Тесть большими глотками опорожнил фужер; Лузгин снова сглотнул и отвел глаза в сторону. Старик долго и с натугой дышал носом, потом застонал, схватился рукой за живот.
- Дать запить?
Старик замотал головой, шумно выдохнул. Серьезно болен или просто стар, предположил Лузгин; лет через двадцать, если доживу, узнаю на себе.
Дыхание тестя стало ровнее, лицо порозовело. Лузгин поставил локти на стол, поверхность жидкости в его фужере тронулась короткой рябью.
- Этот, - произнес старик, - который возле тебя крутится, из бизнесменов… Он кто?
- Ломакин? - растерянно спросил Лузгин. - Давний приятель, знакомы с комсомола.
- Что ему надо от тебя?
- Особо ничего. Он друг Земнова - того, из фонда. А что такое?
Старик смотрел с печалью и жалостью, явно относившимися именно к нему, Лузгину, а не к тому большому горю, что поразило стариковскую семью.
- Сказать мне ничего не хочешь?
- Что сказать? - спросил вконец опешивший Лузгин.
- А, ладно… Не будешь, значит, пить?
- Не буду.
- Она ведь где-то здесь. - В прозрачных глазах старика на миг полыхнуло безумие, да так, что Лузгин содрогнулся. - Где-то здесь, она жива, я чувствую.
- Вот и Земнов говорит, что жива…
- Земнов? - Тесть уставился Лузгину в переносицу. - А он откуда знает? Говори!
- Ну, так, предположения…
- Не знаете вы ничего, - презрительно сказал старик. Когда он допивал второй фужер, рука его дернулась, и капли коньяка упали на рубашку; старик брезгливо отряхнул их, ударяя пальцами сверху вниз, словно гитарист по струнам.
- Так в чем проблема?
- Какая проблема?
- Твоего Ломакина.
Вот же вредный старик, разозлился Лузгин, ни за что не отстанет.
- Да мелочь разная.
- Когда такие люди, как Ломакин, - размеренно проговорил старик, - начинают преследовать моих родственников, есть только две причины: нефть или шантаж. А это не мелочь, Володя. Так что же?
- Нефть, - сказал Лузгин и вспомнил про тонкую папочку, лежащую в портфеле.
- Рассказывай, - велел старик.
И Лузгин рассказал, что накануне вступления в силу закона об охране инвестиций Валентин Ломакин, бывший спортсмен и чемпион, а ныне средней руки деловой воротила, купил в Москве у некоего Кафтанюка партию нефти и перепродал ее немцам. Танкеры вышли в море, и тут сработала ловушка нового закона - ломакинскую нефть конфисковали в счет каких-то там долгов, а самого Ломакина вскоре похитили средь бела дня на улице в Тюмени и увезли на границу, в деревеньку Казанлык, где долго держали в подвале, надеясь на выкуп. Рейд русских партизан его освободил, затем последовал налет ооновских "вертушек", Ломакин с Лузгиным чудом остались в живых и бежали на Север, и теперь Ломакин пытается найти и развязать концы этой истории. Дело в том, что Кафтанюк был всего лишь посредником, торговавшим агамаловским сырьем, так что начало всех концов, по мнению Ломакина, следует искать именно здесь.
- Ну, а ты-то при чем?
- Я должен обеспечить ему встречу с Агамаловым.
- Должен? Почему должен? Ты ему чем-то обязан?
- Скорее, он мне…
- Тогда какого черта?
- Но он же друг, - сказал Лузгин. - Он попросил о помощи.
- Ах, вот как… - с непонятной интонацией произнес старик. - Решил, значит, другу помочь… Совершенно бескорыстно?
- А что, по-вашему, так не бывает?
- Почему? Бывает.
- Вот вы сами, когда Прохорова посадили, вы же его не бросили. Тем более что сел он абсолютно зря.
- Ошибаешься, - сказал старик. - Сидел он правильно, по делу.
- Но ведь был же звонок Агамалову!
- Ну и что? - Стекла очков старика запотели, и взгляд его теперь казался чуть помягче. - Прохоров отдал приказ, а его подчиненный ослушался. Видишь ли, из обкома звонили! Да хоть сам господь бог!.. Значит, Прохоров - плохой руководитель, если его работники чужих боятся больше, чем его. Так что сидел он правильно. А то, что мы его не бросили, уже второй вопрос.
- Вот и я говорю!..
- Ты говоришь о другом, - старик откинулся на стуле.
- Хочешь совет? Потом спасибо скажешь.
- Допустим.
- Не суйся к Агамалову. А другу своему скажи, что отказал. Он же не сможет проверить.
- Так будет нечестно.
- Нет, ты не понимаешь… - Тесть разочарованно покачал головой, и по амплитуде движений Лузгин догадался, что старик уже "поплыл" от коньяка. - Это бесполезно. Едва ли Агамалов здесь завязан. Сто тысяч тонн - не тот объем, чтобы он рискнул своей карьерой или репутацией.
- А мне говорили, он за цистерну удавится.
- Вранье. Люди путают жадность и контроль. Тому, кто украдет цистерну, наш Эдик голову снесет, но сам вот так, по-мелкому, не будет.
- А по-крупному?
Старик погрозил ему пальцем.
- Не дерзи, не надо. А Ломакину скажи, пусть уезжает. Ничего у него не получится, даже если концы, как ты говоришь, где-то здесь. Не станет Агамалов этим заниматься, а если и станет, во что я не верю, будет только хуже.
- Это почему?
- Информация пройдет, и кое-кто задергается.
- Вот и отлично. Задергается и себя обнаружит.
Старик усмехнулся и выразил глубочайшее соболезнование по поводу идиотизма и наивности сидящего перед ним взрослого вроде бы человека, потому что упомянутое дерганье проявится не в беготне по коридорам с паническими воплями "что делать?", а в неминуемом и моментальном указании сыскать Ломакина и нейтрализовать. И сядут на тебя, сказал старик, и так насядут, что ты их сам к Ломакину и приведешь.
- И учти: я тебя защитить не смогу. Плюнь на все и пиши свою книгу. Я почитал немного - вроде получается.
- Ну, ты и гад, Степаныч, - с чувством произнес Лузгин. - Читать без спроса - это неприлично.
- А ты не оставляй бумаги на столе. Давай-ка чай, мутит меня что-то.
- Не пей фужерами, вот и мутить не будет.
В коридоре раздались шаги. Двумя руками сразу Лузгин схватил наполненный фужер и бутылку и придвинул их к себе; второй фужер, пустой, поозиравшись и не увидев других удобных вариантов, сунул под стол себе на колени. Дверь отворилась, вошла теща в дневном халате-кимоно.
- Здрасьте, - произнес Лузгин, играя пьяное радушие пополам с раскаяньем. - Вот уж, извините…
- Иван! - сказала теща. - Что ты делаешь?
- Оставь нас, Нина. Он не пьет.
- Я о тебе!
- Просил же, Нина! - Теща молча вышла. Жалко бабу, подумал Лузгин, нахлебалась она в жизни с таким мужем; и у Тамары характер в отца, это точно, а у Кати - в маму, этакая мышка…
- Чай поставь, спаситель, - напомнил старик. Лузгин поднялся, фужер глухо стукнулся в синий ковер.
- О черт! - сказал Лузгин и полез под стол на четвереньках.
- Хочешь, я тебе о дружбе расскажу? - спросил старик, когда они брякали ложками в чашках. - И вообще о том, что значит делать добро людям. Тебе полезно будет.
Лузгин пожал плечами: как угодно. Ему уже изрядно надоели хватавшие его за пуговицу пиджака местные сказители с осточертевшим рефреном: щас я тебе такое расскажу, полезно будет, в книжку вставишь… Старик пока за пуговицу не хватал, а вот гляди: хлебнул - и сам туда же.
- Мы с Гафаровым начинали вместе на Усть-Балыке. Гафаров - отец той женщины. - Лузгин кивнул в знак понимания. - Буровик был от бога, не хуже Фимы Лыткина. Хороших мастеров в те годы было много… Он когда жену с дочкой привез, мы с ребятами ему вагончик отдали, а сами жили на складе. Нары сколотили и печку-буржуйку поставили. Утром проснешься, а волосы к стенке примерзли. С детьми здесь было тяжело, особенно с грудными, а что поделаешь? Жить-то надо было, молодые… Гафарова я потом начальником управления буровых работ сделал, и зря: провалил все, что мог, пришлось ему зама поставить толкового, тот и тянул, а Гафаров на рыбалках пьянствовал. Через это дело и кончился - упал в прорубь. Пока барахтался, потом шел… Самого-то спасли, а вот ноги отрезали ниже колена. Оформили на инвалидность. Я ему должность предлагал в конторе - нет, отказался. Лежал и пил. Дочь уже взрослая, внуки… Вторую пенсию ему оформили от предприятия, премии по праздникам давали. Два раза я ему протезы из Канады привозил - мог бы ходить, многие ведь ходят на таких, да он не захотел. Тогда коляску электрическую подарили, "Запорожец" инвалидный…
- Молодцы, - сказал Лузгин. - Это по-людски.
- Ты погоди с оценками. Приходит ко мне дочь ну, эта: квартиру надо - маленькая. Дали трехкомнатную - ту, в которой сегодня были. Проходит время - опять идет: надо сына отселять, он женился. Тот, амбал, который старший. Дали однокомнатную, но уже шум - очередников и так хватает, люди по пятнадцать лет в очереди стоят. Кое-как уладил с профсоюзом. Гафаров пьет, мы его лечим, в Москву отправили. А тут первые машины по бартеру пришли из Японии.
- Я помню, - вклинился Лузгин, - красные "Короллы", маленькие такие. Мы снимали.