Бурмастера звали Ефим Захарович Лыткин, Лузгин когда-то писал про него; а у тестя фамилия была Плеткин, и ходил он у Лыткина в бурильщиках. На всех газетных снимках тех лет они были рядом - Лыткин и Плеткин; журналистов пленяло такое игривое созвучие. На Лузгинской свадьбе Лыткин вел себя как старший званием, тесть наглядно его уважал. Потом о мастере не стало слышно, тесть тоже затерялся где-то, но вдруг, в конце 80-х, прорвался главным инженером с двумя заочными дипломами и практикой в Канаде. Вскоре тесть стал генеральным директором "Сибнефтепрома", чему Лузгин совсем не удивился, как, впрочем, и тому, что мастер Лыткин тогда же был с почетом спроважен на пенсию; дочь мастера уже кололась, сын закручивал бизнес с бандитами. С той поры минуло два десятка лет. Чем же Лыткин занимался все эти годы, подумал Лузгин, разливая пиво по красивым кружкам. Просто жил? С тоски помрешь… А впрочем, рыбалка, охота, преферанс под коньяк, да и пиво, смотри, организм поутру принимает…
- Мы вообще-то на охоту собирались, - в унисон Лузгинским мыслям произнес мастер Лыткин, - да ты вот приехал.
- Пардон, - сказал Лузгин. - Я ненадолго.
Старик, отец жены и хозяин квартиры, вошел на кухню, когда опохмелившийся Лузгин повествовал друзьям про Казанлык. Лузгин из вежливости встал; гости сидели как сидели, лишь мастер Лыткин тронул старика за руку и кивнул на свободное место.
- И ты садись, Володя, - распорядился мастер. - Степаныч, лихие вещи твой зятек сообщает. Да, пришлось пережить мужику… Ты пиво будешь?
- Нет, - сказал старик.
Был он выбрит, в дорогих очках, светлой рубашке и брюках для выхода. Сам Лузгин был одет в стариковское - рубашка в полоску и брюки попроще, и внезапно кожей ощутил холодок чужой одежды, слегка великоватой. Старик был крупным, плотным, с тяжелым скуластым лицом и неспешными властными жестами. Лузгин молча наблюдал, как тесть передвигается по кухне, наливает в кружку невнятного цвета прозрачную жидкость из банки, стоящей на подоконнике, присаживается к столу… Однажды тележурналист Лузгин приехал в этот город со съемочной группой делать репортаж о буровой бригаде. Понадобился вертолет. Лузгин пришел в приемную, назвался, секретарша упорхнула в кабинет и выпорхнула, улыбаясь, с вестью, что "генерал" распорядился, ждите в гостинице, за вами приедут. "Я его зять, - сказал Лузгин. - Могу ли я?" - "Сейчас узнаю", - уже другой улыбкой одарила его секретарша и вскоре сообщила с оскалом третьего типа на гладком лице: "Простите, генеральный очень занят". Лузгин прием запомнил и больше в этот город старался не летать, да его и не звали, чему Лузгин совсем не огорчался: область была огромной, звенела по стране, и объевшийся журналистским вниманием "город первопроходцев" уже отходил в тень новых адресов, так что было куда плыть и летать за сюжетами.
- Про понедельник не забыл? - спросил Лыткин.
Тесть поморщился и отхлебнул из кружки.
- Нет, Ваня, это надо. Ну как же без тебя? Обидятся люди.
- Люди не обидятся, - ответил старик.
- Ладно тебе… - В голосе мастера Лыткина проскользнула все еще не увядшая интонация старшинства.
- В конце концов, это чей юбилей? Ихний или наш?
- Ну, наш, наш, - вяло согласился старик.
- Вот и берем в свои руки. Тебя председателем…
- Нет.
- Слушай сюда…
- Заткнись, Фима. Я сказал: нет.
- Ну и хрен с тобой, - обиделся Лыткин.. - Пошли отсюда, мужики. Здесь нас не любят.
- Дурак ты, Фима, - огорченно произнес старик. - Лучше бы ты на охоту уехал.
- А я ведь не к тебе пришел, - бурмастер подался к Лузгину. - Я вот к человеку, извиниться.
- Это я виноват, - сказал Лузгин.
- Ну и правильно.
- Помирились, значит, - резюмировал старик.
- Парня можно понять.
- Парню, кстати, уже шестой десяток.
- Ну, вы тут сами разбирайтесь, - повел руками мастер Лыткин. - Так в понедельник я заеду за тобой?
- Заезжай, - сказал старик, - хотя здесь рядом…
Проводив гостей, старик вернулся. Лузгин успел допить остаток пива и отодвинул кружку подальше от себя. Хотелось есть и закурить. Старик уселся, расставив локти, и стал изучать ноготь большого пальца на правой руке, глядя на него поверх очков.
- Что у вас там за проблема? - вежливо спросил Лузгин.
- Проблема? - Старик поднял брови, не прерывая своего занятия. - У нас проблем нет. Представь себе: все есть, а проблем нет. Обидно даже. Есть хочешь?
- …Попозже, - ответил Лузгин, из приличия выдержав паузу. - Тамара встала?
- Тамары нет.
- Как это нет? Ушла куда-то?
- Тамара живет у сестры.
- Вот как, - вздохнул Лузгин. - А вы, здесь, значит, вдвоем.
- Вдвоем, - согласился старик. - Тамара придет к десяти.
Лузгин глянул на часы, стучавшие над дверью: полдевятого. Нет, полтора часа он мучиться не станет.
- Что вы такое пьете, Иван Степанович?
- Да уж не пиво. - Тесть снял очки, сложил их и сунул в нагрудный карман рубашки. Лузгин отметил, что очки его молодят. - Я слышал то, что ты рассказывал. Не извиняюсь - здесь акустика такая. Как я понял, дела твои плохи.
- Ну, это мне решать, - сказал Лузгин.
- Тогда зачем явился? Сиди, я не закончил… В Тюмень тебе возвращаться не надо - ни смысла нет, ни повода. Вот деньги, - тесть достал из брючного кармана перетянутую крест-накрест широкими бумажными лентами пачку, - пойдешь с Тамарой и оденешься прилично. Руками не маши, не мальчик, должен понимать… Жить будешь у меня, потом придумаем… Я найду тебе работу.
- Работу? - Лузгин похмыкал через нос. - Колотить ковры, за водкой бегать?
- Не забыл, - сказал старик. - Ладно, сам попробуй. Даю тебе два дня. Не устроишься - скажешь. Я в этом городе еще могу кое-чего. Побреешься моим станком, сегодня же купишь себе. Курить будешь на лестнице или в нижнем туалете, мы им не пользуемся. А вообще - бросай, гнилое дело. Пьешь, как вижу?
- Пью, - сказал Лузгин. - И даже ем.
- Не паясничай. И деньги со стола убери, сейчас Нина придет. И вообще, тут это… - тесть брезгливо потряс пальцами у бутылок, - наведи порядок. Посторонних в дом водить не будешь.
- Хозяин - барин.
- Не груби.
Лузгин очень хотел рассердиться на вредного старика, но у него никак не получалось. Тесть всю жизнь был таким, всю жизнь командовал людьми - по должностям и просто по характеру.
- Я смотрю, вы с Лыткиным по-прежнему в друзьях, - полу-вопросом сменил тему Лузгин. - Он не обиделся, что вы его уволили?
- Обиделся. Лет десять не ходил. Гадости про меня рассказывал.
- Вот как? А что же нынче?
- Нынче пенсия всех уравняла. Завидовать вроде как нечему.
- Нечему? - Лузгин обвел глазами кухню. - У Лыткина такая же квартира? И акций столько же?
- Не такая и не столько. - Старик отпил из своей кружки. - А ты, я вижу, повзрослел, огрызаться научился. Стариков вон с лестницы спускаешь. Партиза-ан…
- Я был неправ и извинился.
- Ив самом деле, повзрослел, приятно видеть. (Ну да, решил Лузгин, а как же…). А Фима, между прочим, сам мне свои акции продал.
- И вы купили.
- Да, купил. А что?
- Да ничего. Это я так… о равенстве друзей.
- Я же сказал: не груби. А насчет равенства… Знаешь, что нас с Фимой помирило?
- Нет, не знаю.
- Да то, что мы сегодня - оба - никому на хрен не нужны.
- Иван! - сказала теща в коридоре. - Ну что за выражения? Ты выпил сбор?..
Была совсем зима, с обычным для Севера переменчивым шквалистым ветром, бившим в лицо, куда ни повернись. Лузгин наотрез отказался надевать стариковскую куртку на меху и ежился теперь в своем пуховике и лыжной шапочке, топчась на перекрестке в ожидании жены. Элитная многоэтажка тестя нависала справа, за рядом панельных "хрущоб". Лузгин представил, как старик сейчас глядит на него презрительно с барской высоты. Лузгин был выбрит, пуховик почищен тещей, но резиновые сапоги с грязно-белыми отворотами вкладышей выдавали прохожим залетного бомжа, и взгляды у них были нехорошие. Проехала цветная милицейская машина, развернулась в конце улицы и стала приближаться. Лузгин встряхнулся и деловым шагом направился в ближайший магазин.
Он уже забыл, что так бывает: неон и пластик, хром и никель, неспешные люди у богатых прилавков, огромные холодильники со стеклянными дверцами, забитые ледяными, даже на взгляд, бутылками и банками, - кого они могли прельстить в такой мороз? В глубине супермаркета светилась вывеска "Бистро", белели скатерти; Лузгин сглотнул, в ушах хрустнуло. Давление растет, диагностировал он, шагая на кофейный запах.
Пачка стариковских денег лежала во внутреннем кармане пуховика. Лузгин не решился доставать ее на людях, ковырял в кармане пальцами, разрывая ленту, и со стороны, наверное, казалось, что у него под курткой сильно чешется. Он зацепил-таки ногтями крайние в пачке бумажки и вытащил наружу; на бумажках красовались единицы с тремя соседними нулями. Однако, щедр старик, а вот жены побаивается; да любая жена за сто тысяч мужу плешь проест, сие есть медицинский факт. Лузгин попросил чашку кофе со сливками, большой клин шарлотки и две пачки "Кэмела". Сигареты и сдачу он рассовал по боковым карманам. За соседним столиком прилично одетые мужчины пили водку под минеральную воду. Лузгин махнул рукой и заказал. Лыжная шапка на белой скатерти смотрелась вызывающе, и Лузгин хотел было убрать ее в карман, но когда за стопку коньяка с него срубили "штуку" с хвостиком, оставил на столе как месть проклятым буржуинам. Шарлотка ему тоже не понравилась.