Мальчику Кирюше, внуку Екатерины, тоже было четыре, он ходил в детский сад и часто болел простудой. Вот и нынче: еще не было восьми, как позвонила Тамара и спросила, не мог бы Лузгин посидеть с мальчиком до обеда, потом кто-нибудь из женщин отпросится с работы. Подразумевалось, что самому Лузгину отпрашиваться не надо, так как его работа никакой работой не была. Он обиделся и слегка нагрубил поначалу. Тамара сказала: "Хорошо, не надо". И вскоре Лузгин поймал себя на том, что уже сам уговаривает жену позволить ему посидеть с мальчиком и объясняется: мол, встал не с той ноги. Час спустя он и в самом деле сидел с мальчиком на ковре посреди большой комнаты и рычал, двигая клешнями китайского космического чудовища. Болела поясница, лоб покрылся испариной, но самое печальное заключалось в постыдной невозможности продолжить диалог его тяжелого пластмассового монстра с таким же фантастическим уродцем в руках мальчишки. - Лузгин никак не мог придумать, о чем же эти твари вообще способны разговаривать.
- Давай играть! - командовал Кирюша и дергал ногой. Лузгин посмотрел на часы: ему придется так держаться еще не менее четырех часов.
- Можно, я схожу покурю? - спросил Лузгин.
- Я с тобой, - сказал Кирюша.
- Тебе нельзя, там будет дым, и ты опять станешь кашлять. Я покурю, а ты пока придумай новую игру, хорошо?
- Хорошо, - сказал Кирюша и насупился. Лузгин пыхтя поднялся и пошел через уже знакомую ему квартиру в хозяйскую лоджию-тире-кабинет, где прикрыл за собой застекленную дверь и неторопливо закурил. Он подсчитал, что если будет ходить сюда каждые полчаса и курить минут по десять, то выкроит себе свободы почти на целый час. На письменном столе возле прихваченного инеем окна лежал журнал "Нефтяные горизонты", и Лузгин полистал его без цели, отметив качество цветной печати и водянистость текстов. Мелькнуло фото Геры Иванова; Лузгин вчитался и узнал свой текст. Вот же гад, блин, Боренька Пацаев, использовал налево и слова не сказал.
- Ну, гад, блин!.. Хорошая, кстати, фамилия для иностранца: Гадблин. Роберт Гадблин. Или Ричард Гадблин, а еще лучше Арчибальд. Нет, Ричард Гадблин звучит убедительнее: Арчибальд - это слишком жеманно. Лет тридцать назад, выдумав такого персонажа, Лузгин за вечер написал бы политический памфлет на международную тему.
Сквозь полынью в заледеневшем стекле Лузгин посмотрел наружу. В доме напротив блестела на солнце затемненная витрина, и поверх нее толстыми буквами из пластика в обрамлении неоновых трубок было написано: "Ричка Цесинья". Лузгин вяло рассмеялся. Буквы - русские, но он и представить не мог, что сие означает и на каком языке. Половина вывесок в этом городе, да и не только в этом, принадлежала, судя по всему, неведомым пришельцам, что никого не волновало и не вызывало вопросов. "Дамла", "Турана", "Синган", теперь вот "Ричка" и даже "Цесинья"… А на работе у Лузгина был некий промежуточный начальник по фамилии Траур. Лузгин никогда его не видел, но слышал частенько от коллег: "Надо сходить к Трауру", "Подпиши у Траура"… Ничего себе фамилия, подумал Лузгин, вот же досталось человеку. И вдруг узнал, случайно глянув в исходящую бумагу, что это - всего лишь на слух, а правильно пишется "Траор", через "о". Он так и не решился спросить, какой же этот Траор национальности. Потом решил для себя, что фламандец. Почему? А так, ни почему.
- Я придумал! - звонко крикнул Кирюша в глубине пустой квартиры. Лузгин вздохнул, положил окурок в чистую хозяйскую пепельницу и глянул на часы: десять минут, все по графику. Толкнув дверь, он откашлялся и произнес недобрым голосом:
- Иду, дружок, иду…
Оказалось, что Кирюша надумал играть в прятки. Лузгин мысленно похвалил его за выбор: все-таки лучше, чем ползать на корячках и рычать по-галактически. Мальчик стоял посреди комнаты и озирался в поисках укрытия - взъерошенный, с блестевшими от умственной работы темными глазами, в которых уже читалась тревога будущей игры. Лузгин сказал ему, что сам пойдет на кухню, закроет там глаза и примется считать до тридцати, затем превратится в большого медведя (глаза у мальчишки расширились) и пойдет искать маленького серого зайчика, ломая на своем пути кусты и прочие деревья. "Ты сам-то умеешь считать до тридцати?" - спросил Лузгин. Мальчик Кирюша затряс головой (Лузгин ему не поверил) и вдруг резво шмыгнул в угол комнаты, к окну, где спрятался за штору. Ты погоди, огорчился Лузгин, дай мне уйти для начала. Хорошо, сказал Кирюша за шторой, слегка пошевелился там и замер.
На кухне Лузгин, наливая в кружку воду из кувшина, в полный голос просчитал от одного до пяти, потом прервался попить, но мальчик Кирюша крикнул недовольно: "Считай, считай!" - и тут на поясе зажужжал и завозился мобильный телефон. "Шесть, семь, восемь, да!" - провозгласил Лузгин, поднося трубку к уху.
- Был у Харитонова, - сказал в трубке Ломакин. - Надо переговорить. Срочно.
- Я сейчас не могу…
- Срочно! Ты где?
Лузгин ответил. Помолчав мгновение, Ломакин сообщил, что прибудет минут через пятнадцать. Не слишком убедительную фразу по поводу чужого дома, где он не волен принимать решения, а тем паче незваных гостей, Лузгин договорил уже в гудки отбоя. Вот не пущу и точка, решил он, ведь даже дружескому хамству положены какие-то пределы.
- Ты посчитал? - спросил его Кирюша из-за шторы. Черт подери, сердито подумал Лузгин, в четыре с лишним года не могут пацана научить нормально играть в прятки… Он потоптался в центре комнаты, переваливаясь по-медвежьи на полусогнутых ногах, утробно зарычал; Кирюша выглянул из-за шторы, увидел его, раскоряченного, и засмеялся. Лузгин, шатаясь и рыча, принялся бродить по комнате, раскрыл дверцы посудного шкафа и даже слегка потряс его; стекло зазвенело, мальчик за шторой взвизгнул от страха и восторга. Лузгин приблизился к окну, сквозь штору нащупал круглую голову и тонкие плечи и заревел: "Ага, попался!". Мальчишка снова завизжал, вывернулся из рук и ткани и вдруг обхватил Лузгина за ногу, уткнулся в штанину и заплакал так горько и громко, что у Лузгина стиснуло сердце. "Что ты, родной, - виновато зашептал он, ладонями прижимая к себе и гладя вздрагивающую голову, - это же я, твой дядя Вова", - потом поднял мальчишку на руки и стал ходить с ним, бормоча, от окна к двери; Кирюша затих, изредка вздрагивал всем своим легоньким телом, обняв Лузгина за шею, и тут в прихожей заверещал домофон. Не выпуская мальчика из рук, Лузгин пошел открывать двери.
- Пацан что, спит? - спросил Ломакин. - Или болеет?
- Ты не ори, - сказал ему Лузгин. - Кирюша, это дядя Валя. Мы с ним поговорим на кухне, а ты беги в комнату, поиграй там, хорошо?
Мальчик потряс головой и еще крепче обхватил Лузгина за шею.
- О господи! - в сердцах проговорил Лузгин. - Ладно, пошли все вместе…
С мальчишкой на руках он уселся в комнате в углу дивана, кивнув Ломакину на соседнее кресло, все явственнее ощущая нелепость ситуации и злясь на Валькину бесцеремонность, липкие капризы мальчика Кирюши - пришел взрослый дядя к другому дяде, так дай же им поговорить, пацан; а еще больше - на себя самого, собственную вечную податливость, неумение и нежелание дать мало-мальский отпор.
- Харитонов меня послал.
- Харитонов? - переспросил Лузгин и тут же вспомнил: ну да, конечно, вице-президент "Сибнефтепрома", ответственный за внешние контракты, к нему Агамалов переадресовал лузгинскую просьбу насчет Ломакина. - Что значит послал?
- Открытым матом, - ответил Ломакин. - Сначала выслушал, а потом стал орать. Как он орал на меня!.. Короче, велено уматывать к чертовой матери и как можно быстрее, в противном случае они меня сдадут. Им все известно. Даже про Махита.
- Ага! - почти обрадованно выкрикнул Лузгин, и мальчишка вздрогнул у него в руках. - Вот видишь, сам же виноват! Какого… этого ты там стрельбу устроил? Теперь все, теперь, конечно, я их понимаю…
- Сказал, что есть бумага на меня, я в розыске. Ты, кстати, тоже.
- Я? - Лузгин вытаращенными глазами уставился на Ломакина. - А я-то здесь при чем?
- Понятия не имею. Но велено тебе передать, что и ты. Хотя херня все это. Махит сам в розыске. Когда мы смылись, там наряд приехал, этот псих пальбу открыл, потом ушел, не взяли его… Мента какого-то подранил, теперь его местные ищут…
- А нас? - с пугливым нетерпением, но как бы вскользь спросил Лузгин. - А нас кто ищет?
- Похоже, "голубые". Харитонов сказал, что есть запрос из канцелярии генерал-губернатора. Детали уточнять не захотел. Он так орал!.. Хреново дело…
- Не, нас не выдадут. - Лузгин отклеил мальчика Кирюшу и усадил его рядом с собой. - Какой им смысл нас выдавать? Хотели бы, так выдали давно, тот же Сорокин - он же в курсе.
- При чем здесь выдадут, не выдадут? - Ломакин небрежно помахал рукой. - Это херня, это не главное…
- Вот и я говорю! Меня не тронут, а тебе надо сматываться. Отлежишься, потом рванешь в Венгрию. Семья у тебя еще там, в Венгрии, ты с ними на связь выходил?
- Э, брат, постой, - нехорошо прищурился Ломакин. - Ты, брат, не понял. Дело не закрыто. Я без своих денег никуда отсюда не поеду.
- Так Харитонов же…
- А мне насрать, что Харитонов.
- Ты, Валентин, язык при пацане попридержи. - Лузгин поставил мальчишку на пол и ласково шепнул ему на ухо: "Беги к себе в комнату, ладно?". Кирюша замотал головой и снова схватил его за ногу. "Давай, парень, топай отсюда", - без выражения проговорил Ломакин, и мальчишка послушно нырнул в коридор, разбрасывая на бегу локти и колени.
- Где здесь курят? - спросил Ломакин.
- Да нигде, - сказал Лузгин.