В ночлежке он увидел рядом с собой таких же несчастных, однажды растерявшихся людей. Он понял, что условно их можно подразделить на две группы: на тех, кто уже давным-давно на дне и больше не трепыхается, и на тех, кто всё-таки ещё держится. В последних чувствовались остатки здравого смысла. В первых, окончательно приплывших, его уже было не разглядеть. Но первых, "приплывших", было, к сожалению, намного больше.
Серафим, благодаря оставшемуся у него, как оказалось, чувству самосохранения, старался придерживаться тех, кто ещё трепыхался.
Новые товарищи по несчастью, популярно объяснили Серафиму, что если хлипкую лодку, в которую все они по прихоти жизни попали, утяжелять спиртными напитками, то она потонет. И двух вариантов здесь быть не может. Серафим решил послушаться доброго совета. Во-первых, потому, что дурные примеры громоздились перед глазами во множестве, во-вторых, потому, что по натуре не был пьяницей, и в-третьих, потому, что давно не считал себя умнее всех. Он больше не ждал ничего хорошего от жизни: он перестал ей верить. А перестав верить жизни, он её окончательно разлюбил. И, оказывается, правильно сделал, потому что именно тогда ему стало легче.
Он ещё раз огляделся. Помещение ночлежки было относительно тёплым, морально уцелевшие друзья-бомжи, в основном, дружелюбными, а талон на питание в специальную столовую для бездомных и вовсе согревал ладонь.
Серафим собрался с силами и… причесался, а потом побрился. Дело в том, что новые товарищи объяснили ему: правило номер один в деле спасения самого себя - это каждое утро бриться и причёсываться. Однажды отступил от правила, - считай, ты уже одной ногой в могиле. Серафиму этого не хотелось.
Он отлично понял, что этого только и хочет от него подлая жизнь, - чтобы он сдался. Она бы тогда уселась на его труп, свесила ножки, открыла свой безобразный, с гнилыми зубами рот и злорадно засмеялась. Нет, Серафим этого не допустит! Он, собравшись с силами, сжал руку в кулак и потряс им в воздухе, словно угрожая невидимому противнику.
Продемонстрировав свои намерения, Серафим печально вздохнул и, аккуратно завернув справку о праве на ночлег, отправился искать работу.
Вот такую историю своей жизни и рассказал мне в тот день Серафим.
Надо сказать, рассказчиком он оказался интересным, мысли у него не путаются, и он не перескакивает с одного предмета на другой, как это иногда непроизвольно делаю я, когда с кем-нибудь разговариваю. Манера Серафима говорить вовсе не заунывная, а наоборот, живая. Я так заслушалась нашего бомжа, что пропустила даже время окончания обеда. И если бы сам Серафим куда-то не засобирался, я бы, наверное, так и слушала его с открытым ртом до самого вечера.
Серафиму тоже понравилось, что я его внимательно слушаю. Он собрался уходить, потрепал кота по голове, пообещал принести ему завтра ещё рыбки и взялся за ручку двери.
- Чуть не забыл, - спохватился Серафим, открывая дверь, - вам привет от Изольды Олеговны.
- А… вы с ней виделись? - спросила я.
- Конечно, - просто ответил Серафим и закрыл за собой дверь.
- "Конечно!.." - передразнила я его, когда он ушёл.
Андерсен вопросительно посмотрел на меня.
- Вот такие дела, Андерсен, - сказала я коту. - Наш сухарь Изольда, в отличие от меня, сразу Серафима заметила. А ему самому вообще книжки писать нужно! Правда же, Андерсен?
Кот ничего не ответил, но я была уверена, что рассказ Серафима ему тоже понравился. Но рыбка, наверное, понравилась всё же больше.
Вежливый разговор
На следующий день почти сразу же после открытия в лавку пришла Изольда. "Наверно, решила лично передать мне свой привет", - с тайной усмешкой подумала я. Но, на самом деле, я была рада, что она зашла. В последний раз мы разговаривали с ней на повышенных тонах, и я, признаюсь, была слишком категорична в суждениях; кроме того, она, всё-таки старше меня более чем на пятнадцать лет.
- А я решила у вас журнал на английском купить, Любаша, - улыбаясь во весь рот, сказала она.
Я не знаю даже, что меня больше разозлило: противное обращение "Любаша", или неуместная улыбка! Честно говоря, я что-то не припомню, чтобы раньше Изольда так глупо улыбалась, наверно, я просто не замечала.
- Изольда Олеговна!.. - наставительно начала я…
- Ой, Любаша, простите, пожалуйста! Я совсем забыла, что вы сердитесь, когда я вас так называю, - невинным тоном сказала Изольда, не изменив обращения.
- Да, хорошо, Изольда Олеговна, спасибо большое! - сказала я многозначительно и обиженно.
- Люба, - очень мягко сказала Изольда, - я ведь не специально.
Я посмотрела на неё с удивлением. Глупая улыбка, воркующий голос… "Ну конечно! - вспомнила я. - Ведь небо над Изольдой сейчас покрыто голубыми миражами и розовыми облаками!.."
- А ко мне вчера Серафим Васильевич заходил, - многозначительно сказала я.
- А я знаю, - загадочно ответила Изольда. - Я его сама об этом попросила, - добавила она ещё загадочнее.
- А рыбку для Андерсена тоже вы ему сказали принести? - ехидно спросила я.
- Нет, это он сам, - добродушно ответила Изольда.
Я не нашлась, что сказать, а только обескураженно смотрела на собеседницу.
- Я знаю, Любаша, что вы меня, почему-то, немного недолюбливаете… - начала Изольда.
Я собиралась с мыслями, чтобы возразить или сказать что-нибудь вежливое.
- Но я всё равно отношусь к вам с уважением, - продолжала Изольда, и очень благодарна вам за то, что вы в трудное время протянули мне руку помощи.
- Я? - искренне поразилась я.
- Да, - ответила Изольда, ведь после смерти Васи (Вася, это её муж, генерал), мне было так одиноко, Любаша, - хоть волком вой, и если бы не вы с вашим даром слушать, я и не знаю, чтобы со мной сейчас было, - она искренне вздохнула.
Мне стало стыдно: она даже не подозревала, что чаще всего, я её совсем не слушала, а думала о чём-то своём. Мне кажется, было бы нетактично и даже жестоко её разубеждать.
Я стала усиленно думать, чтобы такое ей сказать, подходящее и в то же время вежливое.
- Ну вот, Любаша, - так и не дождавшись моего ответа, задумчиво сказала она, - мне почему-то очень хочется, чтобы вы его получше разглядели.
- Серафима? - переспросила я очень вежливым тоном.
- Да, - просто ответила Изольда, глаза её с непонятной надеждой смотрели на меня.
- Для вас это, и правда, важно? - спросила я на этот раз без ехидства.
- Да, - ответила она.
Я расчувствовалась, но виду решила не подавать.
- Спасибо, - сказала я тихо. - За доверие.
Изольда ушла.
- Она забыла выбрать журнал! - спохватившись, сказала я Андерсену.
- Но ведь журналы никуда не денутся, - тут же успокоила я его, - кроме Изольды они всё равно никому не нужны.
Впрочем, Андерсен, похоже, по этому поводу нисколько не волновался. Всем своим видом он давал понять, что на этот раз, в отличие от прошлого, я вела себя с Изольдой прилично.
Салака в томате
На следующий день в лавке был настоящий аншлаг. Шесть посетителей до пяти вечера. Да ещё и активные все: не просто праздношатающиеся, а настоящие продавцы и покупатели. Между прочим, удалось избавиться от фарфорового набора посуды с орнаментом из осенних листьев, - вы не представляете, как давно он у нас здесь пыль собирал!.. Да и два новых, отлично изданных альбома по искусству пришлись, по-моему, кстати. Впрочем, значки с гербами городов тоже не лишними будут: скоро сентябрь, школьные каникулы кончаются, а дети обычно значки хорошо покупают. В общем, мы с Андерсеном только и успевали поворачиваться.
Я приготовила себе чай и уселась за маленький столик, Андерсен сел на стул рядом. "Кажется, посетители на сегодня закончились", - с облегчением подумала я. Однако в ту же самую минуту колокольчик зазвонил, Андерсен опрометью бросился к двери, и в лавку вошёл, - кто бы вы думали? В лавку вошёл Серафим.
Рыбой на этот раз от него не пахло, и вообще что-то в нём опять изменилось. Он каждый день преображался, словно волшебник. "Шляпы не хватает, - подумала я. - Нет, не то. Ах, вот что, рубашка на все пуговицы застегнута. Интересно, кто это ему пуговицы пришил?.. На Изольду не похоже, да и вряд ли она умеет пуговицы пришивать…" Наверное, я очень тупо уставилась на его рубашку, потому что Серафим вдруг ни с того ни с сего сказал:
- Пуговицы я сам пришил.
Он, казалось, ожидал какой-нибудь реакции.
- Так лучше стало, - искренне сказала я.
Андерсен тёрся о ноги Серафима, просительно мурлыкал и заглядывал гостю в глаза.
- Ну, какой ты невоспитанный, - укоризненно сказала я коту. - Видишь, рыбки сегодня нет, недаром же говорится: "Не всё коту масленица".
Похоже, и Серафим, и Андерсен пропустили моё остроумное замечание мимо ушей, потому что Андерсен продолжал попрошайничать, а Серафим извлёк из кармана штанов консервную банку. "Салака в томате" было написано на ней. "И как он только догадался, что Андерсен любит консервы именно в томате, а не в масле?" - удивлялась я. Я сходила за открывашкой, Серафим вскрыл баночку и довольный Андерсен принялся за рыбу.
- Вы мне так вчера, по-моему, не все успели рассказать? - с надеждой и неподдельным интересом обратилась я к Серафиму.
Гость неопределённо махнул рукой и согласно кивнул в ответ.
Мы уселись за стол, и Серафим поведал мне другую удивительную историю.