хорошего в огромном языке: половинки, ягодицы, попа…
Ее неожиданно сильные ноги сжимают мои бока. Я начинаю раскручиваться, раскачиваться… издавать звуки. Захватываю ее ухо губами и шепчу:
- Хочу… тебя… тебя… тебя. - В ритм.
Я вырываюсь, расшвыривая ее ноги, они соскальзывают мне в подколенки. Я вгоняю в нее толчками. Вонзаюсь буром. Взрыв.
Она сжимает мои дергающиеся плечи, шею. И шепчет:
- Да, мой мальчик… да…
Я судорожно сжимаю ее тело так, что что-то хрустит. Она сильнее льнет ко мне животом, подмышками, грудью. Я замираю, оцепенев, потом разжимаю объятия. Мне кажется, я ее сломал. Она нежно гладит ладонями мою кожу.
- Прошу прошения, я не хотел так…
- Вы очень нежный мальчик, - повторяет она и целует мои глаза. - И очень ласковый.
Ощущение женщины отлично от ощущения мужчины.
Она выскальзывает из-под меня, и я слышу ее уже в душе.
Я не хочу ей пачкать белоснежную простыню и переворачиваюсь на спину. Какой-то далекий шепот кому-то говорит:
- Мне завтра с утра нужно в театр. Не просыпайтесь рано, вам нужно отдохнуть.
Кто это говорит, как будто ангелы поют, или это снится мне, но почему такими голосами?
Я не сразу понимаю, где я и почему так много света. Касаюсь рукой и чувствую, что голый, но заботливо укрытый. Подаю голос наружу, но никто не отвечает. Я вхожу в ванну и открываю сильный горячий душ. Вытираюсь большим полотенцем и захожу в кухню. Там никого.
На столе стоит большое блюдо, полное свежекупленных овощей: огурцов, помидоров, укропа, петрушки, малосольных огурчиков, издающих обалденный запах. Рядом, на тарелке, какой-то белый, неведомый мне сыр, влажный и мягкий, нарезанный тонкими ломтиками. Весь воздух пропитан его сказочным ароматом. В плетеной корзинке свежий батон. Салфетка рядом с большой чашкой на блюдце. Я отламываю только ломтик сыра и пробую: изумительный вкус. Одеваюсь, выпивая чашку чая. Я не ем с утра.
Вырываю из блокнота бледно-желтый листок и оставляю ей записку:
"Тая!
Вы очень милы. Спасибо за все.
Алексей.
10 утра.
21 июня 91".
На кладбище стоит абсолютная тишина, вечный запах. Сень, покой, листва. Все зеленое, не яркое. Я прижимаюсь к папиной фотографии и целую ее. Я прошу прошения, что опоздал - всего лишь на семь лет…
Километра два от кладбища я бреду пешком, ни одна машина не останавливается. Наконец удается уговорить водителя автобуса отвезти меня на встречу.
Дома мама устраивает мне сцену, что я не ночевал дома, она подняла на ноги весь город, думала, со мной что-то случилось. Я молча выслушиваю, чувствуя еще осадок водки в голове. Потом она говорит, что звонила Вера Баталова. Я жду.
- Кто это такая?
Она всегда все хочет знать.
- Актриса… - нехотя отвечаю я.
Я меняю костюм, галстук и рубашку. Набиваю голландский пакет необходимым на день. Для хождений по редакциям.
- Хочешь чай или что-нибудь поесть? - Она все еще дуется на меня.
- Нет, спасибо.
Я чищу зубы тщательно и беру с собой зубную щетку. Когда ж отпустит голова?
Я набираю номер. Как ни странно, он свободен.
- Вера, здравствуйте.
Мне кажется, что мы теперь с ней связаны как-то - по-другому.
- Алешенька, здравствуйте. Я боялась, что не найду вас уже. Мама так волновалась, она думала, что вы у меня…
Оказывается, папа ее близкого друга - известный режиссер. И завтра будет премьера его самого-самого фильма по запрещенному роману "Ревность". Меня будут ждать у входа Дома кино, если я приду. Она описывает внешность близкого друга.
- Вы будете один или вдвоем?
- Я не знаю еще, возможно с другом, у него завтра день рождения. Вам спасибо за заботу.
- Что вы, что вы, вас надо развлекать, в этом городе вечерами можно сойти с ума.
- Не могу с вами не согласиться!
Мы прощаемся.
- Мама, обязательно нужно растрезвонить всему городу?!
- Я волновалась, не знала, куда звонить. Ты - черствый сын.
Я беру в рот подушечку-резинку и стискиваю зубы. Я исчезаю, пока не началось.
- Надеюсь, сегодня ты вернешься домой ночевать! - слышу вдогонку - на всю губернию.
На улице я чуть не впадаю в истерику: полчаса не могу поймать машину, опаздывая на встречу. Это единственный город в мире, где не хотят заниматься извозом. Наконец, оценивая мой костюм, один соглашается - за две пачки американских сигарет. Что соответствует примерно пятикратной плате.