- Все они священнослужители, - только и сказал он и переехал к матери в "Опохмелку".
В Дезер-д'Ор он знался с гангстерами, актерами, хористками и девицами по вызову, он был даже любимцем тех немногих обитателей курорта, которых можно было считать интернациональной средой, и при этом, поскольку он имел возможность проводить целые дни то в одном баре, то в другом или сидеть часами во внутреннем дворике "Яхт-клуба", поскольку он знал метрдотелей всех лучших клубов курорта и они относились к нему с уважением, так как он низко ставил их, Мэрион общался с бизнесменами, эстрадниками, продюсерами, теннисистами, разведенками, игроками в гольф, картежниками, красавицами и почти красавицами, которыми пополнялся курорт от их переизбытка в киностолице. Когда Доротея вышвырнула Мэриона из дома после ссоры на денежной почве, считая, что таким путем заставит его работать - а она хотела, чтобы ее сын стал человеком респектабельным, - он быстро нашел себе дело. Узнав об этом, Доротея стала умолять его вернуться, но Мэрион только рассмеялся.
- Я всего лишь любитель, - сказал он ей, - как и ты. Она даже не посмела дать ему пощечину - почему-то уже многие годы никто не пытался это сделать.
В своей деятельности он не слишком разворачивался. Держался в стороне от профессионалов; не собирался создавать организацию, которая что-то значила бы, и многие его сделки были необычными. Он знал девиц, которые готовы были с кем-то встретиться один раз, но не больше, по крайней мере не раньше, чем через несколько месяцев; он даже знал женщину, которая не нуждалась в деньгах, - ей просто нравилась мысль, что она продает себя. Как Мэрион сказал матери, он был любителем, просто играл в эту игру. Работать - значит, стать рабом какого-то дела, а Мэрион ненавидел рабство - оно деформирует мозги. Соответственно он сохранял свою свободу и, пользуясь ею, пил, не гнушался наркотиками и раскатывал по пустыне в машине иностранной марки с револьвером в "бардачке" вместо прав на вождение, так как эти права были у него давно отобраны. Я однажды проехался с ним и постарался впредь этого избегать. Я сам довольно хорошо водил машину, но он водил ее так лихо, как никто другой.
Время от времени Мэрион по-прежнему появлялся в "Опохмелке", но он презирал "двор", и "придворные" чувствовали себя с ним неуютно. Из всех, кто там бывал, он сносно относился только к двоим. Я был в их числе, и Мэрион не скрывал почему. Я убивал людей, сам чуть не был убит, и его интересовало, что я при этом чувствовал. Однажды он спросил меня с этакой своей кошачьей грацией:
- Сколько самолетов ты сбил?
- Всего три, - сказал я.
- Всего три. Значит, зря тебе платили деньги. - Рот его при этом ничего не выражал. - А ты бы сбил больше, если б мог?
- Думаю, попытался бы.
- Тебе нравится убивать азиатов? - спросил Мэрион.
- Я не думал об этом.
- Они знают, как натаскивать таких, как ты. - Он достал сигарету из платинового портсигара. - Я не был офицером, - продолжал он. - Я пошел в армию рядовым и рядовым из нее вышел. Таких до конца рядовых в армии никогда не было.
- Я слышал, тебя то и дело сажали в карцер.
- Да, там я кое-чему научился, - сказал Мэрион. - Убить человека, понимаешь, легко. Куда легче, чем поймать таракана и раздавить его.
- Может, ты просто не знаешь, как за это взяться?
Но Мэрион всегда опережал меня.
- Хочешь девчонку? - неожиданно спросил он. - Могу доставить задаром.
- Не сегодня, - ответил я.
- Я так и думал, что откажешься.
Он учуял то, что я изо всех сил старался скрыть. А я внимательно следил за Пелли, который страдал той же бедой. Это случилось со мной незадолго до отъезда из Японии, и с той поры я уже ни на что не был способен. Раза два я пытался разорвать стягивавший меня узел с помощью девчонок, подобранных в барах Дезер-д'Ор, и оказывался только еще крепче скрученным.
- Берегу себя для любимой женщины, - сказал я, чтобы он отвязался.
Любовь была темой, заводившей Мэриона.
- Слушай, - сказал он, - вот двое живут вместе. Отбросим пропаганду. Живут скучно. И точка. Тогда ты поворачиваешься и идешь в другом направлении. Находишь сотню цыпочек, находишь две сотни. Становится не просто скучно. Тошнота подступает к горлу. Клянусь, начинаешь думать о том, чтобы взять бритву и перерезать себе горло. Я правду говорю, вот к чему приходишь, - сказал он, покачивая, как маятником, пальцем: - С одной стороны - трахаешь, с другой - причиняешь боль. Убиваешь. Весь мир - дерьмо. Потому люди и хотят жить скучно.
Понять такое было выше моих сил. Я посмотрел в его белесо-серые глаза, горевшие возбуждением, и сказал:
- И к чему же это тебя приведет?
- Не знаю, - сказал он, - это надо еще додумать. - Тут он поднялся на ноги, взглянул на часы, словно хотел скрыть удивление, что так долго разговаривал, и ровным тоном произнес: - Когда сюда приезжает Джей-Джей? Мне надо кое-что сказать Доротее.
Это был его второй приятель в "Опохмелке". Когда Доротея и Мэрион не разговаривали, Мэрион пользовался услугами специалиста по рекламе Дженнингса Джеймса для общения с ней. Джей-Джей умудрялся сохранять добрые отношения с обоими. Много лет тому назад он был агентом Доротеи и знал Мэриона мальчиком. Что-то их связывало: Мэрион терпел его, сносил монологи Джей-Джея, его пьянки, его депрессии - словом, по-своему привязался к нему.
Джей-Джей был рыжий, высокий и тощий и своим тощим лицом с очками в серебряной оправе напоминал банковского клерка. При этом в нем было что-то детское. Он жил прошлым и обожал вспоминать начальную пору кризиса, когда оказался в киностолице без гроша в кармане и жил в бунгало с двумя музыкантами, существуя на апельсинах и питаясь надеждой продать один из своих рассказов. Это были хорошие дни, а теперь он время от времени занимался рекламой для "Сьюприм пикчерс", подбрасывая в светскую хронику сообщения о приезде в город снимающихся на "Сьюприм" звезд. Я достоверно знал, что он пополняет свой бюджет, посылая порой к Мэриону какую-нибудь девчонку.
При этом в нем было обаяние мечтателя. Небрежным тоном, проглатывая слова, он рассказывал историю за историей, часто повторяя для меня, так как я был единственным новым его слушателем, что великое изречение: "Мужчины с накрашенными губами выглядят так, словно они только что открыли для себя секс" - принадлежит кинозвезде Лулу Майерс, а на самом деле это изречение написал для нее он.
- Меня от этого просто тошнит, - говорил мне Джей-Джей. - Я ведь помню, когда Лулу была замужем за Чарли Айтелом, она считала, что ум - это все. Я видел, как она однажды появилась на вечеринке с таким сияющим лицом, будто впервые узнала любовь или попробовала какого-то сока джунглей. "Айтел только что дал мне первый урок актерского мастерства, - сказала она, - и это так меня вдохновило". И это после того, как она уже три года снималась и сыграла семь ведущих ролей, и такому человеку я должен был добывать роли.
По-моему, он был первым в Дезер-д'Ор, упомянувшим имя Чарлза Фрэнсиса Айтела. После этого, казалось, у каждого было что об этом человеке рассказать. Айтел был знаменитым кинорежиссером, жившим на курорте во внесезонье, и хотя принадлежал к числу друзей Мэриона, никогда не бывал в "Опохмелке". Пока я в этом не разобрался, я часто думал, что Мэрион поддерживал с ним дружбу только для того, чтобы позлить Доротею, поскольку последний год об Айтеле только и писали. Я слышал, что однажды посреди съемки он ушел с площадки и через два дня его вызвали в качестве свидетеля-ответчика в Комиссию конгресса по расследованию антиамериканской деятельности. Доротея терпеть не могла Айтела. Она никогда не считалась в стране крупной журналисткой светской хроники, и под конец ей наскучила эта работа, но последний год или два перед уходом Доротеи на пенсию начальство рядом с ее фотографией всегда ставило американский флаг и ее материал изобиловал намеками на наличие подрывных элементов в кино. Даже и теперь она отличалась крайним патриотизмом и, подобно большинству патриотов, пылала гневом и плохо соображала, так что спорить с ней было нелегко. Да я и не пытался и всегда следил за тем, чтобы не упоминать имени Айтела, если в этом не было необходимости. Познакомившись с ним, я довольно скоро стал считать его своим лучшим другом на курорте и однажды, прервав Доротею посреди очередной тирады, сказал, что это мой друг и я не хочу обсуждать его; на секунду мне показалось, что она сейчас вскипит. Она была близка, очень близка к этому; побагровев, она бросила мне в лицо:
- Ты самый мерзкий сноб из всех, кого я знаю.
- Так оно и есть, - сказал я и не обиделся на Доротею за правду. - Я сноб.
- Ну и купайся в этом, - произнесла она шепотом, но тут Пелли вручил ей бокал с вином, и мы прекратили обсуждать Айтела.
- Только потому, что у тебя богатый папочка и ты умеешь наводить тень на плетень, - сказала Доротея, - не считай, что ты знаешь ответы на все вопросы.
- Ладно. Хватит, - буркнул я, и мы поставили на этом точку.
Но я был доволен собой. Умозаключения Доротеи были основаны на немалом жизненном опыте, и поскольку она всегда уверяла, что может сказать, из каких слоев общества происходит тот или иной человек, я подумал, что неплохо разыгрываю свою карту.