Сидящий за протоколом что-то говорил, но Витька не различал слов, он не слышал, потом и видеть стал смутно, потому что какие-то капли влаги закуролесили в глазах.
Через некоторое время слух вернулся, но в перепонках барабанных стоял дикий зуд: их хотелось чесать, ковырять в ушах пальцами, раздирать, только бы прошел этот нечеловеческий зуд и шум.
"Без следов бьют, - вспомнил Витька, - ладно, за Бена можно и потерпеть".
- Так вы не оказывали и не оказываете сопротивления, а зачем пытались вытянуть сзади руки из веревки?
- Уши, - коротко ответил Витька.
- Ах, ты еще делаешь вид, что не слышишь, а замахиваться на власть, гнилье пьяное..
Верзила сделал шаг и сапогом что было мочи ударил Вите в пах.
А-а-а… Он волчком бешеным закрутился по полу. Стоявшие сзади вдруг, как по мановению дирижерской палочки, стали бить ногами в Витькины почки. Он не видел, только чувствовал, потом уже и чувствовать перестал: боль роилась и билась во все места. Уже угасая в сознательной мысли, он услышал чье-то пришептывание:
"Только без следов, без, только, следов…"
Потом он переступил в бессознание.
Сколько он там пробыл, он не знал, да это было и неважно, важным было, что он вернулся оттуда, из бессознания, не оставшись там, и попытался сесть на полу. Боль тысячью иголками, а где-то шомполами, дорвавшись, набросилась на его тело. Он застонал, но невольно, потому что не хотел перед ними выказывать себя, ведь они его еще не знали, а знакомство, считал он, всегда должно быть приятно и таинственно. Не было смысла раскрываться. "Однако перерезвились ребята", - подумал он.
И как-то перестал думать о том, что все - мужики, что из одного теста сделаны и - все хорошие. Эти мысли отвалились, как отбитые. Осталась одна только боль, саднящая в боках почках и пахе.
Он кувырнулся на плечо, оперся, толкнул чуть корпус назад и очутился на колене, подтянул второе и встал на два. Он - Витька Агапов - перед этим мусорьем на коленях. Ничего. Ему нужно только минут пять.
"Поговорите со мной, только поговорите со мной несколько минут и не трогайте тела".
Он сел на коленях, опустившись торсом на пятки. Прошла короткая минута. Верзила схватил в пригоршню его волнистые волосы и дернул вверх. Витька, дрогнувший головою, остался сидеть на месте.
- Сам, - еле слышно выговорил он.
Двое из "зада" перешли вперед и стали перед ним. Он уперся одной ногой в пол, качнулся, чуть не завалившись, но справился с равновесием, подпершись другой ногой, и поднялся.
"Мне бы еще минутки три. Погодите три минутки, и все будет в ажуре".
- Так зачем вы оказывали и продолжаете оказывать сопротивление? - спросили его от протокола.
- Я больше так не буду, - нехотя пошутил Витька.
- Против вас возбуждается уголовное дело по статье такой-то и такой-то, приблизительный срок наказания от 7 до 10 лет лишения свободы в колонии строгого режима.
Витька стоял и не слушал, что ему говорили, ему было неважно, что ему обещают и сколько лет дадут. Минуту, еще минуту, и дрожь пройдет в ногах, они будут стоять сильно, как на волейбольной площадке, и руки нальются…
"Но пять ментов, Витька, это не под силу и Поддубному, впрочем, один не в счет, он за протоколом, - но четверо!" - "A-а, пустяки… Попробуем". - "Только пробуй скорей, ребята эти еще не нарезвились. Вон, видишь, пострадавший двинулся от шторки у окна через всю комнату на тебя и что-то резко орет, расталкивая остальных.
Ну - давай!"
Секунда, Витька подсел, будто падая от усталости, как-то неловко и невероятно выгнулся, нечеловечески извернувшись, рывок руками - они в апогее над головой, толчок - и связанные перед грудью. И подскочил тот уже от шторки. На свою голову подскочил. Взмах - и летит пострадавший в дальний угол, цепляясь за воздух. Кисти связаны, но впереди.
Верзила, рыкнув, бросился к нему в прыжке. На полувзлете поймала Витькина нога его корень, пах верзилы. И тут же, как футболист ножницами, с левой, шварк в дых, и закружился верзила бешеным волчком, харкая красной кровью со слюной. Им тоже больно.
Двое перед ним и сзади, уже меньше. Еще удар ногой, еще, как молотобоец, обреченный, заработал Витька. Остановись сейчас на секунду молот, и не выйти ему отсюда уже никогда, ни в суд, ни к маме - это уже понял, понял Витька Агапов и работал как ломовой. Стоявший у двери бросился сзади к нему. Но боковое зрение - его коронка при обмане у сетки. Чуть подпустил поближе и, полуповернув голову, сильно и резко наклонил ее навстречу к бросившемуся. Крак-к - переносица залита кровью. Но не отвалился. А прилепился наоборот. Витька завел оторопевшему, с хлещущей жидкостью и прижавшемуся к нему менту ногу за щиколотку и сильно пихнул тело плечом - сзади рухнуло и простонало что-то на полу. И, протопав спотыкающимися ногами, Витька ринулся, на сей раз от своей смерти, к двери, забыв все боли и жжения, закусив и прокусив губу, рванувшись вверх по лестнице из страшной подвальной комнаты.
- Держи, - последнее, что услышал он.
Темнота сразу опутала и охватила его (после света), он остановился, словно ослеп. Шум, топот, грохот по коридору, внизу подвала. Пока перешагивали через товарища…
Скорей же! Глаза, что с глазами, они не видят ничего, это не темнота, - в них кровь, что ли.
- Витьк, - шепот-крик, - я здесь, бегом, - донеслось из проходного двора. - Ну, быстрей же.
Витька, как слепой, сделал шаг, второй по наитию прошлого. Ощупал все. Бен уже сидел на "руле" и длинной ногой упирался в асфальт.
Они привыкли так ездить: Бен на "руле", а Витька правит.
- Сам, - прохрипел губами Витька, - сам, я не смогу, уши, жутко болят уши, они перебили мне перепонки.
Уже на лестнице стоял грохот, будто влетел в трубу метеорит. Бен мгновенно переместился в седло, Витька последним усилием вскочил на раму ХВЗ и, повалившись головой на руку Бена, дернувшую руль, замер.
Они понеслись по проходному двору. Бен был король на велосипеде. Витьке так и не удалось уговорить его сменить колеса на мяч. "Ноги Бена - почему он еще не мастер", - вдруг ни к чему подумал Витька.
Двор проходной кончился. Темень поглотила и выбросила седоков к лабиринту бесчисленных маленьких улочек и домов тихого спящего города. Где каждый чуть ли не второй дом был друг, был брат, был за, а не против.
Сзади не то послышался, не то раздался выстрел, потом другой. Даже так? Но они были далеко и плохо слышны. А может, у Витьки это от перепонок плохая слышимость, потому что Бен так вздрогнул, что Витька чуть не перевалился через раму и его подпирающую руль руку.
Пришло утро. Это естественно - оно всегда приходит после ночи.
Бен зализал многие Витькины раны, но только снаружи, внутри он не мог. В больницу обращаться они не смели.
В волейбол Витька больше не играл. Да и к чему, ему теперь на всю оставшуюся жизнь надо было лечить почки. Так объяснили в Ессентуках, куда, умолив, засунул его Бен, продав свой быстрый, самый лучший велосипед в мире. Классной марки ХВЗ.
Играть он больше не мог. Жаль, это был лучший нападающий города, хоть и ростом не вышел, но прыжок был уникальный. А удар, а обман - это же классика.
Ладно. Чего уж там. Порезвились.
Москва
Любовь
Вы поверьте: я вам говорю сущую правду. Мы встретились с ней в феврале прошлого года. Я и раньше ее знал, но не обращал внимания, она - тоже. К тому времени она была обручена. И ей не было дела до меня и моей жизни.
С ее семьей я был в хороших отношениях и пригласил их на давно обещанный обед. Неожиданно приехала и она. Она сидела в кресле нарядная, ухоженная, надушенная. Я смотрел на нее, и меня начинало разрывать. Когда-то давно у нас вспыхнуло что-то и тут же погасло. Видимо, за прошедшие три года я не смог подавить ЖЕЛАНИЕ. Я старался не смотреть на нее, не обращать внимания, а ухаживать за гостями. Она была мила, воспитанна и вежлива. Изредка мы перебрасывались фразами.
Иногда я снимаю, просто так, для себя. После обеда, чтобы чем-то занять гостей, я стал показывать альбом с фотографиями. Посмотрев, кто-то сказал, что вот кого нужно снимать, - она смущенно улыбалась. Я спросил, хочешь попробовать, она ответила: почему бы не попробовать? Я, признаться, тревожился и страшился этого свидания…
Чтобы скрыть действующих лиц моего рассказа, я мог бы сказать, что пишу картины, портреты, но к чему это, я же обещал говорить правду.
Она приехала в воскресенье, и мы сразу приступили к делу. Уже смеркалось. Я снимал с помощью лампы, она меняла одежды, которые привезла. Наконец дошли и до кофты, открывающей щедро шею и плечи, которая была на ней и три года назад. Со мной происходило нечто странное. С одной стороны, я старался относиться к ней безразлично, не показывать, что ее тело как-то действует на меня (у нее было божественное тело), с другой стороны, у меня начинало плыть в голове от возбуждения и я боялся взорваться. Но старался успокоиться, выходил из комнаты, менял пленку, давал ей возможность переодеться.
Наконец мои мучения окончились, и она устала. Мы сидели друг против друга, она в том же кресле, и - отдыхала. Так прошло время, и ей пора было уходить. Она поблагодарила меня, и я спросил: а какая же награда? Вот этой минуты я ждал долго, не сознавая до конца. Она привстала и коснулась легким дыханием моей щеки. И это все? - в полушутку спросил я и наклонился. Она так сладко дала мне губы и прильнула, что я поплыл, сорвался, меня понесла какая-то волна, переворачивая и разрывая. Я целовал ее шею, плечи, она подставляла мне свои губы, не отстраняясь, и мне казалось, что вот сейчас внутри все разорвется на сто частей и тысячи кусочков.