13
Он полагал, что деревню будут прочесывать цепью, от околицы до околицы, но все оказалось не так, бой рассыпался на очаги и стал невидим, только слышались хлопки, треск и буханье в разных местах. Временами все вообще стихало, и Лузгин уже думал, что кончилось, но вспыхивало снова: то ближе, то дальше.
Лузгин и Храмов сидели на досках у сарая и наблюдали тыл, как было велено. Водитель Саша стоял к ним спиной и выглядывал за угол, в соседний двор, куда ушли пять человек из соломатинского отряда. Лузгина очень мучила жажда, но почему-то совсем не хотелось курить.
У него противно мерзли руки, он сунул кулаки в карман пуховика, оставив автомат висеть на шее, и не сразу осознал, что в карманах совершенно пусто: он забыл там, на дороге, подобрать свои отстрелянные магазины, вот же черт, его будут ругать, это позорище, а сигареты, видно, выпали наружу, когда он лежа перезаряжался, и хрен с ними, обойдемся, а вот пить ужасно хочется, он не пил уже много часов. Вон во дворе торчит колодец без ведра, досадно это; сходить бы в дом, да неловко, не вовремя…
На Сашу они с Храмовым наткнулись, едва добежав до первой улицы: тот, пригибаясь, мчался им навстречу, держа винтовку низко у земли. Лузгин ожидал взбучки за непослушание, и Саша на ходу действительно вскинул кулак, но крикнул совершенно удивительное: "Молодцом, молодцом, я все видел!" - и вдруг изменился в лице и стал на бегу поднимать винтовку. Лузгин похолодел и оглянулся.
К опушке леса, прямо туда, где только что лежали они с Храмовым, мелким шагом бежал человек и волочил на спине другого. Водитель Саша стал в позицию биатлониста, три раза выстрелил, люди упали, и Саша еще немного пострелял по ним, лежащим. Его винтовка не палила, а словно бы кашляла, и Лузгин догадался, что она с глушителем, отсюда и нелепо толстый ствол. Саша опустил винтовку и матерно выругал Храмова.
- Нам что же, добивать их надо было? - с обидой в голосе спросил пунцовый Храмов.
- Урок вам, - сказал Саша, - урок, и делай выводы, салага. А если б мы пошли прямо на них, подумал с ужасом Лузгин, но прямо они не пошли и не могли пойти - ведь там лежали те, в кого они стреляли.
Из соседнего двора им крикнули, Саша помахал рукой, все трое перелезли забор и направились к дому. Лузгин шел последним, деловито оглядываясь и двигая стволом по сторонам. У крыльца дежурил мужичок с оружием, остальные, видно, были в доме - там слышались шаги и что-то падало, гремело. Лузгин сказал, что хотел бы попить, Саша мотнул головою: давай. Совсем рядом начались стрельба и крики, и Лузгин прыжками залетел в сени, ударился лбом о внутреннюю дверь. В кухне с русской печью, давно не беленной, стоял стол со старой клеенкой в цветочек, за печью рукомойник на стене, под ним оцинкованное ведро и рядом другое, с эмалью, крытое дощечкой, а на дощечке - кружка в тон ведру. Рядом с печью была дверь в единственную комнату, и там бродили люди с автоматами и шарили в углах; тот, что был ближе, посмотрел на Лузгина.
- Пить хочу, - сказал Лузгин.
- Пей, - ответили ему.
Выпив две кружки подряд и зачерпнув было третью, он почувствовал холодную тяжесть в желудке, прямо под грудиной, и с сожалением поставил кружку на дощечку. Люди из комнаты вернулись в кухню с пустыми руками, оружие было не в счет, и тот, что разрешил ему попить, глянул в ноги Лузгину и выматерился. Лузгин опустил глаза к полу и увидел, что стоит обеими ногами на квадратном люке кухонного погреба. Тихим матом его выгнали из кухни - сначала в сени, а потом наружу. Мужичок у крыльца достал из кармана ватника моток веревки и направился в дом, потом оттуда вышли все и встали у стены, но не под окнами, а Лузгина отогнали подальше, к сараю, и заставили присесть. Мужичок с веревкой тоже присел - у двери, спиной к стене, - резко дернул на себя веревку и потащил, перебирая руками. И не случилось ничего. Мужичок еще подергал: за что-то зацепилось.
- Давай гранату, - сказал водитель Саша.
- А ты своей, - прихмыкнул мужичок с веревкой.
- Ну, жмоты, блин, - сказал водитель Саша. Он зашел внутрь, крикнул там два раза грозным голосом, выбежал и спрыгнул вбок с крыльца.
В доме грохнуло глухо, стекла зазвенели, но не вылетели. Мужичок сходил, отвязал веревку и вскоре стоял на крыльце, по-хозяйски наматывая ее на кулак, и никто не спросил у него, что там, в погребе.
- Ну, не вспомнил? - спросил Саша.
- Нет, - сказал Лузгин. - Надо бы с улицы посмотреть. Со дворов-то, блин, все одинаково.
- Ну, значит, с улицы посмотрим, - сказал Саша.
Они и трех домов не миновали, осторожной цепочкой продвигаясь по запорошенному снегом придорожному кювету - там, дальше, в конце улицы, другие люди тоже шли кюветом, только слева от дороги, а на самой дороге слабо дымил большой подбитый грузовик, - как Лузгин наткнулся взглядом на столб с фонарем, и ворота, и широкие окна, быстро догнал Сашу и стал хватать его за плечо. Водитель Саша молча расширил глаза в знак вопроса, и Лузгин так же молча потыкал пальцем в сторону ворот.
- Ты уверен, Василич? - Голос у Саши почему-то был недовольный, и Лузгин кивнул с максимальной серьезностью. - Ты смотри, блин, целехонький… Стоять, мужики! Вспышка справа!
- Какая вспышка? - шепотом крикнул Лузгин.
Саша, кривя губы, сказал: "Ха-ха-ха" - и стал командовать, куда кому бежать и кому где оставаться.
- Давай, Василич, под забор. Если дернешься, сам пристрелю. И тебя, Храмов, тоже.
Водитель Саша и еще два человека побежали к воротам, трое других быстро скрылись в соседнем дворе. Железная калитка у ворот была полуоткрыта, и только Саша заглянул внутрь, как по железу лупануло градом, но Саша увернулся, и двое, что были с ним, отошли немного от ворот и, одинаково широко отводя руки в сторону, большой дугой забросили во двор по осколочной гранате, дождались, когда там грохнуло, и бросились в калитку, стреляя от живота. Лузгин сквозь щели в штакетнике и ветки кустов увидел, как они мелькнули и скрылись за кирпичным углом дома, белым с красными узорами кладки, потом туда же юркнула Сашина кургузая фигура. Автоматный грохот разом стих, не слышно было ни шагов, ни голосов, только Храмов рядом шмыгал носом, да в конце улицы раздавалось автоматное татаканье. Из-за угла донесся звон и треск бьющихся стекол, и через несколько мгновений в доме бухнули один за другим несколько глухих взрывов, окно, напротив которого они лежали под забором, лопнуло с плоским звуком и забросало их осколками. Пора и нам, решил Лузгин, вскочил и побежал к калитке.
Широкий оконный проем, за которым позавчера Лузгин видел сквозь тюль черноволосые и бритые головы в электрическом свете, темнел голой рамой с косыми фрагментами стекол, драная занавеска свисала наружу. Посреди двора боком к Лузгину стоял человек, натянутая веревка уходила за угол дома. Двумя руками человек рванул ее к себе, попятился спиной и сел на землю. Лузгин сдавленно крикнул: "Не надо!" - и бросился вперед, в ужасе, что не успеет.
Крышка погреба была откинута навзничь, рядом стоял водитель Саша с круглой гранатой в руке, и взгляд его не предвещал ничего хорошего. Лузгин заорал на него:
- Что ты делаешь, гад? Там же свой, я тебе говорил!
Саша пожал плечами, глянул в горловину погреба, потом на гранату в руке, хлопнул себя по лбу свободной ладонью, сказал: "О, е!" - вразвалку пошел к дому и закинул гранату в окно. "И не хрен на меня орать", - сказал он Лузгину. Через забор соседнего участка перелезали трое, что были посланы в обход, и Саша обругал их в хвост и в гриву. У крыльца лежал на спине убитый парень в куртке наподобие лузгинской и грязных кроссовках. Другой, в полосатой нарядной рубашке, заляпанной красным и черным, лежал поодаль, возле погребного люка, вниз лицом. Один из партизан, первыми вбежавших во двор, теперь сидел на ступеньке крыльца, держался за бок и раскачивался, а тот, что дергал за веревку, стоял над раненым и возился с пуговицами его бушлата. Лузгин доковылял до погреба и опустился на колени возле черного проема.
- Ломакин! - крикнул он в глубину. - Ты жив, Ломакин?
Ответа не было. Ну, как же так, горько подумал Лузгин, как же так, неужели? Он так спешил, так старался, и все напрасно… И тут из глубины раздался хриплый голос:
- Это ты, что ли?
- Я, я! - как немец, заорал Лузгин, - Конечно я, Ломакин, кто же еще!
- Ну ни хрена себе, - сказал внизу Ломакин. Лузгин вскочил и стал махать руками Саше.
- Там цепь! Он там на цепи, надо чем-нибудь, ну, это…
- Поди-ка, воин, топор поищи, - сказал водитель Саша одному из подошедших от забора. - Не суетись, Василич, успокойся.
- И там темно, фонарь нужен!
- Да где я тебе фонарь достану, е!
- Да в доме же, - рассерженно сказал Лузгин и побежал к крыльцу.
- А ну вернись, - приказал ему Саша, но Лузгин отмахнулся, не глядя. Ручка на двери была простая, облупленного белого металла, он потом долго ее помнил, эту ручку, и как взялся за нее и потянул, дверь подалась со скрипом, но легко, и позади него закричали Саша и кто-то еще, совсем рядом; Лузгин обернулся в движении. Тот, что возился с раненым, схватил его за край пуховика и дернул на себя, и в следующее мгновение Лузгин уже летел с крыльца спиной вперед, как в замедленной съемке, ручка вырвалась из пальцев, оставив дверь полуоткрытой, и сваливший Лузгина партизан сам повалился тоже, а раненый сидел, как и сидел, и тут от двери полетели щепки, и раненый задергался, из его груди стали вырываться клочья; Лузгин грохнулся о землю, задрав ноги, а следом упал и раненый, будто в воду соскользнул с бортика бассейна.