Лузгин прикурил на улице у прохожего, потому что в зажигалке кончился газ и он в сердцах зашвырнул ее в снег у обочины, и тут же вспомнил, что это зажигалка водителя Саши, - осталась на столе, когда тот с пистолетом повел на крыльцо Николая, - и долго пинал снег и разгребал его, но не нашел и обругал себя обидными словами. А ведь клялся, подлец, что не забудет вовек. Как Саша тогда сказал? "Не будем хату пачкать…". И Ломакин на переправе под Тобольском… Ну да, в двенадцать на вокзале, как договорились.
- Опять сутулишься, - произнесла жена.
- Привет, - сказал Лузгин.
- Папа дал денег?
Лузгин кивнул.
- Иди за мной, пожалуйста.
На втором этаже супермаркета ему подобрали темно-серый костюм, затем другой, темно-синий, четыре сорочки и галстуки к ним, белье и носки, стопку носовых платков, массивные ботинки на меху и другие, кожею потоньше, длинную черную куртку с воротником из замши и черную же норковую шапку без ушей, с коротким козырьком. Вещи смотрела жена, перебирала, шевеля губами, потом склоняла голову: примерь. Лузгин так же молча кивал в знак согласия. Ему понравилось, как жена безошибочно угадывала и отбирала вещи разумной цены и хорошего качества. Рассчитываться в кассу ходил он; пачка почти истончилась, Лузгин скомкал и выбросил бумажную ленту обертки. В мелочном отделе он купил все для бритья и тонкий кожаный ремень: сообразил, что джинсовый не пройдет в узкие брючные гужики. Тамара предлагала и даже настаивала, чтобы он сейчас и здесь оделся и обулся в новое, но Лузгин уперся.
Обвешанный пакетами, он шлепал сапогами по мраморной лестнице к выходу, когда к нему пришла совсем простая мысль: старик дал деньги вовсе не на тряпки и обувки - он откупался от присутствия в доме, в городе и в своей жизни совершенно лишнего и чужого ему человека. На сотню тысяч Лузгин вполне безбедно мог бы просуществовать полгода, если не пить и не сорить деньгами. Железнодорожный билет до Тюмени стоит, наверное, рублей восемьсот, и его продадут Лузгину без проблем - в паспорте есть штамп прописки и вклейка зоновской комендатуры на двух языках. Как там будет дальше - не суть важно, и уж совсем не важно старику. Лузгин прикинул, сколько у него осталось, и усмехнулся: с какой же беспощадной точностью жена Тамара отоварила весь стариковский кредит… Второй вопрос - нет, первый: почему вообще он принял эти деньги? Ведь стыдно, унизительно, противно… Да от стыда и взял, от стыда за вчерашнее, и чтоб не ввязываться в длинный и опасный разговор, неизбежный в случае отказа.
В квартирном коридоре он сложил покупки у стены и сообщил, что ему надо по делам.
- Переоденься, - сказала жена, поправляя прическу у зеркала. Лампа над зеркалом была излишне яркой, приметы увядания на знакомом лице выступили во всех подробностях, Лузгина кольнула жалость, и он решил не спорить. - И душ прими.
- Да был я в душе, - совсем по-семейному буркнул Лузгин.
Вокзал был рядом, в тупике центрального проспекта, и он пошел туда пешком, разглядывая все вокруг. За годы, что Лузгин отсутствовал, прибыло конторских зданий, фонарей и кованых оградок вдоль дорог, огромных рекламных щитов, дорогих иномарок… Просторно, богато и холодно. Лузгин от ветра прятал щеки в заросли шарфа - забыли купить, жена рассерженно дышала, тыча себе в лоб щепотью, потом достала из шкафа мохнатый отцовский. В новой одежде и обуви Лузгин ощущал себя разведчиком, облаченным во вражескую униформу. Это чувство усилилось, когда в дверях вокзала шедшие навстречу два мента посторонились и уступили ему путь. Опытным взглядом Лузгин зафиксировал полное отсутствие голубых с белыми буквами касок ооновского патруля, не сразу осознав, что "голубых" здесь просто нет в природе. Расписание на огромном табло было издевательски коротким: один поезд утром, другой вечером. Утренний поезд уже прошел, вокзал был пуст и светел и убранством напоминал чужой аэропорт. Лузгин заложил руки за спину и стал прохаживаться по мраморным шахматным плиткам, ступая новыми ботинками на белые квадраты, в обратном направлении - на черные.
Так он гулял минут пятнадцать, на каждом повороте глядя на часы, пока не уткнулся рассеянным взглядом в Ломакина: тот сидел развалясь, на скамейке и созерцал фланирующего Лузгина словно девку на подиуме.
- Вот же гад, - сказал Лузгин. - И давно ты здесь, Валька?
- Садись, - кивнул Ломакин. - Вид у тебя что надо. Когда успел? Ботинки просто блеск, я те скажу… Давай рассказывай.
- Чего?
- Давай-давай… Главное: как старикан? По шмоткам вижу, что не выгнал.
- Денег дал. И двое суток на трудоустройство.
- Сам ничего не предложил?
- Пока нет.
- Это плохо. - Ломакин согнул и разогнул колени. - Вот чертов погреб, застудил суставы - спасу нет… Ладно, пошли в буфет, там курить можно. Ты что, выпил с утра? Еще хочешь? - Лузгин замялся, Ломакин на ходу показал ему кулак. - Два дня разрешаю, а после - ни капли. Текилы выпьешь под лимончик? Две текилы с прибамбасами, - велел Ломакин бармену, - и кофе. - Бармен ответил, что текилы нет. - Ну, так пойди и найди! - еще раз повелел Ломакин, и бармен пошел и нашел.
Всю свою жизнь Лузгин завидовал людям, умеющим распоряжаться. Сам он обладал столь же редкой и отнюдь не бесполезной способностью эффективно просить. Рассудком понимая, что просьба подчас куда лучше прямого приказа, он, тем не менее, поменялся бы с Валькой не глядя.
- …Портфель себе купи. Портфель, не дипломат. И не жмись, дешевый не бери.
- Так деньги кончились.
- А ты спроси еще.
- Я не просил! - обиделся Лузгин.
- Тем более, - сказал Ломакин.
- Может, ты мне дашь взаймы? - Лузгин хорошо помнил, как в Ишиме, оставив его мерзнуть на скамейке в горсаду, Валентин исчез на долгий час и вернулся с машиной, друзьями и бабками. Вот и сейчас, Лузгин мог биться об заклад, Ломакин не пешком сюда явился и при деньгах.
- Нельзя, - поразмыслив, произнес Ломакин. - Старик не поймет, начнет спрашивать.
- Но ведь противно…
- Ничего, потерпишь. - Ломакин протянул ему бумажку с цифрами. - Вот номер мобильника. Меня не будет здесь неделю или две. Твоя задача - Агамалов.
- Ума не приложу…
- А ты приложи, ты же умный.
- Может, проще сделать? - Лузгин убрал записку с номером в бумажник. - Спрошу у деда прямой телефон, ты позвонишь…
- Не дури, - нахмурился Ломакин. - Да и нет у деда прямого телефона, кто же ему даст, засранцу старому. Но запихнуть тебя в контору он сумеет. Жену-то запихнул.
- Чью жену? - спросил Лузгин. - Свою старуху?
- Твою, дурак, - сказал Ломакин. - И с пьянкой завязывай. Агамалов пьяниц не выносит. Дед, кстати, тоже, хотя в свое время бухал только так. Разок нажрись для убедительности, потом прощения попросишь.
- Уже, - сказал Лузгин.
- Ну ты даешь, - Ломакин помахал рукой не глядя, и бармен принес ему счет. - В квартиру я звонить не буду. Купи себе мобильник, номер сообщишь. И помни, Вова, все зависит от тебя: или грудь у нас в крестах, или голова в кустах. Давай, топай, я здесь посижу еще…
На автобусной остановке Лузгин нырнул под козырек навеса, где люди прятались от ветра, и стал наблюдать за дверями вокзала. Минут через пять на крыльце появился Ломакин, его приземистую фигуру заслонил медленно двигавшийся серебристый джип с бандитскими черными стеклами. Когда джип проехал, Ломакина на крыльце уже не было.