- Видишь, я свои обещания выполняю! Сначала опубликовал твое интервью с Поэтом в срок, потом с театральным Режиссером, теперь идет Скульптор. До выхода книги я хочу опубликовать еще несколько: нашим читателям очень нравится, а их миллионы. Твое интервью с Поэтом даже читали по радио, по ролям.
- Артамон, когда выйдет книга? - спросил я.
- А когда должна по контракту?
- Весной.
- Вот видишь!
- Завтра - 1 апреля. Что я должен видеть?
- Значит, издам летом, ничего страшного.
- Я хотел бы точнее определить сроки.
- Какие вы дотошные, американцы! Алексей Наумович, принеси, пожалуйста, набор его интервью со Скульптором. Я же тебя прошу, Алексей, дай мне несколько дней разобраться с типографией и оптовиками, и тогда я дам точный ответ.
- Хорошо, когда встретимся?
- Давай через пять дней, я хочу все успеть, у меня идет еще куча переговоров. Так что, не осуди, надо деньги делать!
Я кивнул. Принесли набор.
- Дорогой, дорогой, посмотри, как интервью красиво набрано. Я уверен, что ты хочешь почитать, мы дадим тебе отдельный кабинет.
Меня проводили. С чашкой чая.
Я взял белые с голубизной полосы набора и ужаснулся.
Все интервью было искромсано, переполото и перепахано, выброшены куски, и сцеплено по-новому на "живую нитку". Я себе представил, что гениальный скульптор с философским складом ума скажет. И мне стало нехорошо. Не говоря уже о количестве судебных исков в Нью-Йорке, с их мастерами-адвокатами. Любимое времяпрепровождение моей нации - судиться.
Я вошел в их кабинет.
- Нравится!? - спросил Артамон с улыбочкой.
- Вы тут в своем уме? Кто это правил и полосовал!
- Дубина.
- Говорящая фамилия.
- А что такое?
- Как можно так варварски уродовать и переделывать интервью с одним из умнейших людей века?
- Ну, надо было подсократить…
- Так это делаю я, автор, а не какой-то Дубина.
- Но он хороший человек.
- Да и фуй с ним. Какое это имеет отношение к мыслям и философии Скульптора? Когда вышло мое интервью с Поэтом в вашем еженедельнике, он попросту переврал мою фамилию. Едва я ему указал на это, он мне сказал: а какая разница! Ну если бы его назвать Бревном вместо Дубины, наверно, он обиделся бы? Артамон, ну нельзя ж таким "дубам" быть ответственными секретарями в редакции.
- Нам нравится.
- Но мое интервью в таком виде опубликовано быть не может. Или оно публикуется слово в слово, как в книге, или…
- Ты успокойся, Алексей, успокойся. Подумай эти несколько дней, а потом нам сообщи. Извини, мне надо бежать на переговоры, машина ждет внизу. - И он вылетел из кабинета.
Заместитель главного редактора спросил:
- Еще чайку, с сушками?
- Нет, спасибо, - сказал я и вышел.
Тая сидела в машине и читала одну из моих книг, которая позже станет ее любимой книгой.
- Это что - показуха?! - сказал я резко.
- Алешенька, у вас что-то не так в редакции? - спросила она мягко.
- Все не так, - сказал я, едва не прихлопнув себе дверью палец. - Дегенераты, безмозглые, олигофрены, дебилы, не прочитавшие двух книжек в своей жизни, лезут править литературное интервью с самим Скульптором. Но как?!
- К сожалению, это у нас осталось прежним. "На каждого мудреца довольно простоты".
Я невольно улыбнулся цитате и интонациям, которыми было сказано.
- Не расстраивайтесь, я вас люблю. - Она поцеловала меня в щеку. - Куда теперь, мой генерал?
- В "Отечественную литературу", издательство.
- Встреча с великим Джорджем Доркипанидзе…
Она осеклась под моим взглядом.
- Как туда лучше проехать?
Мы были на улице Герцена, - кстати, скучный был писатель. Или революционер?..
- По Садовому кольцу.
Я поднимаюсь по широкой мраморной лестнице, и секретарша встает, приветствуя меня. Все-таки у него милые секретарши. "Всех девушек пере… целовать невозможно, но стремиться к этому нужно".
- Господин Сирин, я сейчас доложу господину Доркипанидзе, что вы здесь.
Хоть этот своих секретарш вымуштровал.
- Американскому писателю привет - от имперского издателя!
Мы крепко жмем друг другу руки и едва не обнимаемся. Он явно ожидал меня. Уже раскинута скатерть-самобранка. Уже кипит самовар. "У самовара я и…"
- Танюша, я знаю, что тебе нравится писатель Сирин, но долг обязывает нас быть гостеприимными по отношению к его стране, поэтому принеси нам конфеты, печенье и бублики, которые он очень любит.
Я улыбнулся. Начало было очень хорошее.
На его длинном ореховом столе для заседаний в пять-шесть этажей стояли новые, свежеиспеченные книги. Я обожал даже этот запах - книг в его кабинете. В старинном, с начала века особняке - у него был лучший номер: знаменитый кабинет.
- Как долетел? - задали мне вопрос.
- Не разбился, слава Всевышнему. Хотя я точно уверен, что Он не любит, когда эти дюралюминиевые птички шастают у него под боком.
- Я сам люблю в кавычках летать, поэтому мои симпатии на твоей стороне.
Как по традиции, я сижу напротив, за Т-образным, примыкающим к письменному столом. Дарю ему привезенные из Америки часы, за что он благодарит меня и говорит, что не стоило волноваться. Но часы, я вижу, ему очень нравятся.
Вошедшая секретарша наливает нам чай, расставляет все на столе и бесшумно уходит. Джордж разворачивает шоколадную конфету и начинает есть. Съедает. Смотрит на меня изучающе и говорит:
- Прочитал я твои шедевры… Удивил ты меня, Алексей.
Я внутренне подбираюсь.
- С какой стороны? - спрашиваю я осторожно. Все-таки это "Отечественная литература". Любой писатель мира мечтал бы здесь опубликоваться.
- С приятной, конечно. Есть поразительные главы. Но никогда не поверишь, какой роман мне больше всего понравился.
Я развел руками:
- Сдаюсь.
- "Нежный изверг".
(Подзаголовок "Факультета".)
- Да? - я удивлен. Ему!?
- Я дал на днях читать моей жене, она тоже окончила университет, филологический факультет, типа того, который ты описываешь. И еще одной молодой девке. Хочу услышать мнение народа. Я всегда так делаю, когда книга меня заинтересовывает.
- И что это значит? - задержал я дыхание.
- Ничего это не значит, мне много книг нравится, я, к счастью, читатель, а не писатель. Но все издать их я не могу. Пей чай. А знаешь что, давай приезжай к нам на обед, пятого числа, и жена будет рада с тобой познакомиться. Они все сейчас читают твою книжку и к обеду прочтут.
- Я очень польщен приглашением к вам в дом. Как одеться к приему?
- А, не сходи с ума. Хоть голый приходи. Уверен, моим девкам это еще больше понравится. Чем одетый писатель!
Я улыбнулся.
- Допивай чай. У меня через полчаса встреча с академиками в Институте англоязычной литературы. За обедом все обговорим. И расслабься: я не единственный издатель в Империи. Не я, так издаст другой.
- Но я хочу вас.
- Я тоже хочу тебя, но деньги - цены на бумагу, издательский план - существенная материя. Оставив в стороне идиллию.
Он улыбается и встает.
- Алексей Сирин…
- Можно я пару минут посмотрю книги на длинном столе?
- Да, только не забирай с собой. Они мне нужны!
Он смеется и выходит из кабинета, на ходу надевая новые часы.
Несмотря на то, что он был Издатель крупнейшего издательства, никогда, ни одной книги Джордж мне не подарил. И не предложил. Книг, которых уже не было в продаже, хотя в его запасниках они были в неограниченном числе. Я смотрю Эжена Сю, Андре Жида, Сологуба, Сартра, Кьеркегора. Господи, в моей юности их имена нельзя было произносить под страхом казни. А теперь они лежат на столе в ведущем издательстве Империи. Как всё, всё переменилось. Но не все.
Тая ждет меня в машине внизу, продолжая читать книгу.
- Алешенька, мне очень нравится, как вы пишете. Несмотря на то, что скажут ваши не-издатели. - Я улыбаюсь. - Как прошла ваша встреча?
- На высшем уровне. Приглашен на обед к самому домой, пятого апреля.
- Я рада, я очень рада! Куда прикажете, мой маршал?
- К вам домой.
- С превеликим удовольствием. Если вы мне еще позволите вас накормить, ведь целый день ничего не ели.
Мы раздеваемся догола. Я слишком перевозбужден приглашением к Издателю.
Мы засыпаем неожиданно, а вечером идем в экспериментальный Театр на Лубянке, в стиле брехтовского театра улиц, смотреть "Пир во время чумы". Главный режиссер и есть тот, с кем я делал интервью; нас сажают в ложу. Тая боится страшно высоты, но терпит ради меня. Ее узнают и из соседних рядов оборачиваются. Театральная публика… Мне нравится спектакль, за исключением актера, исполняющего главную роль. Который поразит меня потом, два года спустя, в роли Павла I.
Спектакль заканчивается аплодисментами.
Мы засыпаем в три часа ночи, а в семь утра ее уже нет. Оказывается, она на базаре, покупает фрукты, овощи, сыры на завтрак. В десять утра она беседует с моей мамой и сообщает ей, что я живой.
Мы завтракаем долго, не спеша, вальяжно. Она курит привезенные ей сигареты "Картье". А мне нужно опять в валютный - покупать разное. И особенно к обеду у Издателя.
В одиннадцать я сажусь на телефон отлавливать Артамона, у меня нехорошее предчувствие. Три секретарши отвечают мне в его разных офисах. Но Артамон неуловим.
Тая "помогает" мне принять душ и возбуждает опять. На завтра назначена большая игра ветеранов имперского футбола, и я играю в команде Аввакума.