8
- Курить есть? - спросил голос.
- Есть, - сказал Лузгин. - Вы тут один? Вы кто?
- Конь в пальто, - последовал ответ из темноты. - Иди налево и по стеночке ко мне. Там доски, не споткнись.
Стена была шершавая и холодная. Когда Лузгин почувствовал прикосновение чужих пальцев к бедру, он вздрогнул и поводил рукой перед собой.
- Садись на доски, - сказал голос. - Тут сухо. И давай покурим.
Лузгин присел на корточки спиной к стене, достал из кармана пуховика сигареты и зажигалку, чиркнул колесиком и пугающе близко от себя увидел заросшее нетемной бородой лицо человека средних лет с глазами-щелками и носом картошкой. Лузгин протянул ему пачку, человек прикурил, перебрасывая взгляд с кончика сигареты на высветившееся лицо Лузгина, шумно затянулся. Лузгин тоже прикурил и погасил огонь.
- Сядь нормально, - приказал ему человек. - Чего ты уселся как зэк.
Лузгин помог себе руками и опустился задницей на доски, при этом правой ладонью залез во что-то влажное, поднес ладонь к носу и принюхался. Пахло кислой землей и опилками. Лузгин вытер руку о штаны.
- Новости есть? - спросил человек.
- В каком смысле?
- Ты из Тюмени?
- Да, - сказал Лузгин.
- И что велели передать?
- Кто велел? Вы о чем, я не понял? Человек затянулся, освещая бороду и нос.
- Значит, ты не ко мне?
- В каком смысле? Вы, собственно, кто?
- Я же сказал: конь в пальто… Что там наверху?
- По-моему, налет, - сказал Лузгин. - Боевики на машинах, и много. На блокпосту стреляют.
- Хреновое дело, - произнес человек. - Так ты, выходит, не ко мне.
- Я журналист, - сказал Лузгин. - Я здесь в командировке.
- А как фамилия? - Лузгин назвался. - А ну-ка посвети еще. - Лузгин передвинул направо рычажок зажигалки и выпустил факел побольше. - И точно - вы, я сразу не узнал. Приятная компания… А вас-то за что сюда сунули?
Он хотел объяснить покороче, но вышло путано и длинно, и ему самому рассказ показался пустым и надуманным, но сосед его выслушал молча, ничего не переспрашивал, только негромко поругивался на сюжетных поворотах.
- А я Ломакин, - сказал сосед, когда Лузгин остановился, не зная, как продолжить. - Мы с вами пару раз встречались.
- Вы Ломакин? - оживился Лузгин. - Я вас тоже не узнал, извините. Конечно, мы знакомы, я вас помню, да… И давно вы здесь?
- В подвале? Да дней пять, наверно, я тут сбился уже.
- А… вообще?
- Два месяца.
- Выкуп хотят? - спросил сообразительный Лузгин.
- Козлы, - сказал Ломакин.
Лузгин его помнил с давнишних времен. Известный бегун на лыжах, Ломакин заведовал в горкоме разным спортом, нечасто, но гостил в лузгинских передачах на ТВ, так что насчет пары раз - тут Ломакин поскромничал. Был он лет на десять моложе Лузгина и в пору первой расхваталовки, когда "комсомольцы" дружною толпой повалили сквозь дебри ларечного бизнеса к нефти и квотам на экспорт, весьма и весьма преуспел. Про него говорили, что связан с бандитами, но так говорили про всех, кто из спорта ушел в коммерцию. Лузгин особо к разговорам не прислушивался и Ломакина при встрече не стыдился узнавать. Тот оброс пиджаками и галстуками, мелькал в коридорах областной администрации все ближе к губернаторской приемной и вскоре тихо эмигрировал в Москву, где пропал безвестно года на три-четыре, и вдруг вернулся в Тюмень представителем серьезной нефтяной компании. К тому времени Лузгин уже свалился вниз с верхушки журналистского бомонда и теперь стеснялся даже подходить к своим вчерашним персонажам. Эфиром давно завладели другие, и это к ним, другим, а не к нему отныне ластились разнообразные ломакины.
- Валентин… Не помню отчество, - сказал Лузгин.
- Да просто Валентин, - сказал Ломакин. - Давно не виделись, однако.
- Давно, - сказал Лузгин. Он втянул носом воздух, и сквозь запахи погреба просочился другой. Лузгина замутило, он резко всосал дым и поперхнулся. Ломакин шевельнулся в темноте, послышался бряк металлической цепи.
- Не выводят, блин, козлы, - сказал Ломакин. - Вот я им назло… заминировал. Чтобы вляпались, козлы. Так цепь короткая, а они, блин, козлы, с фонарями.
- Но пальцы хоть не режут?
- Сплюньте, - сказал Ломакин и стал рассказывать, как его взяли. Прямо на улице в центре Тюмени ткнули сзади ножом, чтобы почувствовал лезвие, и затолкали в машину. Был бы пистолет, сказал Ломакин, я бы дернулся, попробовал отбиться, патруль был рядом, не решились бы стрелять, а ножей я боюсь просто до смерти, вот как бабы мышей, ничего с собой поделать не могу, сразу в пот, и голос отнимается. Короче, вывезли из города и через все, блин, блокпосты фуйнули, как намыленные, наши уроды с автоматами ни разу даже внутрь не заглянули, я бы глазами показал… Так нет же, козлы, все повязаны… Привезли сюда, в сарае на цепи держали, в сутки два раза кормили и выводили в сортир, я терпеть научился, нормально, ведро с водой и кружкой рядом, нехерово, даже покурить давали, а потом вдруг заперли сюда.
- Они знали про налет, - сказал Лузгин. И Славка Дякин тоже знал, вот почему советовал уехать со старлеем, а Махит знал доподлинно, сволочь, и Лузгин ему был нужен для чего-то.
- Много просят? - спросил он Ломакина.
- "Просят", - передразнил его сосед и коротко добавил: - До хрена.
- В Тюмени знают?
- Конечно, знают.
- Ну и что?
- А ничего. На хрен я им сдался.
- Так не заплатят?
- Не-а, - бесшабашно произнес Ломакин. - Чего ради станут бабки тратить? Нового наймут, и все дела. Я, дурак, подумал: вы от них.
- Ты раньше времени не кисни, Валентин, - сказал Лузгин солидным голосом. - Там тоже люди, есть же совесть…
- Да я не кисну, - ответил Ломакин. - Надоело просто… Вы что пили-то, Василич?
- Самогон, - оторопело сознался Лузгин.
- Ну и гадость, - посочувствовал ему сосед. - По запаху - так чистый ацетон.
- А на вкус - ничего.
- Ну, конечно. От себя не пахнет.
- Да уж, - вздохнул Лузгин.
- Пардон, - Ломакин хмыкнул в темноте. - Не для вас минировал.
- Пить хочется, - сказал Лузгин.
- Здесь воды нет, - сказал Ломакин. - Но вы не рыпайтесь, пока не позовут. Только хуже будет.
- Что, бьют? - спросил Лузгин.
- Не очень. Так, иногда, от не хер делать… А вообще, я думаю, весь этот выкуп - так, прикрытие.
- То есть?
- Помните Кафтанюка?
- Конечно, - ответил Лузгин.
Кафтанюк был тюменский немалый начальник, ныне процветающий в Москве. Ломакин рассказал, как он за две недели до Закона через кафтанюковскую структуру прогнал на Вентспилс, балтийский морской терминал, две "вертушки" с нефтью - два состава, сто тысяч тонн, и танкеры уже шли к Роттердаму по нейтральным водам, когда Закон вступил в силу, и всю ломакинскую нефть одним моментом реквизировали в счет давешних долгов перед бог знает какими инвесторами. Кафтанюк обиженно поклялся, что денег никаких от немцев-контрагентов он еще не получал, но Ломакин нутром чуял, что его надули, что кто-то с кем-то сговорился. К тому же немцы на удивление спокойно восприняли срыв легального контракта и даже не пытались оспорить реквизицию, в то время как Международный суд в Гааге был попросту завален схожими исками. В компании Ломакина "поставили на счетчик": его контракт, ему и отвечать. Он созвонился с немцами, за свои деньги нанял аудит в известной фирме "Меррилл-Линч" и уже собирался вылетать через Москву во Франкфурт, но вскоре на тюменской улице его кольнули в спину тонким лезвием и увезли и спрятали в деревне на границе.
- Я вначале думал: если так, то почему же сразу не убили? А потом понял. Надо, чтобы все смотрелось натурально. Ко мне даже посредник приезжал. Хрен знает, кто и откуда, но по виду городской. Сумму, козел, обговаривал. Да я уже допер, что все это туфта. А вообще, знаете, почему я до сих пор живой? Что меня пока спасает?
- Что? - спросил Лузгин.
- Да жадность, блин, бандитская! Бабки за похищение, я думаю, им уже выдали. Времени прошло солидно, посредник был, меня живого видел. Можно и того… Так ведь надеются, козлы, что им еще и выкуп привезут! Вот почему я живой… Покурим, да? Только давайте одну пополам, а то хрен знает, сколько мы тут проторчим.
- У меня в сумке еще есть, - сказал Лузгин.
- А сумка где? - усмехнулся в темноте Ломакин. - Будем экономить.
- Будем, - согласился Лузгин. Он достал и ощупал пальцами сигаретную пачку, вялую от полупустоты, и ему в голову пришла совершенно дурацкая мысль, что его с Ломакиным не тронут, пока у них есть курево. Он сидел на досках, снизу тянуло холодом, и он уже боялся, что застудится слабым своим местом и будет потом мучиться. Лузгин постарался прикинуть, замерзнет ли он в куртке и рубашке, если свитер снимет, скомкает и сядет на него. Но раздеваться при Ломакине и вообще суетиться в темноте ему показалось неловко, и он остался сидеть, как сидел, только продернул под себя, насколько смог, стеганый подол пуховика. Наверху, у них над головами, раздался выстрел, звук был отчетливый, хлесткий, потом еще и еще. Лузгин даже дернул плечами, представив, как в темный двор врываются солдаты и косят всех налево и направо, потом открывается люк…
- Сколько там солдат на блокпосту? - спросил Ломакин.
- Отделение. И бронетранспортер.
- Видел я их, - сказал Ломакин. - Меня через блокпост везли в открытую. Последний шанс у меня был. Все куплены, козлы.