К горлу снова подступила тошнота. И борясь со рвотными позывами, я попыталась вспомнить, есть ли в киноколлекции ВПЗР фильмы, где герои выражаются подобным циничным образом. По всему выходило, что нет. Похожий текст может быть вложен в уста американских частных детективов или полицейских при исполнении, с аппетитом жующих гамбургер над трупом недельной давности. Но ВПЗР не любит боевики, густо населенные именно такими персонажами. Она не любит Таранти но - такого же компилятора, как и она сама, только классом повыше и гораздо более изобретательного, удачливого и непредсказуемого. И - ¡Atención! - уже добившегося столь оглушительной мировой славы, что не считаться с его существованием невозможно. Приходится признать, Ти, что этот проклятый ублюдок недостижим, - сказала она как-то.
- И конечно же, недостижим по субъективным причинам, - поддела я ее.
- К сожалению, по объективным, Ти.
Хорошо, что у ВПЗР хоть иногда бывают просветления, и она начинает понимать, что нельзя быть талантливее всех на этой земле - и по субъективным причинам, и по объективным. И вариант "Был карнавал, и я нарядилась Господом Богом" не сработает ни за что - единственный подходящий костюм был забран из проката пару тысяч лет назад.
Я стараюсь не смотреть на лицо мертвеца, возле которого хлопочет ВПЗР. Я пытаюсь сосредоточиться на Гимбо - почему она вдруг оказалась сиамской? Ни по чему, просто так; просто потому, что всех животных ВПЗР зовет Гимбо - в память о шпицбергенской собаке породы хаски. Наверное, она и сама не помнит, как выглядела эта собака. Единственное, что сохранилось в памяти, - черный бархатный нос и ломаные усы. Собака Гимбо в извращенном писательском воображении ВПЗР легко трансформировалась в кошку Гимбо (с таким же носом и усами), а кошка - в катер. А катер - в катер, где произошло убийство; а катер, где произошло убийство, - снова в кошку, на этот раз - сиамскую… Цепочки можно продолжать бесконечно, они сплетаются друг с другом, вытягиваясь в длинную прочную нить. Ту самую, след от которой виден на шее мертвеца.
- Его удавили, - заявляет ВПЗР.
Как будто и так неясно.
Это и вправду не Сабас, я отлично помню полуголого homme à femmes на снимке с "Пилар-44", - мертвец нисколько на него не похож. Ему около тридцати, у него простоватое лицо записного растяпы. Человека, который на всех фотографиях, начиная со школьных, стоит крайним в последнем ряду - если, конечно, его не забывают позвать в кадр.
Как правило - забывают.
Даже смерть не сделала его значительнее, вот бедняга! Трудно представить женщину, которая полюбила бы его от всего сердца; трудно представить мужчину, который ненавидел его настолько, что лишил жизни. Он не является, не может являться целью ни для кого; ступенькой на пути к цели, помехой - да. Но самой целью - нет. Господи, я начинаю рассуждать так же, как и ВПЗР, я становлюсь такой же циничной!.. Так бывает всегда, когда задерживаешься в вонючем баре honky-tonk дольше обычного - все пропитывается его тлетворным, спертым запахом - и одежда, и волосы, и душа.
- Что будем делать? - спрашиваю я у ВПЗР.
- А что мы можем сделать? Разве что вынести его, - ВПЗР кивает на труп, - на свежий воздух. Может, оклемается?
- Не вижу поводов для шуток.
- А я не вижу способов решения проблемы. В том плане, что с этим трупом мы не можем сделать ровно ничего. Кроме как констатировать смерть, наступившую несколько дней назад в результате удушения.
- Надо каким-то образом попытаться вызвать полицию…
- Телефоны не работают, - напоминает мне ВПЗР. Она как будто даже рада этому обстоятельству.
- Предлагаете тупо сидеть на Талего и ждать?
- Отчего же? Можно обследовать остров повнимательнее. Вдруг найдется еще какое-нибудь тело?
Сволочной honky-tonk, видимо, работает круглосуточно. Нет даже технического перерыва, чтобы выгрести из нужников кучу использованной бумаги, снять налет дерьма со стен и протереть зассанные сиденья унитазов.
- Все. Больше не могу здесь оставаться.
- А ведь я предупреждала тебя, Ти. Лучше не входить сюда. Лучше вообще не входить, если не можешь остаться.
- Вы решили остаться?
- Не стоит демонизировать меня, детка. Я и сама хочу побыстрее выбраться. - ВПЗР шарит по карманам трупа с таким бесстрастием, что меня начинает трясти мелкой дрожью, совсем как видоизмененную кошку Гимбо.
- Хотите выбраться с Талего?
- Для начала - из этого импровизированного недо-океанариума.
В карманах убитого не так уж много всего - скомканные фантики, монетки, сложенный вчетверо лист бумаги; ВПЗР достает его из заднего кармана джинсов и перекладывает себе в куртку.
- Кажется, все, - говорит она, поднимаясь и отряхивая мелкий мусор с колен. - Ну что, выдвигаемся?
Я киваю головой.
Мы идем к выходу; я стараюсь держаться, чтобы не припустить к отодвинутой доске изо всех сил. Я точно знаю, что никогда не переступлю порог этого ужасного места, сколько бы нам ни пришлось околачиваться на Талего. Пусть и всю оставшуюся жизнь.
Прежде чем выключить рубильник, ВПЗР останавливается у лежащего на полу журнала. Несколько секунд она рассматривает его, а потом поднимает, сворачивает в трубочку и тоже засовывает в карман.
- Давненько не читала глянца. Полистаю на досуге…
…Я пишу и не могу остановиться - точно так же, как не может закончиться эта первая после необратимости ночь. И зря я отказалась от снотворного, которое любезно предложила мне эта сука ВПЗР.
В доме Игнасио все спокойно, никаких посягательств извне, стеклянная ваза и пепельницы до сих пор живы. И это - лучшая новость на пять часов утра.
На сегодня все.
Спокойной ночи и удачи!"
"15 января.
На Талего мы не одни.
У нас появился союзник. Ну… не совсем союзник, но и не враг. Теперь я могу говорить об этом с полной уверенностью. Не знаю, как появление неожиданного союзника поможет нам в сложившейся ситуации. Скорее всего - никак. Толку от него не больше, чем от кошки. С той лишь разницей, что кошки не умеют рисовать.
А Кико не умеет говорить. Не умеет или не хочет.
Кико, младший брат Курро и незнакомец в куртке по совместительству, и есть наш союзник. He-враг. Но станет ли он другом? ВПЗР очень сильно надеется на это. ВПЗР жаждет окрутить его, жаждет привязать к себе, как жаждала бы привязать к себе всех животных на свете. Возможно, она тоже считает его животным. Мерзкая мысль, хотя не лишенная плодотворности; есть куда двигаться, утверждает ВПЗР. Все потому, что Кико не говорит. Хуже было бы, если бы он говорил, - ведь тогда бы он говорил на чертовом испанском, и пришлось бы прибегать к твоим посредническим услугам, Ти. А посредник ты неважный.
Никогда еще не видела таких странных типов, как Кико.
Сколько ему лет, сказать сложно. Может быть - пятнадцать, а может - все двадцать пять. Половозрелая особь, выдвинула предположение ВПЗР еще на "Cara al mar". В общем-то, она права, хотя на лице Кико нет никаких вторичных половых признаков, характеризующих половозрелую особь. Голые щеки и голый подбородок. И лишь над верхней губой слегка пробивается пушок. Отсутствие растительности с лихвой компенсируют обрывки тонких шнуров и веревок. Они вставлены в самые разные места, как были бы вставлены серьги: в мочки ушей, в обе брови, в губы - верхнюю и нижнюю. Все шнуры - разноцветные, цвет ни разу не повторяется. Преобладают теплые тона спектра - оранжевый, желтый, красный. Два шнурка, вдетые по краям нижней губы - светло-зеленые. Еще один, на середине верхней губы, - голубой.
Самый диковинный пирсинг на свете.
На запястьях у Кико тоже полно шнурков, их десятки. Наверняка несколько десятков сыщутся и на теле, но тело Кико недоступно нашему взору. Он упакован в плотный свитер под самое горло. И только рукава закатаны по локоть - так же, как были закатаны рукава куртки.
Руки у Кико очень выразительные, с длинными пальцами почти идеальной формы. Блестящие отполированные ногти аккуратно пострижены - как у топ-менеджера, раз в неделю посещающего маникюршу. Кико и сам довольно симпатичный молодой человек. Он был бы даже красивым, если бы не глаза. В глазах Кико нет никакой глубины, оттого они и кажутся фальшивыми. Просто - нарисованными на лице. Интересно, могут ли эти глаза закрываться? Или он просто меняет их на такие же нарисованные прикрытые веки?
Кико - светло-русый и светлокожий, что удивительно для испанца. Если Кико о чем-то задумывается или рисует на своих бесконечных бумажках, он высовывает кончик языка. И тогда становится виден еще один шнурок - черный. Если Кико хочет улыбнуться - он растягивает рот двумя указательными пальцами и слегка приподнимает вверх кончики губ. Если Кико хочет показать, что чем-то расстроен или недоволен, он делает то же самое, но при этом опускает кончики губ вниз.
Кико любит кошек.
Все эти сведения о Кико собраны мной за четыре часа наблюдений. Наверное, четыре часа можно было бы ужать до двух и даже - до полутора, но есть масса других отвлекающих факторов, которые не позволяют мне сосредоточится на одном Кико.
Вторая встреча с Кико отдавала сюрреализмом не меньше, чем первая.
Но теперь он не прятался под столом, а сидел на барной стойке в кафе, в окружении трех кошек и с кольцом колбасы в руках. Время от времени он отрывал зубами маленькие кусочки и осторожно клал перед кошками. Кошки вели себя деликатно, не жадничали, подбирали колбасу и, съев, тут же начинали ластиться к Кико.