Он всегда полагал, что фамилия есть штука неслучайная; она так же, как имя, предопределяет человека и судьбу. Вот он сам - шелуха от разлузганных семечек… Но слушал Храмова и вглядывался в лица, пытаясь угадать городских и деревенских, добровольцев и забритых по призыву, шпану и маминых сынков, но так и не смог ничего уловить и спросил наобум, есть ли среди них контрактники. Ему ответили молчанием, и только Храмов подал голос: нет, контрактников среди них нет. Тогда Лузгин спросил еще: "Ну как служится, земляки?". Ему ответили: "Нормально". - "Далеко до дембеля еще?" Немного посмеялись. "Домой не хочется?" Улыбки, пожимание плеч, шарканье ног под столом. "Как относится к вам местное население?" - "Нормально относится". - "На танцы в деревню ходите?" - "Да нет в деревне танцев!" - "А почему?" - "Да клуба нет". - "А просто так, без клуба, на лужайке? Или местные парни ревнуют?" Снова смех, движение, шепот на конце стола. "Куда пойдете после дембеля - работать, учиться?" - "Да работать, наверное, или учиться". - "Кто-нибудь из вас уже участвовал в боевых действиях? Поднимите руку…"
Никто руки не поднял, и это поразило Лузгина. Как же так, ведь рота воевала, по словам Воропаева, и совсем недавно, летом, так где же ветераны? Неужто повыбило всех? Нет, так думать не хотелось, и Лузгин предположил, что просто дембель подоспел и роту пополнили новобранцами.
- А сегодня? - нашелся Лузгин. - Сегодня кто стрелял по грузовикам?
- Наводчик Шевкунов. - Красивый смуглый парень поставил руку столбиком, как в школе.
- Ну вот, а вы говорите: никто, - ободряюще хмыкнул Лузгин. - Как считаете, попали или нет?
Шевкунов пожал плечами, вокруг захихикали, и обиженный наводчик стал оправдываться, что вот-де в учебке он стрелял из БМП, там пушка малокалиберная, а здесь пулемет; "бэтэр" совсем старый, а вот из пушки он бы те грузовики прикокал только так. Ага, машинально отметил Лузгин, это называется не "броник", а "бэтэр", речевая аббревиатура БТР без лишнего звука "э", надо запомнить; и спросил, кто стрелял на шоссе по бандитскому джипу. "Не мы, - ответили ему со всех сторон, - мы шли в хвосте, даже не знаем, кто стрелял".
- Не скучно здесь, на блокпосту?
- Конечно, скучно, - сказал Храмов, а Шевкунов сказал, что нет, нормально, вот только, если дождь, в футбол играть нельзя.
- С кем, с местными? - спросил Лузгин, почуяв интересный поворот в беседе.
- Да нет, сами с собой, - с улыбкой сказал Шевкунов. - Прямо на дороге и играем трое на трое.
- А остальные?
- Так в карауле остальные, - удивился Шевкунов лузгинской непонятливости.
- Еду сами готовите?
- Вон, - сказал Храмов, - у нас снайпер Потехин за повара.
- Ага, - повернулся к снайперу Лузгин. - И какое ваше фирменное блюдо?
- Ералаш! - за Потехина ответил Шевкунов; все засмеялись, снайпер тоже. - То есть все в одну кастрюлю, что осталось, и варить до тех пор, пока ложка не будет стоять.
- Обязательно рецептик запишу, - серьезным голосом подытожил Лузгин. Позади раздался топот.
- Извини, Василич, - сказал водитель Саша и положил на стол черную коробку диктофона. В сумке рылся без спроса, отметил Лузгин с неприязнью, да черт с ним, на зоне манерам не выучишься. Он кивнул посыльному и нажал педальку записи.
- Для истории, - пояснил он солдатам. И как обрезало беседу: далее никто уже не смеялся, не сыпал репликами через стол, отвечали односложно, с настороженными лицами, а Шевкунов и вовсе замолчал и отковыривал занозу на столешнице. Зря я включил эту штуку, с досадой подумал Лузгин. И вообще все это зря: и разговор, и глупая поездка, и глупый заголовок, вертевшийся вторые сутки в лузгинской глупой голове: "Командировка на войну". И самое печальное, самое стыдное заключалось в том, что он никак не мог сообразить, придумать настоящие вопросы, чтобы проникнуть в души сидящих перед ним таких простых, таких понятных, как ему показалось вначале, стриженых молоденьких парней. Подобное случалось с ним и раньше, особенно когда человек или тема были безразличны Лузгину, но и тогда, как правило, его выручали контактность и навыки, профессиональная имитация живого интереса и некая мудрость во взоре: мол, понимаю, продолжайте… А здесь не сработало, и Лузгин обрадовался даже, когда по лестнице опять затопали ботинки.
- Закончили? - спросил Елагин. Лузгин кивнул ему в ответ, и сержант Коновалов скомандовал отделению "встать" и "на выход". Вокруг Лузгина толкались в тесноте, он решил сидеть, пока не выйдут все, и перематывал назад кассету в диктофоне.
- Привет, Володя, - раздался за его спиной незнакомый тихий голос. Лузгин развернулся на табуретке и увидел рядом с Елагиным пожилого мужичка в старой болоньевой куртке, с отвислыми щеками на продолговатом лице и прядью волос через лысину. - Не узнаешь?
- Привет, - сказал Лузгин. - Не узнаю. А что, должен узнать?
- Нет, не должен, - с улыбкой сказал мужичок, и что-то памятное было в той улыбке. - Лет тридцать прошло или меньше? Ты вон тоже пополнел, солидный стал… Да Дякин я, Дякин! - сказал мужичок, поднимая брови в такт на звуке "я".
- Не может быть! - пропел Лузгин. - Ну, Славка, ты даешь!.. - Он обнял Дякина за плечи. - Вот не поверишь, я как раз тебя вспоминал, когда через Казанку ехали.
- Я тоже не поверил, - Дякин потряс головою, и прядь на лысине встала торчком, - когда мне сказали "Лузгин". Ты как здесь очутился-то?
- Нет, - перебил его Лузгин, - это ты как здесь очутился?
Дякин снова поднял брови и пришлепнул прядь к макушке, за него ответил старший лейтенант: "Вячеслав Петрович Дякин является старостой деревни Казанлык, и он сейчас коротко расскажет о проблемах местного населения".
- Почему коротко? - спросил Лузгин.
- Времени в обрез, - сказал Елагин. - Вы простите, но… Садитесь, Вячеслав Петрович.
- Ну и что у тебя за проблемы? - спросил Лузгин, усаживаясь тоже. На этот раз Елагин не ушел, стоял между ними, заложив руки за спину. - Как ты вообще сюда попал, Славка?
- У меня же родители здесь, - ответил старый лысый Дякин. Раньше, комсомольским боссом, он любил держать себя начальственно, даже на рыбалку выезжал в белой рубашке. Он был на год старше Лузгина, а если тебе чуть за двадцать, то целый год разницы - большое дело, да и был тогда Лузгин всего лишь простым корреспондентом. А сейчас - еще неизвестно кем, и Дякин его явно опасался, как, впрочем, и старлея, нависшего над дякинским плечом.
- Староста, значит, - сказал Лузгин. - Это хорошо. - Дякин промолчал, а старлей пояснил Лузгину, что Вячеслав Петрович пользуется авторитетом среди населения.
- Ну и как ты, Славка, этим авторитетом пользуешься? Кстати, Алексей Алексеевич, вы не могли бы нас оставить… тет-а-тет? Мы с товарищем Дякиным давние товарищи.
- Все в порядке, Володя, - быстро выговорил Дякин. - Помогаем друг другу, никаких жалоб нет. С питанием, значит, помогаем… Ну, в основном с питанием. Они нам тоже помогают. - Если я правильно понял, - Лузгин старался говорить очень вежливо, - вы все здесь помогаете друг другу. И больше тебе, Вячеслав Петрович, нечего сказать корреспонденту.
- Ну, - ответил Дякин.
- Дома как? Жена, дети… - Он не мог вспомнить: были тогда у Дякина дети? Человек сельский, решил Лузгин, были наверняка.
- Дети в Тюмени, дочь замужем, вышла так удачно, сын тоже, ну, в смысле, женат, оба работают, у дочки, она старшая, уже два сына, то есть два внука у меня теперь, а сын все тянет, обормот, жена его, в смысле…
- Вот и отлично, - процедил Лузгин. - Рад, что у тебя все хорошо. - И, обращаясь к Елагину: - Вопросов больше не имею. Благодарю за все. И вам спасибо, товарищ староста.
- Прошу наверх, - сказал старлей, только что каблуками не щелкнул.
Бронетранспортер сменяемой роты уже стоял на дороге носом в сторону Ишима, водитель Саша разворачивал "уазик", дергая его туда-сюда по узкому шоссе. К старлею вразвалку приблизился сержант Коновалов, сказал разгневанно, что гады не отрыли новый сортир.
- Отроете, - сказал Елагин. - Ну что, Петрович, сам дойдешь?
- Дойду, дойду, - сказал Петрович и скоренько начал прощаться. Лузгин еще раз обнял старину Дякина за плечи, их головы соприкоснулись ухо к уху, потом Дякин близко глянул на него и произнес вполголоса: "Пока, Володя. Приезжай еще".
- А на хрена? - так же тихо ответил Лузгин.
- Извини, - сказал Дякин и пошел по дороге в деревню. Шагах в десяти он достал из кармана болоньевой куртки вязаную лыжную шапочку и натянул ее ниже ушей.
- Ну что, по машинам? - браво окликнул Лузгина старлей Елагин.
Лузгин еще немного проводил глазами одинокую фигуру на дороге и неспешно приблизился к старлею.
- Последний раз прошу вас, Алеша: можно мне остаться с вами?
Старлей подвигал тонкими губами и, не глядя в лицо Лузгину, предложил решить вопрос в Казанском, по приезде. Лузгин знал доподлинно, что ничего в Казанском не решится, Елагин просто выманивает его с блокпоста, как после будет выманивать из Казанки в Ишим и так далее. Впервые в жизни он пожалел о том, что не имеет, как другие нормальные выпускники высшей школы, звания офицера запаса: ведь как гордился ранее, что сумел "закосить", не ездил на глупые сборы, а если б не "косил" и ездил, то был бы сейчас капитаном запаса и мог бы гаркнуть на старлея с высоты своей лишней четвертой "звезды".
- Распорядитесь, пожалуйста, чтоб принесли мои вещи.
Как уже бывало сотни раз прежде, Лузгин внезапно озвучил решение, которое обдумать не успел и наполовину. Очень многое - и хорошее, и плохое - не случилось бы с ним никогда, не обитай в Лузгине некто другой, вдруг толкавший его изнутри, словно этот некто все уже продумал и вычислил, только времени не имел на объяснения.